Призрачные сердца (ЛП)
— Мне действительно некуда идти, — прошептала я, внезапно чувствуя себя такой же усталой, как он предполагал ранее. — Джастин сказал, что новое колесо прибудет примерно через неделю, — я прижалась лбом к двери. — Мне некуда идти.
У меня такое чувство, что я говорила больше сама с собой, чем с ним, озвучивая мрачную мысль, которая не выходила у меня из головы, казалось, всю мою жизнь.
— Некуда.
И я утонула в вечеринке жалости к себе.
Это первый раз, когда я позволила себе сделать это с тех пор, как ушла от мужа (или сбежала, если быть точным), да еще и в присутствии незнакомого человека. Да, я плакала, конечно, но это было потому, что я смертельно устала, а слезы были естественным способом для моего организма снять накопившийся стресс. И теперь мне просто жаль себя, потому что я знала, что нет никого другого, кто бы пожалел меня вместо этого. На земле был только один человек, которому небезразлично, что я жива, и этот один человек хотел моей смерти. Внезапно все это захлестнуло меня, и я прикрыла рот рукой, чтобы подавить рыдание. Эти постоянные переезды с места на место? Я всю свою жизнь прожила кочевником. Мне просто нужно место, которое я могла бы назвать домом.
— Фрейя, — его голос едва слышен.
Он застонал, как от боли, затем схватил меня за плечи и прижал мое лицо к своей груди. Его тяжелые руки крепко держали меня. Моя макушка оказалась прямо у него под подбородком. На мгновение я заколебалась, но затем обхватила его за талию. Я старалась не зацикливаться на том, как ему неприятно от моих прикосновений, или на том, как мое лицо прижималось к его хорошо развитым грудным мышцам (настолько хорошо развитым, что я едва могла дышать), или на том, как напрягались мышцы его спины под моими пальцами каждый раз, когда они скользили по его коже, укрытой пледом.
— Ты можешь остаться здесь, пока твоя машина не будет готова.
Я вздрогнула от его голоса. Он только что сказал мне, что ему не нравилось, когда к нему прикасались, и вот я здесь, делала именно это.
— Я не нуждаюсь в твоей жалости.
— Хорошо, потому что ты ничего не получишь. Просто успокойся и не переусердствуй, — его голос тверд, так не похож на тот, что был несколько мгновений назад.
Я начала энергично кивать, отчего у него застучали зубы и, вероятно, почти вылетели изо рта, что вызвало у него смешок.
— Тогда ладно, — сказал он, на секунду притягивая меня ближе, прежде чем отпустить.
Я сделала шаг назад и подняла на него взгляд. Он выглядел уставшим, очень-очень уставшим. И я не уверена, что это просто физическое состояние.
— Но мы должны соблюдать некоторые основные правила.
— Я заплачу тебе, у меня есть деньги, — с готовностью заверила я его, кивая, как болванчик на приборной панели.
Я так счастлива, и это не потому, что я нашла место для ночлега; я не боялась провести ночь в мотеле или в машине. По какой-то неведомой мне причине я чувствовала в нем родственную душу и даже ощущала себя странно комфортно в его раздражительном присутствии. Хотя мне и хотелось придушить его в пятидесяти процентах случаев. Или в семидесяти пяти. Плюс-минус.
Он покачал головой.
— Нет, дело не в деньгах. Мне нужно, чтобы ты держалась от меня подальше, насколько сможешь. Наш контакт должен быть минимальным.
Я собиралась перейти в боевой режим, когда поняла, что он пытался защитить меня от самого себя, а не оскорблять. Рычание и щелканье — это его защитные механизмы. Типичная реакция загнанного в угол животного. Или человека с посттравматическим стрессовым расстройством. Итак, вместо того, чтобы вести себя как незрелая задница, я словила себя на том, что кивнула.
— Хорошо, — сказал он. — Ты займешь мою спальню.
— Подожди, — я поднесла руку к его лицу. — Вот где должен прогнуться этот компромисс. Я не собираюсь ложиться в твою постель. Ради всего святого, ты огромный парень. Мне будет хорошо на диване.
— Перестань спорить со мной по этому поводу. Мы уже были здесь, и я сказал тебе, что спал в местах и похуже.
— И я сказала тебе, что тоже.
Это заставило его прищурить на меня глаза.
— Ладно, — проворчал он, уступая мне. — Ложись на диван.
Он оставил меня стоять там и направился в свою спальню. Я услышала какое-то шарканье, и затем он появился с моим одеялом — да, это уже мое одеяло — и двумя подушками. Он бросил их на диван и направился на кухню.
— Возьми все, что тебе нужно.
— Спасибо. — тихо сказала я. — Я серьезно. Спасибо.
Он пожал одним плечом, как будто ничего особенного в том, что он нарушил собственное слово и позволил мне остаться здесь. Я заправила диван и взбила обе подушки, поглядывая на Алекса, смотрел ли он. Когда я увидела, что он не смотрел, я понюхала подушку. Слава Богу, он дал мне свою. И она пахла безопасностью. Такая абсурдная мысль и такое нелепое утверждение, но, несмотря ни на что, верное. Химия моего мозга наконец решила, что Алекс "хороший", и мы шли к нему, как бездомная собака к первому человеку, который проявлял к ней сострадание.
Из кухни донеслось низкое ворчание, и я заметила, что Алекс медленно вращал больным плечом, словно пытаясь ослабить давление. Он слегка поморщился и попытался помассировать ее, но не мог как следует ухватиться за нужный угол наклона.
— Позволь мне помочь тебе, — я пошла к нему, но он отскочил и зарычал, как раненый зверь.
— Нет.
— Тебе больно, — настаивала я, борясь с округлением глаз. — Дай мне посмотреть.
Я остановилась перед ним. Как типичный парень, он сразу же начал разыгрывать из себя мачо, но он явно не знал, что ему нужно, а именно помощь.
— Я сказал «нет». Мне не нужна твоя помощь.
Он попытался пройти мимо меня, но я схватила его за предплечье. Я не ожидала, что оно будет таким толстым, поэтому мой первоначальный жест, когда я пыталась сделать силовой ход, оказался жалкой попыткой остановить бульдозер гвоздем. Он легко высвободился из моей хватки, но я не сдалась и вместо этого схватила его за руку. В том месте, где соприкасалась наша кожа, пробежали мурашки. Его ладонь шершавая и сухая. Мы оба посмотрели на наши сцепленные руки, и он попытался высвободить свои из моих. Но он не так уж и старался, просто лениво тянул. И еще. Я сжала его руку.
— Я медсестра. Много времени провела в отделении неотложной помощи.
Я пыталась поймать его взгляд, и когда мне это удалось, я изо всех сил вцепилась за него, надеясь, что он увидел бы в них то, что я действительно пыталась сказать — что я не испугалась бы, что бы я ни увидела.
— Я лечила сильные ожоги. Я лечила действительно сильные ожоги. Я лечила все еще тлеющие ожоги.
Возможно, он стеснялся своих шрамов, как и большинство людей. Как очень привлекательный мужчина, он, вероятно, привлекал много женского внимания до аварии; хотя я не знала, что произошло, могу поспорить на свой Chevy, что это изменило его, и он больше не являлся таким магнитом для женщин. Не из-за его шрамов — давайте будем честны, мы любим хороших задумчивых, ущербных героев, — а из-за его отношения ‘отвали’. Его задумчивость, казалось, в конце концов переросла его сексуальность, и теперь осталось только придурковатость.
Его взгляд прикован к моему. Тишина тяжелая. Затем он вздохнул.
— Оно тянет.
— Ты намазал его маслом? — спросила я небрежно.
— Нет, — проворчал он.
— Хорошо. У тебя есть что-нибудь?
— Нет, — затем он на мгновение задумался, затем рискнул: — Оливковое масло?
— Этого хватит. Позволь мне все же кое-что проверить.
Я побежала к своей сумке, и, конечно же, оно там, детское масло для путешествий. Идеально. Я помчалась обратно со своим открытием и слишком большим энтузиазмом, чем уместно в данной ситуации, обнаруживая, что Алекс стоял на том же самом месте, где я его оставила.
— Сними рубашку.
Он искоса посмотрел на меня и снял свою клетчатую рубашку. Под ней у него футболка, и я увидела, что его левая рука обгорела до локтя. Ожоги затронули более глубокие слои его кожи, и повреждения значительны. В некоторых местах ему, похоже, сделали пересадку кожи, причем на всю толщину. Повреждения на этих местах могли быть очень глубокими, если его врачи решили прибегнуть к подобной рискованной процедуре. Тем не менее, они проделали хорошую работу, так как прямо сейчас эти пятна выглядели почти нормально. В некоторых местах, где кожа выглядела кожистой, гребни толстые и блестящие, и пересадка явно производилась только в верхних слоях.