Фрагменты прошлого
– Если честно, твоя комната не очень-то похожа на бункер, – заметила я.
Калеб с деланым ужасом схватился за сердце.
– А как же вещественное доказательство номер один? Полки!
– Книжные? – снова огляделась я.
– Не книжные. Люди, жившие тут до нас, стопудово верили в конец света.
Шоколадные драже слегка подтаяли под прямыми солнечными лучами, и мои пальцы окрасились в красный, зеленый и коричневые цвета.
– А ты не веришь в возможный конец света? – спросила я.
– Верю. Ну, то есть, возможно, солнце взорвется или нас сотрет с лица земли какой-нибудь супервирус. Но я не верю, что от конца света может спасти забитый снедью чердак.
– Или все-таки тут была библиотека, – предположила я.
– Да? – Калеб, прищурившись, осмотрел свою комнату. – Есть такая вероятность, спорить не стану. Однако в день переезда я нашел здесь только коробку с хлопьями. Всего одну запечатанную коробку с хлопьями, стоявшую посреди полки. Словно ее просто поленились забрать.
Я опять обвела взглядом комнату, пытаясь представить себе забитые едой стеллажи. Не получилось.
– Прости, Калеб, но я вижу здесь лишь библиотеку.
– Не нахожу ничего клевого в том, чтобы называть свою комнату библиотекой. Не подрывай мой имидж, Джесса Уитворт.
Калеб шагнул ко мне (я этого ждала) и положил ладонь мне на талию (чего я тоже ждала).
– Каюсь, солгал, – признался он. – Я хотел тебя соблазнить.
– Знаю, – ответила я.
Калеб рассмеялся, но затем посерьезнел. Его ладонь обхватила мою щеку, и он шагнул еще ближе, вплотную ко мне. От него пахло солнцезащитным кремом, солью и солнцем. Я ощущала его дыхание и легкую дрожь ладони, когда он наклонился меня поцеловать. Я ответила на поцелуй, обняв Калеба за пояс. Думая о том, что все в нем напоминает мне об океане, и это прекрасно. Его кожа была разгоряченной от солнца, в волосах засохла соль, и я ощущала себя так, будто медленно плыву по течению.
Внизу послышалось топотанье, словно с поводка спустили животное. Калеб прервал поцелуй и отстранился.
– Мама пришла, – сказал он.
О да, каждая девушка мечтает услышать эти слова. Он слетел по ступенькам в своей фирменной манере – той самой, к которой я потом привыкну, но в ту минуту я не обратила на это внимания, судорожно пытаясь придумать подходящее объяснение своему пребыванию в его комнате. «Здравствуйте, я проголодалась, а шоколадные конфеты были наверху». Боже, я это серьезно? Серьезно? Я чуть не навернулась, догоняя Калеба.
– Привет, мам, – сказал он, стоя у подножия лестницы.
Его мама держала в руках бумажный пакет с продуктами, из которого торчал салат-латук. У нее были длинные волосы чернильного оттенка, бледно-розовые губы и зеленые глаза, умело подчеркнутые макияжем. Она перевела взгляд с Калеба на меня – стоящую позади него и помирающую от смущения. По дому бегала, то появляясь, то исчезая из виду, маленькая девчушка – точная копия матери. Она не обращала на нас ни малейшего внимания.
– Это Джесса, – представил меня Калеб.
И больше ничего не добавил. А ведь мог представить меня совершенно по-разному. Прояснить ситуацию, как для мамы, так и для меня.
«Это Джесса, и я ее только что поцеловал».
«Моя подруга, Джесса».
«Сестра Джулиана, Джесса».
– Джесса Уитворт. – Я вышла из-за спины Калеба и протянула руку, словно собираюсь ей что-то продать.
Калеб с улыбкой покачал головой. Его мама опустила продуктовый пакет и взяла мою ладонь в свои руки.
– А, Джесса, – произнесла она таким тоном, будто не раз уже слышала мое имя.
Калеб покраснел. Я тоже.
– Оставайся на ужин, – предложила она. – Мы накупили много еды, а Шон поздно вернется домой.
Я вопросительно взглянула на Калеба. «Останься», – беззвучно попросил он.
– Хорошо. Спасибо, миссис… – Я стушевалась. Фамилия Калеба – Эверс. Но его мама повторно вышла замуж. Я понятия не имела, как ее называть.
– Ив, – сказала она. – Меня зовут Ив. А это… – кивок в сторону девчушки, повисшей у Калеба на поясе, – …Мия.
* * *Дом без Калеба кажется намного больше. Как они тут вдвоем – Мия и Ив? Отчим Калеба Шон покинул их первым, а теперь нет и Калеба. Этот дом был построен для четверых. На первом этаже – спальня родителей, кухня, гостиная и столовая. На втором – комната Мии, еще одна спальня (видимо, предназначавшаяся для Калеба) и ванная. Узкая деревянная лестница ведет на чердак, уж точно не служивший раньше спальней. «Бункер», – шепотом вырывается у меня.
Я пытаюсь представить эту комнату такой, какой ее впервые увидел Калеб. Голые стены и пол, одинокая коробка с хлопьями на полке. Почти кладовка. Единственное отличие – шкаф. В кладовках не бывает шкафов. Я как-то сказала об этом Калебу. «Зато они бывают в бункерах», – ответил он.
Я стараюсь удержать в сердце звук его голоса, запечатлеть в голове его слова, но чувствую, как они потихоньку ускользают. Теряются в дымке памяти. При Калебе дом был полон жизни. Внизу громко работал телевизор, на втором этаже топотала Мия, на чердаке слушал музыку Калеб. Я бы рассказала ему сейчас о тишине. О том, как она способна заполонить собой комнату, просочиться в каждый ее уголок, воцариться в ней навсегда. О том, как она душит, вытесняя из памяти его голос. Я бы рассказала ему, как всю первую неделю звонила на его мобильный (пока карту не заблокировали), чтобы услышать его голос на автоответчике, потому что ощущала давящую тишину. Все воспоминания о нем ускользают сквозь идущую трещинами память, унося с собой и меня.
Серый костюм в полоску
Я кладу дощечку в другую коробку, предназначенную для его личных вещей. Калеб сам смастерил табличку, и, возможно, мама или сестренка захотят ее сохранить. А сама возвращаюсь к разбору одежды.
В шкафу висят поло с горизонтальными полосами – школьная униформа Калеба. Школа не притесняет учеников в плане одежды. Брюки у парней могут быть черные, синие и цвета хаки. Верх любой, но обязательно с воротником. Вот ребята и одеваются кто во что горазд: в обтягивающие стильные поло, свободные спортивные поло, безрукавки поверх белых консервативных рубашек. У девушек тоже немаленький выбор в одежде. Нам разрешается носить платья, юбки и бриджи.
В нашей школе все на порядок круче, чем в других. Шкаф хранит в себе образ школьного Калеба. Комод – его непринужденный прикид. В его школьном шкафчике всегда лежали футболка и джинсы, в которые он переодевался после трех часов дня. В пакете на молнии в углу шкафа висит костюм. Калеб надевал его в прошлом октябре на школьный бал.
Я касаюсь пальцами холодной молнии, но не расстегиваю ее. Тем вечером, когда я одобрительно провела ладонями по облаченным в пиджак рукам Калеба, он сказал мне, что этот костюм – отцовский. Тогда я взглянула на него по-новому. Папа Калеба умер. Калеб вырос и возмужал без него, и вот настало время, когда костюм отца стал ему в пору. Я сочувствовала утрате Калеба, но порой забывала о его горе, так как при мне в его жизни всегда присутствовал Шон. Короткое признание Калеба еще больше сблизило нас. Он позволил мне увидеть частичку своего прошлого.
Я кидаю пакет на постель. Он размером почти с человеческий рост, и меня вдруг переклинивает. Мне кажется, что я найду в нем не костюм, а что-то другое. Руки чешутся от нетерпения. Я расстегиваю молнию. В нос дает крахмалом – значит, костюм сдавали в химчистку. Я не вынимаю его, поскольку он сложен идеально, аккуратно и так, как того желал Калеб. Он хранит собственную историю, подобно любой фамильной вещи. Я скольжу пальцами по костюмной ткани. Закрываю глаза и «вижу» Калеба, вытянувшего руки на пороге моего дома и позволяющего мне точно так же погладить ткань костюма. Серого, в тонкую полоску. Старомодного.
– Ну ничего себе! Ты только посмотри на себя, – восхитилась я.
Калеб промолчал – позади маячил мой брат в ожидании своих товарищей по команде и их девушек, чтобы отправиться на бал всем вместе. Мама сфотографировала нас: Калеб обнимал меня одной рукой, а галстук у него был в тон моему небесно-голубому платью и его глазам. Я представила Калеба брату, и они обменялись в гостиной неловким рукопожатием, хотя наверняка уже были знакомы – уж во всяком случае, наслышаны друг о друге.