Самые страшные чтения. Третий том
Лысый открыл рот, чтобы приказать, и на него бросился смеющийся матрос. «ДУША ВЕТРА ПЬЕТ СЛЕЗЫ, ОНА ВЕЧНО ЖАЖДЕТ!» – кричал он, из уха бежала кровавая ниточка.
Медный всполох прорезал воздух, вилка вонзилась в шею лысого, вышла с фонтанчиком брызг и сразу ударила снова. Матрос отшвырнул вилку, побежал наверх и бросился за борт.
Лысый дергался на полу, а бородатый хирург склонился над ним и внимательно наблюдал, облизывая потрескавшиеся губы.
Парнишка кинулся к умирающему и прижался ухом к его груди, будто слушая дыхание. Он незаметно разжал толстые пальцы лысого, выдрал из них длинную косточку и вложил свою – жалкую, обломанную, прÓклятую.
Глаза синей змеи были мертвы.
– Отойди от господина боцмана, малый, – прорычал хирург и первым достал нож.
Парнишка откатился в сторону, в его глазах стыли слезы страха, но он уже корчился от смеха на липком полу.
– Говорил же – помрет! – хохотал он.
Ира Данилова
Черный банан
В одном желтом пакете лежал желтый банан. Этот желтый пакет лежал в холодильнике.
Одна девочка взяла банан, положила в рюкзак и пошла в школу.
На улице был страшный мороз.
Когда девочка пришла, сначала все было хорошо.
А потом на большой перемене она достала банан, а он оказался черным!
Девочка не стала есть банан. Она угостила им одноклассника. Одноклассник был страшно голодный и откусил от холодного банана. Он чихнул и ударился головой о парту. И умер. Но всем было все равно.
Девочка испугалась и не стала доедать банан. Он так и остался лежать на полу кожурой вверх. И началась контрольная.
Учительница раздала тесты, открыла форточку и медленно пошла между рядами.
Как только учительница дошла до парты девочки, выключили батареи. Она тут же поскользнулась на черной шкурке и упала. И контрольная отменилась.
Но никто не сдвинулся с места и не побежал в столовую. Весь класс остолбенел и не мигая смотрел на доску. Изо ртов шел пар. А потом перестал.
Девочка вскочила и выбежала из класса.
А когда она прибежала домой, то решила поесть, потому что банан раздавила мертвая учительница, весь класс тоже умер, а каша осталась в столовой. Девочка бросилась к желтому пакету.
А в нем все бананы оказались черными!
Она забралась под кровать и стала ждать родителей и молиться. Так она и молилась до самого вечера. А когда настал вечер, в прихожей зашуршали.
Сначала девочка решила, что это пришли родители, и хотела вылезти. Но увидела из-под кровати сапоги. Это были сапоги ее мамы.
Девочка сразу поняла, что это не мама, потому что ни одна нормальная мама никогда не ходит по квартире в сапогах.
– Мы с мамой забежали на секундочку, – сказал папа загробным голосом.
Тогда девочка увидела папины тапочки. Но это был не папа. Потому что ни один нормальный папа не снимает ботинки, когда ненадолго забегает в квартиру.
Девочка так испугалась, что у нее стали стучать зубы. Чтобы зомби ее не услышали, она укусила себя за палец. И как закричит!
Зомби полезли под кровать.
У одного были мамины красные ногти. Он пошарил под кроватью и сказал, что надо пропылесосить, а то все умрут.
У второго была папина волосатая рука. Он пошарил ею под кроватью и нашел фантик и пыльный комок. А девочку не нашел, зато бросил руку и ушел на кухню выкидывать мусор.
Холодильник запищал. На кухне громыхнуло. И стало очень тихо.
Девочка чуть не умерла от ужаса. Она взяла папину руку, чтобы отбиваться, и побежала на кухню.
На кухне в лужах черной крови лежали зомби: один без руки, второй с красными ногтями. Рядом валялись две черные банановые шкурки.
Девочка схватила серебряный ножик для пиццы и бросила его в зомби. Но промахнулась, и тот воткнулся в ламинат.
Девочка бросила руку и выбежала из квартиры.
Она вызвала лифт, но он все не ехал и не ехал, а потом застрял.
Она побежала по лестнице. А внизу стояли ее папа и мама: каждый с одной рукой. А вторые у них были в гипсе!
– Где твой палец? – спросила мама девочку ледяным тоном.
– А я говорил не совать его, куда не следует, – сказал папа загробным голосом.
– Пойдем в наш дом. Мы сделаем тебе перевязку, как у нас, – сказали оба.
И потащили девочку в лифт.
Только мертвых зомби в квартире не было. А были только две черные шкурки от бананов. И девочка поняла, что те мертвые зомби – это ЭТИ.
– Это конец, – сказала мама, глядя в желтый пакет в холодильнике.
– Откуда мне знать, что бананы не кладут в холодильник? – прохрипел папа.
– Они черне-е-еют, – проскрипела мама.
Вдруг холодильник запищал. И мама с папой убежали на улицу. Через балкон, потому что они тоже были зомби и какая им разница? Зомби никогда не умирают, потому что второй раз еще никто не умирал.
А девочка открыла холодильник и заглянула в желтый пакет. Там лежал последний черный банан.
«Отдам Кате со второй парты, – решила девочка. – Она украла у меня роль Мальвины на утреннике и одноклассника Упырева. Скажу, что это от мороза».
А потом залезла на стул искать бинт и упала на ножик для пиццы. И умерла.
От зависти.
И хорошо.
Ирина Невская
Близкие люди
Кажется, мы сумели от них оторваться. Сколько их было – четверо? Шестеро? Неважно. Теперь им уже не до нас – из этих катакомб еще поди выберись. Надеюсь, не выберутся. Надеюсь, останутся тут навсегда, пополнят армию больничных теней, они, не давшие нам ни капельки света. Мерзкие твари, вечно глядевшие через нас, будто не замечая, пусть сами теперь станут призраками. Нас они уже не догонят.
Мы с братом сидим прислонившись к сырой стене, комья штукатурки валяются на полу. Здание такое старое, что никто не помнит его настоящих размеров. Узкие коридоры петляют, путаются, уходят глубоко вниз.
Сейчас, когда преследователи остались далеко позади, вокруг стало так тихо. Ржавый свет стекает из-под самого потолка, крысы скребутся в завалах разломанной мебели. Крысы – наши друзья. Помню, в детстве, когда лысый Генчик надо мной издевался, брат подложил ему в портфель крысу, и та цапнула лысого за руку. Ну и смеялись же мы! Особенно после того, как в лечебнике ему впаяли сорок уколов в живот. Это был один из лучших дней в моей жизни! Да, брат всегда знал, как обо мне позаботиться. Теперь мой черед его защищать.
Надо бы идти дальше, но брат очень устал, этот марафон совсем измотал его. Терпи, братишка, терпи! Скоро мы выберемся отсюда.
Шлеп-шлеп. Это с потолка капает или кто-то крадется по коридору? Вот еще раз…
Шлеп-шлеп.
Неужто все-таки выследили?
Эти гады хитрющие, словно демоны. Сахарные улыбочки, нежные пальцы, слова, липкие будто патока… А глаза пустые-пустые. В таких глазах правды нет, не зря я сразу им не поверил. С самого первого дня, когда только мать привезла нас сюда, я ждал от них какой-то беды. Ждал-ждал и дождался… Демоны поймали брата в сеть своих проводов, высосали гибкими шлангами его последние силы.
Не жаль их ни капельки. Ни белобрысого с ножницами в глазницах. Ни его щербатого помощника со скальпелем в горле. Жалко только девчонку рыжую, зря она на шум прибежала. Единственная, в чьих глазах еще оставалось тепло. Конечно, ее улыбки тоже были фальшивыми – таким, как она, уголки губ еще при входе приклеивают. Сдерни невидимый пластырь – и улыбка сползет, скукожится в нормальное человеческое лицо. Но я пластыря на ней не нашел, так что, даже умирая, она, бедняжка, лыбиться не переставала. Хваталась руками за провод, сучила ногами, а улыбка эта жуткая становилась только шире и шире…
Брат, наивная душа, правда, верил, что она это искренне. Хорошо все-таки, что я у него есть. Я-то знаю, что людям верить нельзя, а тем, кто сладко поет, так тем более. Да вообще никому нельзя верить. Одни мы с братом на свете.
Я знал это каждый день из тех, что мы жили в том стерильном питомнике. И когда вечером они засуетились, забегали, я сразу заподозрил неладное. Подсмотрел в карту, которую белобрысый так опрометчиво у нашей кровати оставил. И сразу все стало четко, будто пелена с глаз упала, каждого рассмотрел. Мать, лицемерку проклятую, которая брата на убой притащила. Белобрысого в белом халате, вечно жизнерадостного и бодрого. Даже рыжую сестричку с поста – всех, всех разглядел! И стало ясно, что выбираться пора.