Плененная грешником (ЛП)

 Эта мысль возвращает надежду в мое сердце.
 — О, черт, — бормочет мужчина у двери, как будто я – самое большое недоразумение в его жизни. — Что, черт возьми, мы будем с ней делать?
 — Я с ней разберусь, — говорит мужчина, хватающий меня за руку, его тон не оставляет места для споров.
 Без каких-либо объяснений, что, черт возьми, происходит, меня вытаскивают из моей спальни и тащат по коридору и вниз по лестнице. Я спотыкаюсь на полпути, единственное, что удерживает меня от падения, – безжалостная хватка на моей руке.
 В ту секунду, когда мы останавливаемся, я начинаю бороться, чтобы высвободить руку. Мой похититель отпускает меня, но прежде чем я успеваю метнуться в сторону, его рука обхватывает мою шею, и моя спина прижимается вплотную к его груди.
 — Не прикасайся к ней, блять! Она не имеет к этому никакого отношения, — слышу я крик дедушки. Это отвлекает мое внимание от похитителя, и я вижу дедушку на коленях посреди гостиной.
 Другой мужчина пинает дедушку в живот, рыча:
 — Но ты, блять, пытался убить моих жену и сестру?
 О, Иисус. 
 Ледяной металл пистолета прижимается к моему виску, заставляя замереть каждый мускул в моем теле.
 Мы все умрем. 
 Черт. 
 Я не хочу умирать. 
 — Как тебя зовут, малышка? — спрашивает мой похититель, его тон пронизан угрозами, которые вселяют в меня еще больший ужас.
 Я разрываюсь между желанием припасть к его ногам, умоляя пощадить меня и сопротивляться изо всех сил, которые у меня еще есть.
 Эти люди безжалостны. Ты должна бороться.  
 Я стискиваю зубы и, не желая показывать, насколько напугана, выдавливаю:
 — Розали.
 Меня назвали в честь моей матери, которая умерла, рожая меня.
 Мой похититель трется щекой о непослушные пряди волос, падающие на мое лицо и плечи, затем делает глубокий вдох.
 Боже правый.  
 Черт. 
 Мои мышцы напрягаются еще сильнее, пальцы впиваются в ткань, прикрывающую предплечье, обернутое вокруг моей шеи.
 — Хм. Маленькая Роза. Ты пахнешь аппетитно.
 Нет-нет-нет-нет. 
 Есть вещи похуже смерти, и впервые страх быть изнасилованной вспыхивает во мне подобно лесному пожару, разрушая скудную надежду и чувство безопасности, которые у меня остались.
 Если ты не будешь бороться, ты не выживешь сегодня. Они сделают с тобой ужасные вещи, прежде чем убить. 
 Мои мышцы напрягаются, и моя челюсть крепко сжимается, когда я рычу:
 — Пошел ты. — Я пытаюсь ударить его затылком по носу в надежде освободиться, но он легко уклоняется от меня, издавая веселый смешок.
 Мои ногти глубже впиваются в его предплечье, и я отчетливо осознаю, что на мне обтягивающие шорты и майка, обнажающая живот. Без лифчика. Без обуви. С таким же успехом я могла бы стоять в нижнем белье перед всеми этими мужчинами.
 Я надеваю этот наряд, только когда уединяюсь в своей спальне. Я всегда прикрывалась свитером большого размера, когда мне нужно было пойти на кухню перекусить.
 Каждый дюйм меня дрожит от безжалостных волн ужаса, захлестывающих меня.
 — Мне нужны полиэтиленовые пакеты, — говорит страшный человек, стоящий рядом с дедушкой.
 — Сделаем, босс. — Один из мужчин быстро покидает гостиную.
 Зачем? Они собираются задушить нас? Иисус. 
 Я оглядываюсь по сторонам, и насчитываю одиннадцать человек. Не видно никого из наших охранников.
 Я смотрю на дядю Рикко и замечаю пятна крови на его одежде. Цвет его лица мертвенно-бледный.
 Нет. 
 Человек, который говорил больше всех, медленно идет к дяде Рикко. Я отчаянно качаю головой, когда он достает массивный нож, пристегнутый к ноге.
 — Смею предположить, что Рикко не только твой племянник, но и твоя правая рука, верно? — он растягивает слова, как будто ему скучно.
 — Это между нами, — говорит мой дедушка, его голос сердито рокочет.
 Мужчина хватает дядю Рикко за челюсть и прижимает сверкающее лезвие к его горлу.
 О, Боже. Нет! 
 Эмоция, не похожая ни на что, что я когда-либо испытывала прежде, гасит весь свет в моей жизни, когда я в абсолютном ужасе смотрю, как жестоко перерезают горло моему дяде.
 
 Воспоминания о том, как дядя Рикко обнимал меня на похоронах отца; как купил мне подарок, чтобы я улыбнулась; как рассказал мне анекдот, чтобы мне рассмешить, – все они отливают кровью от моего лица, когда я смотрю, как его собственная кровь вытекает из шеи.
 Из меня вырывается крик, и я начинаю бороться изо всех сил.
 — Пошел ты! — Дедушка рычит.
 Мой полный ужаса взгляд мечется между дядей Рикко, который истекает кровью, и дедушкой, когда другой мужчина пинает его. Когда дедушка падает на живот, мужчина наступает ему на спину, чтобы не дать ему подняться.
 — Пошел ты. Я убью тебя, блять, — рычит дедушка, его лицо красное от ярости.
 Дядя Рикко издает тошнотворные звуки, когда пытается дышать, его кровь пропитывает его торс и пачкает ковер.
 Нет. 
 Нет.  
 Нет. 
 Мое тело, лишенное жизни, обмякло в руках похитителя, а глаза все еще прикованы к умирающему дяде.
 Я не осознаю, что плачу, пока язык похитителя не проводит по моей щеке, ловя слезинку. Его голос не обещает мне ничего хорошего, когда он насмехается:
 — Я собираюсь насладиться ею.
 Невыносимое опустошение и грубая безнадежность проникают глубоко в мои кости, отчего тело становится вдвое тяжелее.
 — Пожалуйста, — умоляет дедушка. — Она ребенок, ей всего семнадцать.
 Всю свою жизнь я была под защитой.
 У меня было всего два парня. Дальше всего я продвинулась на второй базе 1 . Мы даже друг друга не касались без одежды. Я бы, наверное, отдала Мэтту свою девственность, если бы он не изменил мне с Кейли. Дядя Рикко проводил ночь за ночью, обнимая меня, пока я плакала о своем разбитом сердце.
 Всегда были утешающие руки, чтобы обнять меня.
 Мне никогда не приходилось бороться за что-либо.
 Я никогда не подвергалась насилию.
 Я никогда не видела смерть.
 До сегодняшнего дня.
 Мужчина, держащий меня, начинает двигаться, таща меня туда, где раньше была входная дверь. Теперь это всего лишь дыра в стене, повсюду валяются обломки.
 — Я могу подождать, пока ей не исполнится восемнадцать. Понаблюдать, как она расцветет, как маленькая роза, прежде чем сделать ее своей шлюхой.
 Боже. Нет. 
 Мой ужас резко усиливается, и я борюсь с его хваткой, отчаянно крича:
 — Nonno 2 ! — Дедушка – моя единственная надежда.
 — Пожалуйста, — плачет дедушка. — Она просто гребаный ребенок!
 Мой похититель тащит меня через обломки в ночь, которая начинает опускаться на особняк. Подошвы моих ног саднят от впивающихся в них обломков, когда я вынуждена идти.
 — Nonno ! — Я кричу, пинаю и бью изо всех сил, что у меня есть.
 — Господи, мать твою, — огрызается мой похититель прямо перед тем, как мои ноги отрываются от пола, и меня перекидывают через его плечо, как мешок с картошкой.
 Мои руки шлепаются о его мускулистую спину, но я не могу ударить ногой, потому что его рука прижимает мои бедра к нему. Мои глаза то и дело натыкаются на тела, кровь, оружие, и все это заставляет меня извиваться и биться еще сильнее.
 Я слышу, как открывается дверь машины, и мое тело отлетает назад, когда меня бросают на заднее сиденье. Рука похитителя обхватывает мой затылок, как будто пытаясь убедиться, что я не ударюсь, что странно, потому что ясно, что он планирует убить меня после того, как закончит насиловать.
 С расширенными глазами и страхом, превышающим все мои возможности, я смотрю на него, пока он прижимается ко мне.
 — Это к лучшему, — бормочет он прямо перед тем, как его пальцы обвиваются вокруг моей шеи, и поток воздуха в мои легкие прекращается.
 Изнуряющий страх и паника заставляют меня цепляться за его руки, а сама я брыкаюсь, как дикая лошадь.