Приключения Ромена Кальбри

Меня разбудил страшный грохот и треск, точно корабль разломило надвое; вслед за этим на палубе послышался такой шум, точно рангоут разломился и свалился на борт. Снасти рвались со звуком, похожим на выстрел. Мачты трещали.
– Stop! – раздался английский возглас.
– Все на палубу! – кричал кто-то по-французски.
Среди невнятных криков и шума слышен был рокочущий стон, я узнал его тотчас же – это вырывался пар из котла. Мы, должно быть, столкнулись с английским пароходом, который врезался в наш корабль, и он теперь кренился на бок, потому-то я и скатился на стенку ящика.
Новый треск – и с нашего борта поднялся страшный крик, почти вслед за этим наш корабль выровнялся. Что сталось с пароходом, потонул ли он или ушел?
Я начал кричать, надеясь, что меня услышит кто-нибудь и меня освободят. Потом стал слушать: на палубе был слышен шум голосов, потом поспешные шаги людей, уходящих и приходящих со всех сторон. Волны с шумом разбивались о наш корабль, и весь этот шум покрывал вой ветра и стон бури.
Что если мы тонем? Неужели Герман оставит меня в ящике?
Я не могу вам передать, какой ужас обуял меня при этой мысли. Сердце замерло, руки и ноги покрылись потом, точно их облили водой. Инстинктивно я хотел вскочить, но голова стукнулась о крышку ящика. Тогда я встал на колени и всеми силами постарался спиной выдавить крышку ящика. Она была не цельная, но скреплена дубовыми перекладинами и заперта двумя крепкими замками, а потому нисколько не поддавалась моим усилиям. Я чуть не умер от страха и ужаса.
Потом я снова принялся кричать и звать Германа, но страшный шум на палубе не позволял и мне самому слышать свой голос. Я слышал, как топорами срубали мачты. Но что сейчас делает Герман, почему он не идет, чтобы меня выпустить?
Пока одни трудились около мачты, другие работали насосом: я расслышал равномерные звуки, какие он издает при выкачивании воды.
«У нас течь, – подумал я и опять безнадежно надавил на крышку, но она опять не поддалась; я упал на дно ящика, обессиленный, обезумевший от гнева, горя и ужаса.
– Герман! Герман!
Все тот же шум на палубе, и ни звука в ответ. Мой голос терялся в ящике, но если бы он и раздался снаружи, его бы заглушил стон бури.
Неужели Герман упал в море? Может быть, его смыло волной, может быть, его придавило мачтой? Может быть, он, думая о своем спасении, забыл о моем существовании, и я умру, потонув в этом ящике. И нет никакой надежды на помощь!
Остается мужественно ждать смерти, глядя ей в лицо. Для ребенка это совершенно невозможно! Когда вы свободны, вы, по крайней мере, можете защищаться, и борьба поддерживает ваш дух; но быть запертым, как я, в ящике, где с трудом можно двигаться и дышать, – казалось, ничего не могло быть ужаснее!
Я с бешенством бросался на стены своей тюрьмы – они держались крепко и даже не гнулись. Я хотел было крикнуть, но горло пересохло, и я не мог издать ни единого звука. Я не понимаю, как может человек перенести подобное состояние. Я был всего лишь ребенок, и я потерял сознание.
Когда я пришел в себя – не знаю, сколько времени прошло, – меня охватило страшное чувство, будто я умер и плыву в своем сундуке под водой, и меня раскачивают волны. Но шум на палубе привел меня в чувство. Насос продолжал качать воду, и время от времени я слышал зловещее хлюпанье воды в клапанах. Ветер ревел по-прежнему, волны глухо бились в борт корабля, сотрясая его до основания. Качка была столь сильна, что я перекатывался в моем ящике с одной стенки на другую. Я кричал и переставал кричать, чтобы послушать: нет ли какого отклика? Нет, ничего, кроме шума бури.
Я стал задыхаться, поэтому принялся снимать с себя одежду. Когда я снял жилетку, моя рука коснулась ножа, о котором я начисто забыл. Это был хороший крестьянский нож с роговой ручкой, крепкий и острый.
И поскольку никто не приходил ко мне на помощь, я понял, что должен помочь себе сам.
Я открыл нож и принялся подрезать дерево вокруг замка. Ломать замок я побоялся, чтобы не сломать нож. Ящик был буковый, дерево сухое, крепкое, как железо, нож брал его с трудом. Но я с таким жаром принялся за работу, что через несколько минут обливался по́том и нож теперь скользил у меня между пальцами, так что я каждую минуту должен был вытирать руки, чтобы не пораниться.
 
Работа шла туго, мне очень мешала качка. В то время как я сильно налегал на нож, меня отбрасывало в противоположную сторону. Наконец один замок поддался, хотя и не отскочил еще, но он должен был отскочить потом, когда я встряхну крышку. Я принялся за другой. Нож так разогрелся в моей руке, что, охлаждая его ртом, я обжег себе язык.
Насос перестал действовать, но шум на палубе не утихал, шаги стали еще торопливее, работали, очевидно, все старательно и слаженно, но что там происходило, я не мог догадаться.
Слышно было, как по палубе тащили что-то тяжелое, большой ящик или шлюпку. Но для чего? Что они собирались делать?
Мне некогда было прислушиваться – я работал.
Уже и нож притупился. Вокруг второго замка я резал дерево с гораздо бо́льшим трудом, чем вокруг первого. На первый замок я потратил всю свою силу и энергию, руки онемели, от неловкого положения разламывало поясницу. Я решил немного передохнуть.
Тогда я услышал свист урагана, удары волн, стоны корабля, который, казалось, трещал по всем швам.
Я работал не больше получаса, но вы не можете себе представить, как это показалось мне долго! Наконец и второй замок поддался.
Я встал на колени, уперся руками и изо всех сил постарался поднять крышку ящика. Замки отскочили, но крышка не открылась – она была перевязана крепкими веревками. Об этом я забыл.
Теперь надо было разрезать веревки. Я думал, что это сделать легко, но я ошибся: крышка находила на ящик. Надо было ее приоткрыть так, чтобы можно было достать ножом до веревок. Еще одно препятствие!
Но я не терял мужества, достал-таки лезвием ножа до веревки и перерезал ее. Теперь я был свободен!
Я толкнул крышку, она поднялась и опять упала на ящик, я толкнул сильнее и все-таки не открыл ее. Что могло ее удерживать?
Это новое препятствие было так ужасно! Я готов был в отчаянии упасть на дно ящика и не шевелиться. Я едва не поддался унынию.
Нет, надо бороться до конца! Крышка открывается настолько, что рука может пройти наружу. Я просунул руку и начал ощупывать все кругом, так как была ночь, и ничего не было видно, только слабый, бледный свет звезд.
Исследуя рукой пространство вокруг ящика, я узнал, что мне мешало. Это был громадный ящик, который был поставлен на соседний ящик; он не опирался на мой, но почти наполовину выступал над моим и не позволял моему ящику открыться. Я попробовал его сдвинуть, но он был очень тяжел и не двигался с места, а я очень ослаб, да и положение мое было неудобным: ни поднять, ни сдвинуть его я не мог.
Я потратил столько труда, чтобы выбраться отсюда. Что же теперь делать? Я дрожал от нетерпения и отчаяния. Казалось, кровь кипела во мне, как в котле.
Может быть, раньше мой голос терялся в закрытом ящике, но теперь я могу приподнять крышку, и тогда меня услышат.
Я испустил отчаянный крик. Прислушался – на палубе суматоха. Потом мне показалось, будто что-то упало в воду. Я же их слышу, значит, и они должны меня услышать! Я опять закричал и прислушался. Теперь не стало слышно ни шума, ни возни, ни топанья ног – ничего, кроме стона ветра. Странно, но мне кажется, что теперь я слышу крики с моря, с той стороны, где стоит мой ящик.
Нет, они не услышат меня. Надо оторвать петли в крышке, тогда крышку можно будет приподнять и сдвинуть.
Я усердно принялся за работу. Тишина приводила меня в ужас. Неужели весь экипаж снесен в море? Качка, вой ветра – все говорит о страшной буре.
Петли оказались не так крепки, как замки: для того чтобы их открыть, не потребовалось подрезать дерево, они были прибиты гвоздями. Кончиком ножа я начал вынимать гвозди из одной петли, потом сильно встряхнул крышку, – другая петля сама отлетела. Я толкнул крышку, она соскользнула, и я вышел, наконец, из своей ужасной тюрьмы. С какой радостью я почувствовал себя свободным! Умереть в этом гробу – это стоило десяти смертей!