Чебурашка (СИ)

В итоге мы договариваемся на сорока пяти рублях.
— Надо осмотреть, — говорю я. — Может, там гвоздём царапали.
— Ну, давай отойдём, — предлагает он.
— Дай глянуть. Доставать не буду, просто приоткрой чемодан. И потом уже пойдём.
— Он снова озирается и берёт «дипломат» в руку. Чуть приоткрывает крышку и я пытаюсь хоть что-то увидеть в эту щель, как вдруг в этот момент раздаётся строгий голос:
— Так, граждане, дипломат сюда и проходим на второй этаж. Давайте, давайте, не привлекайте внимания. Быстро шагаем в отделение…
  
7. Тише, мыши, кот на крыше
 
Капец, приехали. Как говорил Рыбников, кажется в «Весне на Заречной…», первый поцелуй и такой горячий. Это я об отношениях нового меня со столицей…
Мы поднимаемся на второй этаж и заходим в скучную и совершенно непраздничную дверь в скучное, совершенно непраздничное помещение с такими же скучными и непраздничными людьми. Стены, выкрашенные до середины масляной краской с подтёками. Ну, блин.
Имя, фамилия, дата рождения, прописка…
— Товарищ капитан, а в чём, собственно, дело?
Он заполняет бумаги, на меня не смотрит и дымит цигаркой. Деловой, собранный, скучный. Времена меняются, а вот эта картинка с жандармом, бумагами и клубами дыма остаётся всегда без изменений. Данность. Не требующая доказательств, аксиома бытия.
Бывал я в таких кабинетах… Не я, а скрытый во мне мистер Хайд, сумрачный док. Бывал. Объект нападения, особенно дерзкий, отчаянный и ужаленный часто оказывается перед такими вот капитанами не в качестве жертвы. Парадокс? Да нет, обычное дело… Не хочется вспоминать, будить зверя, в общем.
— Вы на каком основании меня привели? Я несовершеннолетний, никаких противоправных действий не совершал. Гулял по самому красивому магазину страны. В чём дело-то?
— Ух-ты, грамотный какой, — хмыкает капитан. — Не надо у спекулянтов с рук ничего покупать и никто задерживать не будет.
— Шутите? Покупать у спекулянтов? Я и не покупал. У товарища замок открыт был на «дипломате», я его предупредил и всё.
— Может, и не покупал, зато он продавал. Синицкий, отведи его к Истомину.
К Истомину ведут не меня, а чувака с пластами.
— У него полный чемодан иностранных пластинок, — поясняет капитан. — Мы его знаем, он злостный спекулянт. Подыскивает вот таких, как ты малолетних дурачков и продаёт им свою отраву идеологическую. Тебя никто не задерживал, кстати, нечего пыжиться. Ты здесь на профилактической беседе, ясно?
— То есть, я могу встать и уйти? — уточняю я.
— Можешь, — выдыхает он струю дыма, скривив губы. — Но я тебе советую не торопиться и послушать мудрые слова, которые уберегут тебя в будущем от нарушения закона. Да и что вообще вы находите в этой заморской галиматье. Они же не по-нашему поют.
— Возможно, кто-то язык учит таким образом, — пожимаю я плечами.
— Ну-ну, — кивает он и сминает в пепельнице сигарету.
— «Мальборо» тоже вредит идеологическому здоровью, — усмехаюсь я, кивая на лежащую на столе пачку.
— Ты не умничай, давай. Можешь мне сказать, предлагал он тебе пластинки?
— Нет, не предлагал, — качаю я головой. — У меня дома даже проигрывателя нет. Можете у отца спросить.
— Ладно, — он протягивает мне паспорт. — Иди лучше Пугачёву купи. И больше мне не попадайся. На первый раз отпускаю, не хочу возиться, но в следующий раз просто так не соскочишь, ясно?
Я пожимаю плечами, беру паспорт и иду на выход. Даже и не волновался. Предъявить мне нечего. Да и тому кенту тоже, насколько я понимаю. Наличие в чемодане коллекции дисков ничего не доказывает. Хотя, у них тут свои собственные игры.
Блин, игры играми, а пластиночка уплыла, а второй раз пытать счастье здесь не кажется хорошей идеей… Значит нужно ехать на Арбат, в «Мелодию». Но там, блин, тоже могут быть люди с невыразительными лицами и красными корками… Наверняка, ещё где-то продают, но интернета нет и телефона тоже. Так же, как и ноутбука. Так что выяснить негде. Если только вернуться и у капитана спросить.
Удивительное дело. Я ловлю себя на мысли, что впервые вспоминаю о компе и мобиле с момента своего возвращения. Кажется, сама жизнь настроена так, что ничего этого и не нужно. Впрочем, мобильник, вещь хорошая, чего уж там…
 
Я выхожу из ГУМа и иду в сторону Исторического музея, собираясь дальше пройти к «Москве» и спуститься на «Охотном ряду» в метро, то есть на «Проспекте Маркса», разумеется.
— Парень, — раздаётся позади меня вкрадчивый голос, — постой…
Я оборачиваюсь и вижу перед собой парнягу в очках-капельках с градиентной окраской. На нём джинсы, рубашка «Лакост» с крокодильчиком, на ногах «Адидас». Спортивная сумка через плечо.
Я вопросительно на него гляжу.
— Слушай, а ты только пластами интересуешься?
Вообще-то, я интересуюсь заработком, а не пластами.
— Лэйбы джинсовые не надо?
— Чего⁈ — хмурюсь я.
— Кожаные этикетки, — негромко отвечает он и хлопает себя по пояснице.
— Нет, — мотаю я головой. — Не интересует.
Зачем мне этикетки?
— Клёпки есть, пуговицы, молнии.
— Я шить не умею, — пожимаю я плечами.
Он недовольно кивает, поправляет на плече сумку и устремляется вперёд, по направлению к гостинице «Москва». Тут пластинки бы найти, какие уж этикетки. К тому же, из чего шить? Да и кто будет шить? Бабушку подрядить на это дело? Я усмехаюсь и неожиданно вспоминаю, что отец принёс большущий кусман тонкой парусины.
Она тонкая и очень приятная на ощупь, светленькая, кремовая. Папа хочет из неё сделать тент на машину, защитный чехол. Мама сказала, что раз для машины, пусть она в гараже и поживёт, пока не найдётся тот, кто сошьёт то, что папе нужно. А что если…
— Постой, — окликаю я парня. — Погоди. Можешь показать?
— Давай в музей зайдём, — предлагает он и кивает на дверь, находящуюся от нас метрах в десяти.
В фойе музея многолюдно. Только что туда зашли две группы школьников. Царит шум, гам, толкотня. Помимо школьников, хватает и индивидуальных туристов.
— Так, восьмой «Б»! Не разбредаемся! Всем находиться здесь!
— Каникулы, — произносит парень и идёт к жёсткому дивану, стоящему у стены.
Здесь сидят трое пацанов и рассматривают блоки с марками, передавая друг другу. Парень садится на свободное место, сдвигает на лоб очки и кивает мне. Я окидываю его взглядом, худой, жилистый, на вид, года двадцать два. Глаза бесстыжие, ухмылочка наглая.
Я присаживаюсь рядом. Он ставит сумку себе на колени и достаёт из бокового кармана сложенную открытку. Раскрывает её и протягивает мне.
В этот момент мы выглядим так же, как пацаны слева от нас. Я хмыкаю, неплохо замаскировались… В открытке оказывается вложенный патч, нашиваемый сзади на пояс. Он не целлюлозный, а кожаный, кожа бежевая, толстая, мягкая и лохматенькая с обратной стороны.
Выглядит неплохо. Горячее тиснение проведено на хорошем уровне. Сверху крупно красуется надпись «Джексон», чуть ниже — вытиснен силуэт бегущего гепарда, а под ним мелко написано «Сделано в США» и «Джексон анд Ко с 1895». Дизайн этикетки простенький, немножко даже колхозный, но всё необходимое имеется. А что если…
Тут же прибита пуговица, классического бронзового цвета без надписей и эмблем. И клёпки, которые ставят на карманы.
— Зипперы тоже есть, — наклоняясь ко мне, доверительно сообщает чувак.
— И сколько за комплект на одни штаны? — интересуюсь я.
— Пятнадцать, — пожимает он плечами. — Можно и на юбку.
— Пятнадцать, — киваю я. — За самопальный патч из нетипичной мягкой кожи с вымышленным и никому неизвестным брендом, одну промышленную пуговицу безо всякой кастомизации, замок, скорее всего, не японский, а польский и за восемь стандартных заклёпок. За это пятнадцать рублей. Правильно понимаю?
— Это без клёпок, — отвечает он, — закончились. А что за кастомизация?
— У тебя пуговица без обозначения конкретной фирмы, на ней нет ни гепарда, ни названия, ни даже буквы «Джей». То есть она просто тупо куплена в магазине за полкопейки.