Великая война

Так вот вражда двух владельцев кафе и теплилась, пока не началась настоящая, Великая война. Тогда казалось, что оба неприятеля устанут от соперничества, тем более что «Ротонда» и «Клозери де Лила» наверняка опустеют. Но этого не произошло. Бродяги, трусы, патриоты-теоретики, инвалиды и освобожденные от военной службы не были настолько разочарованы, чтобы прекратить визиты к дядюшке Либиону. Правда, визитеров все же стало поменьше и между пустыми столиками на террасе «Ротонды» кружился мусор, но соотношение количества посетителей в обоих заведениях оставалось прежним. Вплоть до того дня, пока в «Ротонде» один из гостей не был найден мертвым. Вот так просто. За столиком. Он — как утверждал позже дядюшка Либион — ел немного, не пил лишнего. Дядюшка Либион вспоминал, что посетитель не делал ничего особенного. Сидел один. Ни с кем не затевал ссор. Не мочился рядом со столиком. Не разглагольствовал. Не стремился улучить момент, чтобы прочитать какой-нибудь манифест. Заказ сделал на чистом французском, без какого-либо странного акцента, хотя позднее было установлено, что покойник выдавал себя за поэта Де Гроса родом из Бельгии. Но для расследования это было неважно. Покойный был освобожден от воинской службы, поэтому сначала не возникло подозрений, что это убийство, связанное с военным шпионажем. «Мертвяк» между тем был мертв, а убийство нужно было расследовать, невзирая на то, что идет война… Поэтому несчастного отправили в морг. Когда патологоанатомы вскрыли его желудок, из него вместе с остатками пищи брызнуло, как из пузыря, прокисшее вино. Вино как вино, подумали они в первый момент, но потом в нем были найдены следы хлороводородной кислоты и каких-то других добавок, не слишком пригодных к употреблению в пищу.
Это стало сигналом для начала расследования того, где дядюшка Либион покупал вино. В Туроне. У кого? У веселой мадам Марион, муж которой стал дважды героем в битвах на Марне и Эне. Хорошо, муж — невинный герой, а жена? Торговлю сомнительной винодельни сразу же прикрыли, а дядюшке Либиону было предписано на неделю закрыть кафе. Теперь не было никого счастливее дядюшки Комбеса! Бессловесная гурьба молокососов, художников, поэтов и ложных гениев сразу же перешла в «Клозери де Лила», и в борьбе двух владельцев кафе уже наметился победитель. Но беда никогда не стучится только в одни двери: в самый обычный день, когда дядюшка Комбес только-только привык к толкотне, — за одним из столиков его кафе был обнаружен мертвый посетитель. И он тоже мало ел и не очень много пил; в нем тоже не было ничего необычного — какой-то гений из Литвы, а точнее, еврей по имени Авраам Сафин. Для следствия неважно, что он был евреем. Он тоже был освобожден от воинской службы, но поначалу и здесь не увидели связи с военными проблемами. Второго мертвеца отправили к судмедэкспертам по тому же адресу, где он на прозекторском столе стал безжизненным анатомическим телом и где ему нацепили картонную бирку с номером на большой палец ноги. Когда и этого несчастного вскрыли, из него тоже брызнуло прокисшее вино… Только на этот раз в нем была обнаружена муравьиная кислота.
След снова вел в городок Турон, точнее — в одну небольшую винодельню на берегу Роны, которой управляла мадам Лилия, еще одна очень самостоятельная женщина, вдова еще одного героя войны, погибшего в пограничных боях в Арденнах. Торговлю и этой винодельни прикрыли, а дядюшке Комбесу было предписано на неделю закрыть кафе. Нужно было видеть лицо дядюшки Либиона! Не прошло и двух дней, а в «Клозери де Лила» тоже умер посетитель! Получалось, что дядюшка Либион откроет свое заведение на два дня раньше и будет работать без конкуренции. Нужно только найти новую винодельню. Однако это было не так просто, поскольку война владельцев кафе отразилась и на ситуации в Туроне. Уже упомянутая амазонка мадам Марион, не тратя времени понапрасну, прибыла в Париж междугородним автобусом и «самым дружеским образом» заявила дядюшке Либиону, что если он поменяет поставщика, то она немедленно потребует от него все деньги, которые он ей задолжал. Владельцу кафе не оставалось ничего другого, как поверить в то, что ее вино «чисто, как слеза». Они вместе отправились в полицию. Марион была одета как роковая женщина: шляпа с перьями, черное платье до полу с длинным разрезом на юбке и соблазнительные сетчатые чулки. Она скрестила ноги. Заплакала. Сказала, что ее вино хранится в дубовых бочках тридцать месяцев и что сахара в него добавляют точно в соответствии с предписаниями Третьей республики. Вино проверили на месте изготовления в Туроне, не нашли ничего подозрительного, и расследование снова вернулось в «Ротонду».
 
Точь-в-точь то же самое случилось и в «Клозери де Лила», только распределение ролей здесь было следующее: в роли дядюшки Либиона выступал дядюшка Комбес, а в роли мадам Марион — само собой разумеется — мадам Лилия. И они тоже отправились в полицию, но виноторговка Лилия в этой комедии с плачем и позированием играла роль не роковой женщины, а печальной вдовы. И в ее подвалах не было найдено ничего необычного, поэтому и кафе «Клозери де Лила» было открыто. Но оба дядюшки были людьми хитрыми и желали себя обезопасить. Откуда, например, дядюшке Либиону знать: придет посетитель к конкуренту, выпьет бокал отравленного вина и завернет к нему в заведение, пока отрава еще не начала действовать. Закажет вина у дядюшки Либиона и рухнет у него за столиком. То же самое думал и дядюшка Комбес, и оба хозяина ввели в своих кафе абонентские карты. Тот, кто приобрел такую карту у дядюшки Либиона, не имел права посещать другие заведения. Разумеется, нашлись такие, кто попытался приобрести сразу же две карты, но это им не удалось. В течение длительного времени ты можешь ходить и налево, и направо, но в один прекрасный день тебе придется выбирать: или налево, или направо. Этот день наступил, и стало ясно: тот, кто отбросит коньки у дядюшки Либиона, умрет только от его вина, а тот, кто отравится у дядюшки Комбеса, заплатит жизнью именно за его вино. Ситуация в Туроне тоже была напряженной. Две амазонки-виноделки, встретившись на улице, едва не вцепились одна другой в волосы, называя друг друга «отравительницей». И одна, и другая продолжали поставлять вино в столицу, но теперь лично сопровождали бочки и бутылки на всем пути от своих виноделен до Парижа.
Невзирая на все предосторожности, там царила тягостная атмосфера ожидания. У кого снова умрет посетитель? Но как вскоре выяснилось — ни у кого из владельцев кафе. Полиция обнаружила сторонника немцев, отравившего поэта Де Гроса и Авраама Сафина. Это был какой-то непримечательный человек без криминального прошлого, отравлявший вино по дороге из Турона в Париж. У него не было никакого личного счета к жертвам. Между тем он утверждал, что ему не жалко этих двоих несчастных и он не видит никакого ущерба для искусства, ибо оба не были подлинными художниками. И хотя он был французом, его возмущало отношение соотечественников к немцам, к парижскому кафе «Дом», где они собирались и где теперь царило запустение, постыдная продажа картин из галерей немецких коллекционеров, заголовки в журнале «Парижский полдень»… Возмущало абсолютно все. Он собирался отравить и посетителей остальных кафе, но, к счастью, был арестован незадолго до того, как все владельцы кафе в Париже ввели абонентские книжки для посещения своих заведений, так что «локальное столкновение» двух дядюшек не стало войной для всего Парижа.
Отравителя арестовали. Дядюшки отменили абонентские книжки. Однажды Либион посетил Комбеса и чокнулся с ним вином, разлитым в бокалы «Ротонды»; на следующий день Комбес пришел с ответным визитом к Либиону и попробовал его вино. Оба констатировали, что вино у них кислое и от него наутро болит голова, но умереть от него невозможно. Ситуация в Туроне тоже успокоилась, но, в конце концов, не было никого счастливее пьяниц.
Вообще-то отравленное вино могло унести гораздо больше жизней, в том числе и жизнь Жана Кокто, который в это время находился в очередном отпуске в Париже. Он тоже мало ел и выпил один или два бокала у дядюшки Либиона, но в его бокале не оказалось «дополнительных винных кислот». По правде говоря, это было маловероятным, поскольку «поэт войны» в этот раз не обретался в «Ротонде» целыми днями, зная, что не встретит там Пикассо. Солдат санитарной части под командованием Этьена де Бомона на этот раз прибыл в Париж с другой целью. Питание на фронте плохое, это было ему совершенно ясно, и теперь он явился для того, чтобы в качестве бывшего солдата интендантской службы посетить консервную фабрику, поставлявшую французским солдатам мясо с известной фронтовикам этикеткой «Мадагаскар». Он слышал рассказы о том, что в банках содержится не говяжье, а обезьянье мясо, но это его не интересовало. Он хотел наполнить эти банки чем-то более съедобным, и нашел возможность подружиться с замарашкой, которая была в некотором роде общей сиротой довоенного Монпарнаса.