Зовите меня Апостол

— Я говорил с ним. — Он словно оправдывался. — С Ниллом, то есть. Он такой набожный… и злобный. Сказал, никто среди паствы не посмеет пойти против его завета. А завет этот: сидеть тихо, радеть о ближних и делать все, чтобы «третьих» стало больше.
Отвернулся, глядя на залитый мертвенным светом участок, покачал головой.
— Наверное, я испугался. Точно, так оно и было. Да и как мне не испугаться? Мы же оба знаем: я — продавец из супермаркета, мальчишка на побегушках, вздумавший играть в копов и бандитов.
М-да, даже и лица не видя, могу сказать: нелегко далось Нолену такое признание.
Скрипнула портупея. Он снова повернулся к нам, посмотрел через окошко на Молли, на меня.
— Я принял его слова за чистую монету. Подумал… Апостол, я решил: ему и в самом деле нужно спокойствие, мир в городе. Как и мне. Поверил этому психу.
А я, в свою очередь, поверил Нолену. Скорее, полагал, что он говорит от чистого сердца. Уже немало — дальше в доверии к людям я захожу редко. Поразмышлял малость над его словами, вспомнил, как Баарс ушел от ответа на вопрос о врагах в Раддике.
— А как насчет «системщиков»? — спросил я наконец. — Они же уж точно про «третьих» знают.
— Думаю, что да. — Нолен посмотрел на ладони, хмурясь, будто заметил недосмытое пятно. — Но от нас до них — пять миллиардов лет.
Полиция Раддика соответствовала размеру городишка. На четыре тысячи душ — шеф, его заместитель, два сержанта и дюжина рядовых. Но раньше Раддик был промышленным центром с населением за двадцать тысяч, исходя из чего строился полицейский участок, казавшийся теперь несуразно огромным, будто Нолен с присными устроили лавочку в углу заброшенного склада.
Нолен провел нас мимо недремлющего дежурного сержанта в комнату для совещаний рядом со своим кабинетом. А я тем временем копался в памяти, вспоминая детали ритуальных убийств, виденных по каналу «Дискавери» и в новостях. Не было у меня раньше такого дела, даже отдаленно похожего не было. Ради идеи, обдуманно, холодно и расчетливо люди убивают редко. Очень редко. Обычные мотивы — злоба, страсть или деньги. Убийцы — люди далекие от идеализма. У них на абстрактные идеи аллергия куда сильнее, чем у среднего законопослушного гражданина. Кровь, как ничто другое, опускает с небес на землю.
Если задуматься — настоящее чудо: вокруг так много кипящих сумасбродствами мозгов — миллиарды. И среди этих психов так мало тех, кто готов прикончить ближнего. Спасибо Господу за естественный отбор.
Молли попросила указать на карте, где нашли пальцы. Нолен оставил нас щуриться в люминесцентном сиянии, затем вернулся и расстелил большую карту Раддика на лакированном столе.
— Ага, — протянул глубокомысленно, почесывая лоб карандашом.
Присмотрелся — названия улиц читал. Затем осторожно и аккуратно поставил три изящных, нежных крестика.
Вот педик. Гребучий педик.
Я умудрился изобразить задумчивость, склонился сурово над картой, но думать мог лишь про то, как женственно выглядели ноленовские крестики. Ему бы на кухне про последнее турне Бритни Спирс [47] трепаться, а не в копов и бандитов играть.
— Знаешь, мне кажется… — выговорила Молли и замерла в нерешительности.
Я уже научился относиться к ее подозрениям и догадкам серьезно.
— Что кажется?
— Да так.
— Говори, не стесняйся.
— Но это так пошло…
— Молли, убийство — всегда пошлейшее из пошлого.
— Хорошо, — ответила она, склоняясь над картой. — Я подумала: а если пальцы не просто так выброшены, если они в определенном порядке расположены…
Нолен повел карандашом вслед за ее указующим перстом.
— Если провести линию между теми местами, где нашли пальцы рук, — она ткнула в ноленовские крестики, — а потом продолжить ее вот так…
Я рассмеялся. В самом деле пошло — как у большинства американской публики. Ведь даже у меня слабость к черепам и орлам. Вполне возможно, и убийца тоже не отягощен хорошим вкусом.
— Гадом буду, — сообщил я. — Но это крест.
 
— Что-что? — переспросил Нолен, словно старательный приготовишка, не успевающий за суждениями старших.
Молли передала мне карандаш — покажи, мол.
— Смотрите, — сказал я, — если провести линию от пальца с ноги к линии, соединяющей пальцы рук, и дальше…
— К середине линии, — добавила Молли. — То придем вот сюда!
Я присмотрелся — карту испещряли тонкие крестики, пересечения горизонталей и вертикалей, разбивавших Раддик на секторы. Пересечение намеченных карандашом линий ложилось точно на один из этих крестов.
— Если Молли права, что нас ожидает здесь? — Я тоже ткнул в пересечение линий. — Порция больших пальцев?
— Или тело… тело Дженнифер. — Голос Нолена дрожал.
Проведенные рукой линии были неровными, но точность и не требовалась — сходились они на большом массиве зданий, окрашенных на карте в серый цвет, а не в оранжевый, каким были отмечены на карте прочие большие строения.
— Что это? — спросила Молли, стараясь разглядеть название. — Заброшенная фабрика?
— Заброшеннее не бывает, — ответил Нолен, хмурясь и кивая. — Это «Нашрон». Его забросили, когда еще про Китай на мировом рынке и не слыхали.
По современным меркам «Нашрон» был древним: фабрику построили в начале двадцатого века, когда еще и думать не думали про разделение на экономические зоны и проблемы с узкой специализацией. Вокруг завода тянулась ветхая проволочная изгородь, заделанная там и сям мятыми листами жести. Стены корпусов выщерблены, кирпич потрескался — прямо античные руины. Длинные ряды бывших окон — зияющие дыры в темень, окаймленные гнилыми обломками рам.
— Ребята, вы шутите, — выдохнула Молли, когда патрульная машина пропихнулась сквозь траву и низкие кусты перед воротами.
Фары высветили проржавевшую жестяную табличку с остатками надписи красным — наверное, что-то типа «проход запрещен». Справа высился рекламный щит агентства недвижимости с объявлением о продажах — новенький, аж сиял в свете фар.
— Про газету подумай — какой материал роскошный может получиться, — утешил я Молли, пока Нолен ковырялся с воротами.
Посмотрела искоса, смущенно и робко.
— Да, конечно… может, на первую страницу попаду, с настоящим репортажем…
Я ухмыльнулся и подмигнул.
— Вообще-то я про некролог.
Согласен, не самая лучшая шутка, когда ищешь отрубленные пальцы мертвой девушки, но меня пробрало. Хихикал под нос, пока Нолен перебирал ключи и возился с замком — громадной амбарной гирей, висевшей на якорной цепи. По-видимому, Нолен и его команда периодически наведывались на заброшенную фабрику, проверяли. «Следим за нарушителями», — как он объяснил. То бишь выгоняем бомжей.
Я помог Нолену передвинуть створку ворот — тяжеленную, обшитую гофрированными алюминиевыми листами. Овалы бледного света легли на двор, открывая кусты сумаха, траву, кучи ржавого железа — похоже, детали вагонов. Мы двинулись по остаткам бетонной дорожки. Над нами сомкнулась ночь — темная, глухая, молчаливая. Только слышалось стрекотанье цикад и сверчков.
Остановились у сорванной с петель двери, тяжелой, обитой жестью. Посветили фонарями — пусто, трава и хлам, тени щупальцами протянулись во тьму.
— Фу-у, — фыркнула Молли, перепуганная чуть не до паники. — Что за запах?
Я осветил свое лицо, изобразил простодушие и объяснил: «От меня. Я всегда даю залп перед боем».
— Чипсов наелся? — спросил Нолен серьезно.
Вот же мудак — кажется спокойней удава. По мне, лучше бы слабаки и оставались слабаками. Тогда знаешь, чего ожидать. А то в ночной этой вылазке что угодно может случиться. Поверят-то выжившим. А уж Нолену — во всяком случае. Интересно, где же его подчиненные?
Подумал про ствол, оставшийся на дне сумки в мотеле. Вот, бля.
— Идите за мной, — велел я Молли и Нолену.
Перебрался через кучу хлама и шагнул за порог.
Внутри было просторно, но захламлено кучами обломков, как в шахте или авиаремонтном ангаре. Я пукнул снова — мощно так, аж ягодицам стало горячо.