Чебурашка (СИ)
— Не надо, — вмиг сделавшись серьёзной, говорит она. — Вот если бы тогда, помнишь, когда Альберт тут ещё был? Вот если б ты тогда поцеловал, всё, наверное, было бы совсем иначе. А теперь ни к чему. Ничего не будет…
— Э, Чебураха, ты чё творишь, в натуре! — раздаётся вдруг голос Альберта. — А ну, отвали от моей девчонки!
Блин! Всё точно так же, как и в тот самый раз! Мы тогда закончили девятый и балдели на школьной дискотеке в последний день занятий. И всё было вот так же, абсолютно так же. Цеп стоял чуть внизу на лестнице, а мы с Викой вышли из зала.
Покурить, кстати. Я полез целоваться, но тут возник Алик… её дружок как бы. Она сказала мне, мол, не надо и, типа, что ты делаешь, хотя была совсем не против. Как и сейчас. Сказала специально, чтобы я сохранил лицо, потому что переть против Цепа было самоубийством. Здоровый шкаф, метр восемьдесят пять, да ещё широкий в плечах, боксёр, силач и хулиган. Он бы меня урыл.
Тогда я отошёл, а вот сейчас она мне говорит, что если бы в тот раз я не струсил… Да пошёл ты нахрен, Альберт Черепанов! Цепень хренов! Бычий! Да, точно, бычий цепень, иди ты в зад! Смешно. Бычий цепень, иди в зад. Я улыбаюсь.
— Ты чё лыбишься, чмо! — разъяряется Алик и ускоряется, поднимаясь по лестнице.
— Бычий цепень, вернись в зад! — надменно произношу, практически декламирую я и замечаю огромные удивлённые глаза Вики.
А вот так, знай наших. Тем более, ты уже давно не муж. И, почувствовав себя героем, настоящим Бэтменом, и получив от этого неслабый кайф, я решаю не останавливаться на достигнутом. Вернее, я не решаю, всё происходит само собой. Руки сами, губы сами, ну… в общем, я же говорю, само.
Я обхватываю её голову и притягиваю к себе. Притягиваю и целую. Она хлопает глазами, задевая длинными ресницами мою щеку. Вкус коньяка, запах блаженства и волнующие касания ресниц. А ещё громыхающее, как камушек в бидоне, сердце. Докатился, герой-любовник. Ни стыда, ни совести. На лестнице с девками целуешься, а она, между прочим, бабка, у неё внуки имеются.
Ну и, как вполне закономерное противодействие, готовое к любому действию, Алик Цеп, разъярённым драконом, Кинг-Конгом, бешеным псом, цербером и самой злющей гарпией бросается в мою сторону. Отталкивает Вику, так что та чуть не падает, и хватает меня за ворот единственной приличной рубашки.
Раздаётся треск. Это пуговицы вырываются с мясом. Жалко рубашку, впрочем, зубы, если дойдёт до них, будет жальче, а, главное, не в пример дороже. Поэтому, геройствовать, так на опережение.
Я наношу удар, тем более, что рожа у Альберта становится до ужаса похожей на его детскую, наглую и мерзкую физиономию. А это я воспринимаю, как вызов и возможность поквитаться за то юношеское унижение, которое, быть может, испортило всю мою последующую жизнь.
Если бы не оно, я бы не уехал в Москву и не женился на меркантильной фригидной дылде. Хотя и не факт… К тому же он стоит на лестнице на пару ступеней ниже и в кои-то веки мы оказываемся с ним одного роста.
В общем, я размахиваюсь и, как Зидан, бью лбом в нос Цепню. Раздаётся хруст и делается чрезвычайно больно голове. Ох, как больно. Что там у этого Зидана в черепушке?
Впрочем, боль сразу отступает, когда я вижу реки крови текущие по недавно ещё такой самоуверенной физиономии Цепня. Меня охватывает радость, я бросаю победный взгляд на Вику и… И, собственно, всё приятное, щекочущее самолюбие и питающее гордость, на этом вмиг заканчивается, потому что, как ни странно, Цеп не умирает и даже не теряет сознание от моего удара.
Он всхрапывает, как жеребец, и бросается на меня, маша кулаками, будто крыльями мельницы. Я тут же получаю по чайнику, а именно по глазу и по, носу. По чайнику, по шее, в дыхалочку и ещё раз по чайнику…
Получаю и падаю к ногам Вики Мурашовой, урождённой Хаблюк. Сразу возникает шум, кто-то подбегает. Не знаю кто, поскольку вижу только ноги. Кто-то склоняется надо мной. Все шумят, кричат, кто-то матерится. Только я лежу ровно и издаю едва слышные стоны.
Меня поднимают закадычные друганы Юрик и Макс. Вика суёт салфетку, класснуха отчитывает, а Миха Зайцев, прижав Цепня, конкретно на него наезжает. Он боксёр. А тот борец. Два бойца из ларца. Но Миха за меня, он мой кореш. Ну, когда-то был…
Я смотрю на это всё немного отстранённо, потому что у меня всё плывёт перед глазами, голова раскалывается, а вся одежда залита кровушкой. И… блин… что за ерундистика… это что за одежда? И почему они все так молодо выглядят, будто мы снова в десятом классе.
— Как я выгляжу? — спрашиваю я, кое-как выговаривая слова.
— Зашибись, — кивает Макс. — Отлично выглядишь. Как если бы по тебе каток проехал.
— Или трамвай, поддакивает Юрик.
— Но ты молодец, — добавляет Максим Криворучко.
— А почему вы такие молодые? — хмурюсь я. — Юрик, ты чего намешал в коньячок свой?
— Да ты выпил-то полглоточка всего, — усмехается Ураныч.
— Бляха! — злюсь я. — Может, это, конечно, от ударов по голове. Ладно, пойдёмте, а то я за себя не ручаюсь. И даже пока не знаю, кого следующего отделаю.
Они сочувственно хмыкают и помогают мне спуститься по лестнице, а потом ведут к дому. Благо, он здесь рядышком. Всё та же родительская квартира, в которой я жил, когда учился в школе.
— Мамка дюлей добавит, да? — спрашивает Юрик.
— Мамка дюлей? — обескураженно переспрашиваю я.
— Ну, да, за рожу разбитую, — усмехается он. — Доставай ключи.
Странные шуточки… Родителей уж нет давно. Он сам же на похоронах был…
В голове шумит, мысли расползаются. Я сбрасываю ботинки и на автопилоте прохожу в свою берлогу. Свет не включаю, и пру, как летучая мышь по ультразвуку.
Капец, приплыли. Всё, с бухлом нужно заканчивать. Да и с мордобоями тоже. Как-то неприятно, честно говоря. Всё тело болит. Всё тело… А завтра, как на зло, полный день работать. Физически, бляха… Жесть… Не включая свет, я раздеваюсь, бросая одежду на пол, и валюсь на диван. А-а-а-а… как мне плохо. Сейчас сдохну…
Утром сквозь сон я слышу голоса, как будто разговаривают мои родители. Надо же… Как хорошо хоть во сне почувствовать себя ребёнком. Несколько раз звучит слово «каникулы»… Да, было бы не плохо оказаться на каникулах…
Я окончательно просыпаюсь от того, что будто бы хлопает входная дверь. Блин, как же всё болит. Вот же мудила этот Цепень… Нахрена я вообще пошёл на этот вечер встречи! И пить не надо было. Я же решил не пить больше… Балбес…
Я раздираю глаза и сажусь на диване… И… это что ещё за хренотень… Блин… это что?
Мой старый письменный стол, книжные полки, шкаф, намалёванные мной собственноручно абстракции, давно, благополучно, сгнившие на даче. Какого хрена? И диван вроде старый! Какое «вроде»! Совсем другой. Совсем! Что за магия?
Я вскакиваю и тупо озираюсь, по сторонам, машина времени, в натуре. Бегу в ванную и стою, собираясь с духом, прежде чем решаюсь, наконец, посмотреть в зеркало.
— Чего⁈ — восклицаю я вслух.
Я замираю, рассматривая своё изображение и чувствую, как земля уходит из-под ног… В зеркале нихрена не я…
2. Фальшивый доцент
Хотя, вообще-то, я…. Смотрю, смотрю, смотрю… Вроде я… Но и не я… И побои тут ни при чём. Побои, вообще-то, не такие уж страшные. Ну, да, бланш под глазом, нос в крови, но, главное, зубы целы. С этим всё ясно. Неясно только с самой рожей. Рожа эта больно детская. Но… всё-таки моя! Бляха-муха…
Не веря глазам, я начинаю себя ощупывать. Прикосновения чувствую, звуки слышу, запахи ощущаю. Какого хрена здесь творится? Списать всё на Юркин коньяк уже не получится. Если только допустить, что он унёс меня в волшебную страну, навсегда изменив сознание… Но для того, чтобы допустить такое, нужно хотя бы, расстаться с головной болью…
Я выскакиваю из ванной и иду на кухню. Всё как тогда! Ёлы-палы! Старая газовая плита, старая мебель, старый, круглый, как мыльница, холодильник «ЗИЛ». В десятом классе отец новый купит… Жесткач! Выдвигаю ящик. Да, лекарства на месте. Ацетилсалициловая, сульфадимезин, цитрамон, левомицетин, горчичники, термометр, тавегил, анальгин.