Белая Кость (СИ)
Янара посмотрела на жениха, ожидающего её возле трибуны. Высокий, широкоплечий, черноволосый, черноглазый. Кожаная куртка расшита золотым шнуром. Штаны заправлены в узкие сапоги. На поясе чехол с кинжалом. В храм нельзя входить с оружием. Почему же ему разрешили? Ах да… Это же король. У другой женщины сердце зашлось бы от гордости и радости, Янара же чувствовала себя опустошённой, без проблеска каких-либо эмоций.
Дворяне создали живой коридор к помосту. Воцарилась тишина, нарушаемая далёким перезвоном колоколов. Янара пошла вперёд, подметая каменные плиты мехом горностая. Ноги ватные, тело непослушное, в голове туман. Взойдя на возвышение, уцепилась взглядом за сиренево-красный камень на рукояти кинжала.
Святейший отец открыл брачный молитвослов в белом переплёте, пропел молитву и, закрыв книгу, проговорил:
— Принесите клятвы при свидетелях таинства и перед Богом.
Рэн убрал вуаль с лица Янары. Взял её за руки:
— Я мог бы пообещать любить вас до последней минуты, отведённой мне в этом мире. Мог пообещать быть рядом с вами в болезни и здравии, в богатстве и бедности. Я мог бы пообещать вам многое, но не стану. Я знаю, что буду любить вас всю жизнь без всяких клятв. Я беру вас в жёны, леди Янара, и отдаю вам своё сердце.
Она подняла глаза. Пытаясь вникнуть в смысл сказанного, задержала дыхание. Ощутила горячие крепкие пальцы, сжимающие её ладони. Почувствовала, как жар взбегает по рукам и обвивает горло. Её любят? Неправда… Мужчины не умеют любить.
— Я буду верной женой и хорошей матерью, — проговорила Янара и не узнала своего голоса. — Я окружу вас заботой и лаской, разделю с вами светлые и тёмные дни. Я беру вас в мужья, король Рэн, и отдаю вам себя.
Они коснулись губами переплёта брачного молитвослова и обменялись невинными поцелуями в щёку. Святейший отец велел Янаре опуститься на колени, вновь прочёл молитву и возложил ей на голову золотой обруч, украшенный россыпью драгоценных камней, — обряд бракосочетания совместили с церемонией коронации.
Рэн помог Янаре встать, надел ей на палец кольцо с пурпурным бриллиантом и повёл через зал.
Смущённая и растерянная, исколотая взглядами дворян, как жалами ядовитых мух, королева Янара прошла мимо матери короля, ответив кивком на поздравление. Прошествовала с супругом рука об руку по живому коридору, покинула храм и села в карету.
Она чувствовала, как покачивается экипаж, принимая ещё одного седока. Крутила на пальце кольцо, смотрела в пустоту и молчала.
— Необычные клятвы, — произнесла Лейза, когда карета тронулась. — Придумали на ходу или приготовили заранее?
— Я учила другую клятву.
— Какую?
— Намного короче.
Лейза поёрзала на сиденье, кутаясь в меха:
— Я не услышала от вас ни слова о любви к моему сыну.
— Зато вы не услышали ни слова лжи, — сказала Янара и спрятала под накидку замёрзшие руки.
— 1.44 ~
Пиршественный зал был жарко натоплен. Столы ломились от яств: мясо вяленое и жареное, рыба солёная и копчёная, дичь, фаршированная крупами и овощами. Голуби и куропатки лежали на блюдах, разведя ноги, как бесстыдные девки. Фазаны восседали на серебре, пряча наготу под ярким оперением. В вазочках мёд в сотах, приправы, соусы и специи, привезённые из заморских стран. Недаром поговорка гласила: «Чем острее еда, тем богаче хозяин». Работник кухни, отвечающий за соль, носил между столами поднос с солонками. Гости подсаливали кушанье и возвращали солонки на место.
Мужей веселили приглашённые кастеляном замка трубадуры. Они исполняли незатейливые песенки, щедро сдобренные непристойными шутками. Гости стучали кулаками по скамьям и хохотали от души. Священники, стараясь сохранить благопристойный вид, надували щёки и вытирали слёзы. Рэн после каждой словесной шалости хлопал ладонями по подлокотникам кресла и, запрокинув голову, смеялся со стоном. Лейза улыбалась, прикрывая губы рукой. А Янара, сидя между свекровью и новоиспечённым супругом, бледнела, краснела и не знала, куда смотреть.
Когда очередной трубадур покинул зал, Рэн вспомнил о жене:
— Давай в личном разговоре обращаться друг к другу на «ты».
— Я попробую, — кивнула она.
— Ты ничего не ешь.
— Я не могу есть, когда волнуюсь.
— Почему ты волнуешься?
Янара посмотрела на него как на несмышлёное дитя. Близилась первая брачная ночь! Всё, что она знала о супружеском долге, вмещалось в два слова: больно и грязно. Только в песенках постельные утехи кажутся забавными.
Рэн придвинул к ней вазу с бледно-кремовыми шариками:
— Попробуй персипан.
— Что это?
— Абрикосовые косточки и сахарный сироп.
— Моё любимое лакомство, — подала голос Лейза. — У марципана пресно-сладкий вкус, а у персипана кисло-сладкий.
Янара надкусила шарик.
— Ну как? — поинтересовалась Лейза.
— Вкусно, но много не съешь.
К королевскому столу, стоящему на возвышении, приблизился молодой человек. На подбородке курчавился пушок первой бороды. Русые волосы спадали на плечи лёгкой волной.
Прижимая к груди лютню, юноша галантно поклонился:
— Ваше величество! Меня зовут Тиер. Я бродячий менестрель.
— Бродячий? — насторожилась Лейза. — Я велела привести потомственных оседлых артистов. Выходит, ты обманул кастеляна.
— Я прибыл в столицу недавно и сразу почувствовал себя как дома.
Рэн дал знак гвардейцам:
— Выведите бродягу из замка и накажите сотней плетей.
Косясь на воинов, идущих по проходу между столами, Тиер протараторил:
— Я надеялся, что мои песни придутся вам по душе, мой король, и вы назначите меня своим придворным менестрелем.
Рэн жестом остановил гвардейцев:
— Смелое заявление. Тебе придётся меня удивить. Что будешь петь?
— Сейчас — ничего. Моё пение вы услышите, когда я сочиню канцону о любви рыцаря к замужней даме.
— Ты точно менестрель? — нахмурился Рэн.
Держа лютню под мышкой, Тиер одёрнул длинную суконную куртку, подпоясанную обрывком верёвки, и вытянулся по струнке:
— Точно.
— Трубадуры знают, что честь замужней дамы порочить нельзя. Они рассказывают о жизни простого люда.
— Эта канцона о целомудренной любви, — заверил Тиер. — Мне осталось сочинить всего несколько строф и придумать мелодию.
— Когда придумаешь, тогда и приходи.
— Но я уже пришёл. Не уходить же несолоно хлебавши.
— Так ты ещё и шут! — рассмеялся Рэн. Откинулся на спинку кресла и обвёл зал рукой. — Выбирай любое место. Садись за стол, выпей, поешь. — Пощёлкал пальцами. — Поставьте перед менестрелем солонку.
Дворяне принялись зубоскалить по поводу яда, который не отличишь от соли.
Тиер оглянулся. Покивал мужам, добродушно улыбаясь:
— Ну да, ну да, смешно. — Посмотрел с хитрецой на Рэна. — Разрешите мне сыграть с вашими гостями в весёлую игру. Она покажет, кто из них самый умный… или остроумный.
— Чем наградишь победителя?
— Кубком, в который вы лично нальёте вина.
Рэн почесал гладко выбритую щёку:
— Какое-никакое, а разнообразие. — Обратился к дворянам. — Играем?
— Играем, — прозвучало в ответ.
Тиер пощипал струны лютни, извлекая чарующие звуки:
— Первый вопрос. Что портит бочку мёда?
— Ложка дёгтя, тупица! — крикнул кто-то из гостей и запустил в него костью.
Менестрель ловко отбил кость лютней. Вытер инструмент рукавом:
— Следующее задание. Закончите фразу: «Чем чище совесть…»
— Тем крепче сон, — ответил один из сановников. — Ещё раз скажешь банальщину, и я запущу в тебя фазаном.
— Ладно, ладно, успокойтесь, — потряс рукой Тиер. — Это была разминка. Теперь начинается настоящая игра. Что самое лёгкое в мире?
«Пыль… Пух… Пар… Воздух… Облака…»
Гости выкрикивали слова — менестрель молчал. Наконец дворяне утихли.
— Ну и какой ответ правильный? — спросил Рэн.
Тиер пожал плечами:
— Не знаю. Вам решать, мой король.
— Ах ты ж! — Рэн с наигранным видом погрозил ножом. — Решил проверить моё остроумие?