Плененная грешником (ЛП)

 Алессандро стягивает джинсы с моих ног, и я начинаю брыкаться в жестокой хватке Томмазо.
 Алессандро сильно шлепает меня между ног, прижимая свое лицо близко к моему.
 — Мы не можем трахнуть тебя, но мы можем сделать тебе больно.
 Парализующий стыд и ужас разрывают мою душу в клочья. Желчь бурлит в моем животе от отвращения, заполняющего каждый дюйм меня.
 Я смотрю на чудовище, стоящее передо мной.
 Его средний палец трется о мой вход.
 Непреодолимый гнев и унижение заставляют меня стиснуть зубы:
 — О-остановись.
 — О-о-о-остановись, — насмехается он надо мной с жестокой улыбкой, изгибающей его губы, когда он сдвигает мои трусики в сторону. Я сильно сжимаю ноги, но его рука останавливает меня.
 Когда его палец касается моей кожи, из меня вырывается безнадежный крик.
 — Достаточно, — огрызается Томмазо, его хватка на мне немного ослабевает.
 — Ты оденешься сама? — Алессандро наклоняется ближе, пока я не чувствую запах сигарет в его дыхании. — Или ты хочешь, чтобы я сделал это за тебя?
 Мое горло сжимается, а из глаз катятся слезы, когда мой голос срывается на словах:
 — Я с-сама оденусь.
 Торжествующая улыбка расплывается по его лицу, но, по крайней мере, он убирает от меня свою руку.
 Томмазо толкает меня вперед, и я быстро хватаюсь за платье. Я чувствую, как глаза Алессандро обжигают мою обнаженную кожу, и торопливо влезаю в свадебное платье. Натянув шифон на тело, я просовываю левую руку в рукав, а затем с трудом берусь за правую.
 Томмазо подходит ближе, и я отшатываюсь от него.
 — Я просто хочу помочь, — уверяет он меня, на его лице нет жестокости, что на лице у Алессандро.
 Я смотрю с колотящимся сердцем, как он помогает мне вдеть правую руку в узкий рукав. Склонив голову, он шепчет:
 — Прекрати бороться. Ты только усложняешь себе задачу.
 — Я никогда не перестану бороться, — выдавливаю я слова сквозь стиснутые зубы.
 Когда Томмазо отходит от меня, он смотрит на меня с жалостью.
 Алессандро берет вуаль и протягивает ее мне.
 — Прикрой лицо. Никто не хочет видеть невесту с синяками.
 Я выхватываю это у него, бормоча:
 — Иди на хуй.
 Я никогда не ругалась так сильно, как за последние четыре дня.
 — А тебе бы этого не хотелось? — он насмехается надо мной.
 Томмазо бросает на Алессандро предупреждающий взгляд.
 — Иди, подожди снаружи. Я займусь этим.
 Два охранника пристально смотрят друг на друга, прежде чем Алессандро выходит из комнаты.
 Мои глаза останавливаются на лице Томмазо.
 — Помоги мне, пожалуйста. Я вижу, что ты не такой, как они.
 Он берет у меня вуаль и надевает ее мне на голову. Прежде чем опустить ее мне на лицо, он смотрит на меня.
 — Ты понятия не имеешь, какой я. Возможно, я тебя и не изнасилую, но убью.
 Маленькая надежда на то, что Томмазо защитит меня, исчезает.
 Он закрывает мое лицо, затем указывает на дверь.
 — После тебя.
 Я не могу этого сделать. 
 Я собираю шифон юбки и выхожу в коридор. Алессандро ведет нас вниз по лестнице, и когда мы останавливаемся у двойных дверей, свадебный марш драматично наполняет воздух оттуда, где его играют на органе.
 Боже. 
 Когда я отступаю назад, Алессандро хватает меня за правую руку и дергает вперед.
 — Нет! — Кричу я, и хотя моя рука ужасно болит, я пытаюсь вырваться из его хватки.
 Томмазо хватает меня за левую руку, и охранники тащат меня к алтарю, пока я брыкаюсь и кричу.
 Греко ждет у алтаря со священником, который, кажется, не шокирован тем, что происходит в его церкви. Гости заполняют скамьи, и я вижу, как плачет Алисса, сидящая между отцом и матерью.
 Нет-нет-нет-нет. 
 Меня останавливают у алтаря и заставляют повернуться лицом к Греко, который торжествующе улыбается, злобно глядя мне в глаза.
 — Я не выйду за вас замуж. — Мои слова звучат сильнее, чем я чувствую, и, чтобы донести до него свою мысль, я плюю в него.
 Посреди церкви, полной людей, он бьет меня кулаком в челюсть. У меня немеют ноги, но Алессандро и Томаззо не дают мне упасть, заставляя оставаться на ногах перед мерзким стариком. Я чувствую, как кровь сочится из уголка моего рта, где моя губа снова рассечена. Капля крови падает на белое платье, за ней еще и еще.
 
 Священник начинает говорить, его голос гремит над всеми.
 Из меня вырываются рыдания, и я продолжаю качать головой, постоянно повторяя:
 — Я не выйду замуж.
 Только Греко произносит свои клятвы, а меня даже не просят сказать ‘Да’, когда священник объявляет:
 — Я объявляю вас мужем и женой.
 — Нет! — Я кричу, звук эхом разносится по церкви.
 Двери церкви громко скрипят, и все оборачиваются, чтобы посмотреть, что за беспорядок.
 Все мое тело слабеет при виде Виктора, широко распахивающего двери с оружием в каждой руке. Свет струится за ним, делая его похожим на бога.
 Ярость исходит от него волнами, быстро наполняя воздух напряжением. Кажется, что его черты высечены из камня. Он одет в черные брюки-карго и рубашку с длинным рукавом, – ту же одежду, что была на нем, когда он похитил меня.
 Виктор опускает дуло своего пистолета в чашу с освященной водой и медленно осеняет себя крестом, в то время как его глаза скользят по всем, пока не останавливаются на мне.
 — Моя маленькая Роза , — бормочет он, на его лице появляется тень боли, когда он видит, в каком я состоянии.
 — Виктор, — хнычу я, упираясь в Алессандро и Томмазо, чтобы освободиться, хотя мои ноги слишком онемели, чтобы выдержать мой вес.
 Все главы Коза Ностры поднимаются на ноги, поворачиваясь лицом к Виктору, который медленно идет по проходу.
 На него стоит посмотреть, он полон силы и гнева – и совсем не похож на человека, который был добр и терпелив со мной, пока я жила в его доме. В нем нет ничего милого и заботливого.
 Глава Братвы здесь, чтобы забрать то, что принадлежит ему. 
 Слава Богу. 
 — Что все это значит, мистер Ветров? — спрашивает мистер Паризи.
 Виктор направляет пистолет в мою сторону, и его голос звучит убийственно, когда он говорит:
 — У вас есть та, что принадлежит мне.
 Алессандро и Томмазо отпускают меня, и я мгновенно падаю на пол, шифон развевается вокруг меня.
 Прежде чем охранники успевают выхватить оружие, в воздухе раздаются выстрелы, заставляя меня дергаться от каждого звука. Я вскрикиваю, когда Томмазо и Алессандро падают замертво по обе стороны от меня.
 — Остановись! — кричит мистер Паризи. — Здесь наши семьи. Давай поговорим как цивилизованные люди.
 За спиной Виктора происходит движение, когда в церковь входят остальные четверо мужчин Священства. Вооруженные до зубов, они стоят наготове.
 Сильный страх пронизывает церковь, воздух наполняется ропотом, и люди начинают двигаться, пытаясь встать со скамей и уйти подальше от Священства.
 Собравшись с силами, я заставляю себя подняться на ноги и говорю:
 — Я забыла упомянуть, что принадлежу Виктору Ветрову?
 Греко бросает на меня разъяренный взгляд, но на этот раз он не осмеливается ударить меня.
 Облегчение настолько сильное, что я начинаю плакать от абсолютного счастья.
 Виктор пришел, чтобы спасти меня. 
 Глаза Виктора встречаются с моими. Его брови сужаются, а черты лица становятся более напряженными.
 — Кто поднял на нее руку?
 — Розали никогда не говорила нам, что она принадлежит тебе, — говорит мистер Паризи.
 На мгновение Виктор закрывает глаза, как будто он в секунде от того, чтобы потерять самообладание, затем он рычит:
 — Кто. Ударил. Ее?
 — Греко, — говорю я громко и отчетливо.
 Глаза Виктора возвращаются к моему лицу, и, наконец, найдя в себе силы, я срываю вуаль и делаю шаг навстречу мужчине, которого люблю всем сердцем.
 К мужчине, которого я никогда не должна была покидать.