Три орудия смерти (сборник)

Продолжая держать ее за руки и внимательно глядя ей в глаза, он повторил вступительное слово Тезея из «Истории рыцаря» [49], посвященное святости брачных уз. Он произносил эти благородные слова, как будто они являлись живым языком, и точно так же я их изложу здесь, пусть даже мне придется тем самым огорчить уважаемых литературных обозревателей.
Великий Перводвигатель небесный,
Создав впервые цепь любви прелестной
С высокой целью, с действием благим,
Причину знал и смысл делам своим:
Любви прелестной цепью он сковал
Твердь, воздух, и огонь, и моря вал,
Чтобы вовек не разошлись они… [50]
А затем он стремительно склонился над ней, и она поняла, почему ей всегда казалось, что сад хранит какую-то тайну и что он как будто замер в ожидании чуда.
 
Преданный предатель
 
Глава I. Грозное слово
Будет лучше, если ни читатель, ни писатель не станут выяснять, в какой именно стране произошли эти необычайные события. Думаю, это не имеет особого значения. Достаточно поверить в то, что это случилось не на Балканах, куда ринулись со своими главными героями многочисленные авторы, следуя примеру мистера Энтони Хоупа, поместившего там свою Руританию и организовавшего в ней собственный coup d’etat [51]. Балканское королевство тем удобнее, что королей там убивают, а деспотические правительства свергают регулярно и с милым сердцу проворством. Что касается освободившейся короны, то она может достаться любому проходимцу, как хорошему, так и плохому. Но зато на Балканах владельцы сохраняют свои фермы, участок земли, сад или виноградник переходят от отца к сыну, и на грубоватую справедливость крестьянского землевладения никто не посягает, делая его предметом крупных финансовых операций. В общем, в Балканском королевстве семья может рассчитывать на некоторую безопасность и преемственность, при условии, что это не семья короля.
Но в том королевстве, о котором пойдет речь ниже, все обстояло совершенно иначе! Как бы мы его ни назвали, оно в любом случае представляло собой высоко цивилизованное общество, в котором царили покой и порядок. Королевская семья ощущала себя в полной безопасности, охраняемая полицией и конституционными ограничениями. Образцовый порядок в нашей стране граничил со скукой и монотонностью, и в ней никогда никого не свергали, не считая мясников, пекарей, свечников и прочих мелких торговцев, а также обыкновенных граждан, по недосмотру перешедших дорогу крупному бизнесу. Это вполне могло быть одно из мелких германских государств, всецело полагающихся на свои шахты и заводы, либо одно из бывших владений Австрийской империи. А впрочем, это не имеет значения.
Чтобы привлечь к данной истории внимание читателя и заверить его в ее достоверности, скажу только, что речь идет о более чем современном и просвещенном сообществе, преуспевавшем во всех сферах жизни, но в конце концов оказавшемся на волосок от революции. Речь идет не о каком-то там пустячном дворцовом перевороте с несколькими убитыми принцами, а о настоящей всеобъемлющей революции, которая могла начаться со всеобщей забастовки и скорее всего закончилась бы разрухой и голодом.
Это было тем более вероятно, что события подобного рода уже разворачивались в соседнем развитом государстве и после нескольких месяцев бессмысленной гражданской войны завершились победой одного из шестерых революционных генералов. Победителем оказался некий генерал Каск, доблестный воин, вступивший в революционную борьбу во главе размещавшихся в тех местах колониальных войск. Поговаривали, будто он мулат, что немало утешало тех, кого он поверг. Что касается нашей страны, которую мы назовем Павонией, то он имеет к ней отношение только в качестве примера грядущих несчастий.
 
Общественный кризис обострился, когда Павонию охватило необъяснимое смятение из-за Слова. До сих пор не утихают споры о том, что это такое. Некоторые из правительственных агентов и следователей утверждали: невежественный народ и в самом деле верит, что новое Слово объяснит все происходящее в мире.
Вскоре появился какой-то безумный памфлет. Его автор остроумно доказывал, что, поскольку так называемые популяризаторы умеют втиснуть содержание книги в один параграф, а смысл главы изложить одним предложением, значит, и вся истина о нынешней проблеме может сконцентрироваться в одном слове. Толпы нетерпеливых и ропщущих граждан посвятили себя ожиданию Слова.
Сторонники апокалиптических взглядов тоже не заставили себя ждать, явив картины перемен, ожидающих мир после того, как прозвучит это самое Слово. Утверждалось, что оно будет включать полный план действий и исчерпывающую стратегию мятежа. По утверждению некоторых, эта идея принадлежала поэту, подписывавшему свои стихи именем Себастиан и в самом деле придумавшему лирическое заклинание, исполненное упоминаний о Слове. Повсюду звучали такие получившие широкую известность строки:
Как змей Аарона все посохи проглотил,
Как солнце едино среди светил,
Как нет богов, но Бог един,
Так Слово произнесет поэт один.
Но никто из власть имущих никогда не видел этого революционного поэта, подбрасывавшего свои стишки правительству и публике, пока однажды его совершенно неожиданным образом не узнали на улице.
Принцесса Аурелия Августа Августина, одно из христианских имен которой было Мэри, как ее и называли все близкие, приходилась царствующему монарху племянницей. Она только что окончила школу, поэтому не вполне осознавала разницу между глаголами «царствовать» и «править». Это была энергичная молодая девушка с рыжими волосами и римской формой носа, знавшая лучше об участии монархов в истории, нежели в политике. Она несколько упрощенно воспринимала собственное общественное положение, и ей было совсем нетрудно представить себе (как если бы она действительно жила на Балканах), что ее семья заслуживает того, чтобы на нее покушались и покорялись ей.
Принцесса вернулась ко двору и в столицу, которую покинула маленькой девочкой, теперь испытывая неукротимое желание приносить пользу, столь естественное в обычных женщинах и столь опасное в великих дамах. Однако пока что она просто осложняла всем жизнь, приставая с вопросами обо всем на свете. Вполне естественно, что ее заинтересовали и популярная политическая загадка Слова и вообще, как выразился бы мистер Эдмунд Берк [52], причины нынешнего недовольства масс.
Когда принцесса обнаружила, что никто не может ей объяснить, что такое Слово и очень немногие из ее круга понимают, из-за чего разгорелся весь сыр-бор, это заинтриговало ее еще больше. Она просто светилась осознанием собственного превосходства, однажды днем вернувшись домой и объявив: только что видела мятежного менестреля, по всей вероятности, автора несколько туманного, но от этого не менее революционного четверостишия и отчасти виновника загадочного революционного движения.
Ее машина медленно ехала по тихой улочке, принцесса высматривала магазин сувениров, который запомнился ей в детстве, найти его оказалось не так просто. Сразу за магазинчиком находилось кафе, из которого на тротуар, в соответствии с континентальной модой, выставили несколько столиков. За одним из этих столиков, склонившись над рюмкой зеленого ликера, сидел странного вида человек с очень длинными волосами, на шее которого был повязан широкий шарф.
Я уже говорил, что ни исторический, ни географический контекст не играют в нашей истории особой роли. Поэтому читатель может сам дорисовать в столь странном эпизоде любые детали моды разных времен, тем более что последние ее веяния изобилуют причудливыми фасонами, порой являющимися отголосками старины, а и иногда представляющими нечто совершенно новое. Человек в шарфе мог быть как эксцентричным современником, так и одним из бальзаковских персонажей. В равной степени он мог являться и молодым художником с весьма футуристическими взглядами, и человеком с бакенбардами, характерными для викторианской эпохи.