Аргонавты Времени (сборник)
Некоторое время они сидели в тишине. Внизу, в Райгейте, горела уже не пара огоньков, а пара десятков, и в небе у них над головой появилась первая звезда. На девушку напал смех – почти беззвучный, истерический смех, который почему-то показался обидным Обри Вейру.
Она встала.
– Меня скоро хватятся. Надо идти.
Он проводил ее до дороги.
– Так что же – всему конец? – спросил он, испытывая странное смешанное чувство облегчения и тоски.
– Да, всему конец, – подтвердила она и пошла прочь.
И в тот же миг на сердце Обри Вейра легла плита невосполнимой утраты. Девушка успела отойти ярдов на двадцать, когда он громко застонал от сокрушительной тяжести этого небывалого ощущения – и бросился догонять мисс Смит, раскинув руки.
– Анни, – кричал он, – Анни! Я сам не знаю, что говорю. Анни, я понял: я люблю тебя! Я не могу без тебя. Только не это! Я сам себя не понимал.
Какая тяжесть! Плита грозила раздавить его.
– Постой, Анни, постой! – кричал он срывающимся голосом, из глаз брызнули слезы.
Она внезапно обернулась, и руки его упали. При виде ее бледного, неживого лица он онемел.
– Ты и впрямь не понимаешь. Я простилась с тобой.
Она смотрела на него. Он явно был страшно расстроен, к тому же запыхался от своих беспомощных выкриков на бегу. Ничтожный человечек – до невозможности жалкий! Она подошла к нему, взяла в ладони его мокрую байроническую физиономию и покрыла ее поцелуями.
– Прощай, человечек, которого я любила, – говорила она, – и прощай навсегда, мое глупое, сумасбродное увлечение!
С отрывистым то ли смешком, то ли всхлипом – она сама затруднилась точно определить, что это было, когда описывала сцену на скамейке в своем романе, – девушка снова быстро пошла прочь и на развилке свернула с тропы, ведущей к дому Обри Вейра.
Обри Вейр, словно в ступоре, стоял на том самом месте, где она его расцеловала, пока ее белое платье не скрылось из виду. Потом непроизвольно вздохнул, вернее, выдохнул, как после тяжкого усилия, – и тем привел себя в чувство. Очнувшись, он задумчиво побрел по мягкой опавшей листве домой. Эмоции – страшная сила.
– Как тебе картошечка, милый? – поинтересовалась за ужином миссис Обри Вейр. – Я старалась.
Обри Вейр нехотя покинул высокую сферу туманных размышлений и спустился на уровень жареной картошки.
– Картошечка… – повторил он через минуту, в течение которой пытался стряхнуть с себя воспоминания. – Да. По цвету точь-в точь опавшие листья лещины.
– Ах ты, мой поэт! Ну надо же придумать такое, – восхитилась миссис Обри Вейр. – Да ты попробуй, поешь: картошечка – объедение.
Ограбление в Хаммерпонд-парке
Перевод С. Антонова.
Рассматривать ли грабеж как спорт, ремесло или искусство – вопрос спорный. Для ремесла его технические приемы недостаточно точны, а его претензии на то, чтобы быть искусством, опровергаются элементом корысти, который, собственно, и является в данном случае мерилом успеха. В целом правильнее всего считать его спортом – таким видом спорта, правила которого по сей день не разработаны и в котором призы присуждаются в высшей степени неформальным путем. Именно неформальный характер грабительской деятельности и привел к прискорбному провалу двух подававших надежды новичков, проникших в Хаммерпонд-парк.
Ставкой в этом деле были главным образом бриллианты и другие фамильные драгоценности недавно вышедшей замуж леди Эйвлинг. Читателю следует помнить, что леди Эйвлинг приходилась единственной дочерью миссис Монтегю Пэнгс, известной своим гостеприимством; газеты подробно освещали ее брак с лордом Эйвлингом, смаковали количество и качество свадебных подарков и упоминали о намерении молодоженов провести медовый месяц в Хаммерпонде. Сообщение об этих ценных призах вызвало немалое оживление в узком кружке, общепризнанным лидером которого являлся мистер Тедди Уоткинс; было решено, что он в сопровождении опытного помощника посетит деревню Хаммерпонд и сполна применит там свои профессиональные навыки.
Мистер Уоткинс, человек от природы скромный и застенчивый, предпочел нанести этот визит инкогнито и, как следует обдумав детали предприятия, выбрал себе роль художника-пейзажиста с зауряднейшей фамилией Смит. Он отправился в Хаммерпонд один, условившись со своим помощником, что тот появится на месте предстоящих событий лишь в последний день пребывания там мистера Уоткинса, ближе к вечеру. Надобно заметить, что деревушка Хаммерпонд – пожалуй, один из прелестнейших уголков Сассекса, где еще сохранилось немало домиков с соломенной крышей; приютившаяся под холмом каменная церквушка с высоким шпилем – одна из самых красивых в графстве – почти не подверглась реставрации, а буковые леса и густые заросли папоротника, сквозь которые, извиваясь, дорога бежит к величественному особняку, изобилуют «видами» – как называют это невзыскательные художники и фотографы. Поэтому мистера Уоткинса, прибывшего туда с двумя чистыми холстами, новехоньким мольбертом, ящиком с красками, саквояжем, разборной лесенкой хитроумной конструкции (наподобие той, которой пользовался покойный мастер Чарльз Пис) [50], фомкой и мотками проволоки, встретило – с энтузиазмом и некоторым любопытством – полдюжины собратьев по кисти. Это обстоятельство неожиданно придало правдоподобия той личине, которую он избрал, но одновременно вовлекло его в пространные разговоры об искусстве, к каковым он был совсем не подготовлен.
– Вы часто выставляетесь? – полюбопытствовал молодой Порсон в баре трактира «Карета и кони», где мистер Уоткинс вечером в день своего приезда искусно выуживал необходимые сведения о местной жизни.
– Очень редко, – ответил мистер Уоткинс, – немного здесь, немного там.
– В Академии? [51]
– Конечно. И в Хрустальном дворце [52].
– А вас удачно вешали? – допытывался Порсон.
– Не каркайте, – отрезал мистер Уоткинс. – Я этого не люблю.
– Я имел в виду: в хорошее ли место вас помещали?
– Что у вас на уме? – подозрительно ощетинился мистер Уоткинс. – Вы как будто хотите выведать, было ли такое, что меня загребли?
Порсона воспитали тетушки; этот молодой человек выделялся джентльменскими манерами даже среди художников и не знал, что значит «загребли», но почел за лучшее пояснить, что не подразумевал ничего подобного. И поскольку вопрос о том, как вешают, похоже, был весьма чувствительным для мистера Уоткинса, Порсон заговорил о другом:
– А с моделями вы работаете?
– Нет, в модах я не разбираюсь, – отозвался мистер Уоткинс. – В этом сильна моя крош… то есть миссис Смит.
– Так она тоже пишет? – восхитился Порсон. – Как это замечательно!
– Весьма, – согласился мистер Уоткинс, хотя вовсе так не думал, и, чувствуя, что разговор ускользает за пределы его разумения, добавил: – Я приехал сюда, чтобы запечатлеть усадьбу Хаммерпонд при лунном свете.
– Вот как? – заинтересовался Порсон. – Что ж, довольно оригинальная идея.
– Да, – согласился мистер Уоткинс. – Когда меня посетила эта мысль, я тоже счел ее удачной. Рассчитываю начать завтра ночью.
– Что? Вы же не собираетесь работать посреди ночи на пленэре?
– Вообще-то, собираюсь.
– Но вы ведь даже холста не разглядите!
– Имея этот чертов полицейск… – начал было мистер Уоткинс, но быстро спохватился и, кликнув мисс Дарган, заказал еще кружку пива. – У меня будет при себе одна штуковина – называется потайной фонарь.
– Но ведь скоро новолуние, – возразил Порсон. – Луны вовсе не будет.
– Что ж, будет дом, – сказал Уоткинс. – Я, видите ли, собираюсь сперва написать дом, а уж потом – луну.
– О! – произнес Порсон, слишком озадаченный, чтобы продолжать беседу.