Великий Йог Тибета Миларепа

Затем лама, сложив свою одежду так, что получилось нечто вроде подушки, показал мне, как ее укладывают на пони и ослов, когда у них натерты спины, и посоветовал мне сделать то же самое для себя. Когда я спросил его, какая польза от этой подкладки, когда вся спина – сплошная рана, он холодно ответил, что в рану не будет попадать земля и не будет ее ухудшать, и велел мне продолжать носить глину и камни. Получив от гуру такое указание, я понимал, что обязан подчиниться и продолжать работать. Но теперь я уже носил ношу не на спине, а перед собой. Лама, увидев, как я работаю, говорил себе: «Заслуживает похвалы тот благородный шишья, который бескорыстно повинуется приказаниям своего гуру». И он втайне плакал от радости, видя мою искренность и веру в него.
А раны тем временем все ухудшались и воспалялись. Я испытывал такую сильную боль, что не мог больше работать, и попросил жену ламы снова похлопотать за меня и попросить ламу передать мне Истины. Но даже если мне в этом будет отказано, я просил разрешение отдохнуть некоторое время до тех пор, пока не смогу снова работать. В ответ на его просьбу лама сказал: «Ни Учения, ни наставлений он не получит, пока не закончит эти здания, но отдохнуть он может, если не в состоянии работать, так как другого выхода нет. Пока пусть он работает столько, сколько может». Тогда Почтенная Мать разрешила мне отдохнуть и лечить мои раны. Когда они частично залечились, лама, не упоминая совсем о наставлениях, сказал мне: «Великий Маг, лучше возобновить строительство и быстро его закончить». Я был уже готов приступись к работе, когда моя Почтенная Мать сказала мне по секрету: «Давай сделаем так, чтобы заставить его передать тебе Учение». Мы посовещались и придумали, что я выйду со всеми своими вещами (книгами и т.д.) и с небольшим мешком муки за спиной и буду говорить ей: «О, не удерживай меня, не удерживай!», – в том месте дороги, откуда меня мог бы видеть и слышать лама, когда он сидел на своем обычном месте. Так я должен был делать вид, что ухожу, а она удерживает меня, говоря: «Не уходи, не уходи! Я сделаю все, чтобы ты получил наставления».
Когда это краткое представление было таким образом разыграно в пределах досягаемости для глаз и ушей ламы, он позвал жену: «Дамема, (Лишенная Эгоизма), что за комедию вы сейчас оба играете?» Его супруга отвечала: «Великий Маг говорит, что пришел сюда издалека в надежде получить от тебя, своего гуру, знание Истин, приносящих Спасение. Однако вместо этого он только навлекал твое недовольство и зарабатывал побои. А сейчас, боясь умереть без знания Истин, он собирается пойти куда-нибудь, чтобы получить их, а я убеждаю его, что сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь ему, и стараюсь' удержать его». Тогда лама сошел со своего места и, нанеся мне несколько ударов, закричал: «Когда ты впервые пришел ко мне, не предлагал ли ты мне всего себя – тело, речь и ум? А сейчас ты куда собираешься? Ты принадлежишь мне безраздельно. Если бы я захотел, я мог бы изрубить твое тело на сто кусков, и никто не смог бы мне помешать. Но даже если ты хочешь уйти, какое ты имеешь право уносить из моего дома муку?» Сказав это, он сшиб меня с ног и избил, а затем отнес мешок в дом.
Это повергло меня в состояние невыразимой скорби, с которым может сравниться горе матери, потерявшей своего единственного сына. Но в то же время я был поражен властностью и величием ламы, и меня осенила мысль, что причиной случившегося стал мой разговор с женой ламы. Мне не оставалось ничего другого, как вернуться, лечь и плакать. Почтенная Мать сказала, что, очевидно, ламу невозможно тронуть абсолютно ничем – ни молитвами, ни мольбами, ни уловками. «Но будь уверен, что он в конце концов посвятит тебя, – успокаивала она меня. – А пока я попытаюсь научить тебя чему-нибудь». И она научила меня методу, или системе медитации на Дордже-Па-мо [99], что значительно облегчило мое внутреннее состояние, хотя я не получил всей благодати от реализации знания [100]. Но за то, что я получил, я был премного благодарен моей Почтенной Матери. Я думал о том, что так как она является женой моего гуру, Истины, которые она мне передала, помогут искупить мои преступления. Поэтому я старался выразить ей свою благодарность, оказывая ей маленькие услуги. Так, я смастерил для нее скамейку, на которой она могла сидеть, когда доила коров летом, и еще одну, на которой она могла сидеть, когда обжаривала ячмень во дворе перед домом.
 
Вскоре я начал серьезно думать об уходе отсюда, чтобы найти другого гуру. Однако снова взвесив все, я пришел к выводу, что единственный, кто владеет учением, с помощью которого я смогу получить совершенное Освобождение в этой жизни, – это мой настоящий гуру. Я понимал также, что если я не получу Освобождения в этой жизни, из-за преступлений, которые я совершил, я окажусь после смерти в одном из мест преисподней. Поэтому я решил делать все, что в моих силах, и подражать Наропе в аскетических подвигах, стойкости и непрерывных поисках Спасительной Истины, без обретения которой я не смогу достигнуть Освобождения. В таком настроении я продолжал работать, укладывая камни и заготовляя глину.
В это время прибыл Нгогдун-Чудор родом из Жунга с большой свитой и ценными подарками, чтобы получить Великое Посвящение в Мандалу Гайпа-Дордже [101], и тогда жена ламы сказала мне: «Если Почтенный Отец все еще недоволен тобой, несмотря на твои преданность и послушание, мы преподнесем ему что-нибудь в качестве платы за посвящение, чтобы в любом случае обеспечить твое участие в церемонии. Преподнеси ему эту вещь и прими посвящение. А если он будет возражать, я прибавлю мои молитвы к твоим». Сказав это, она вручила мне ценную бирюзу темно-синего цвета, которая была ее личной собственностью.
Я пошел к гуру и, отдав ему бирюзу в качестве платы за посвящение, занял место среди участников церемонии. Лама взял бирюзу и, тщательно осмотрев ее со всех сторон, сказал: «Великий Маг, как тебе досталась эта бирюза?» Я ответил: «Почтенная Мать дала мне ее». Он засмеялся и велел позвать жену. Когда Почтенная Мать пришла, он спросил: «Дамема, как мы приобрели эту бирюзу?» Она несколько раз пала ниц перед ним и ответила: «Почтенный Отец, эта бирюза ни в коем случае не является нашей общей собственностью. Это особая часть моего приданого, полученного мной от моих родителей по случаю моего замужества. Вспыльчивость твоего преподобия могла стать причиной нашего развода, и эта бирюза должна была остаться у меня в том случае, если нам пришлось бы разойтись, а пока я должна была хранить ее в тайном месте как мою личную собственность. Но видя, как этот мальчик жаждет получить посвящение, я не могла не отдать эту вещь ему. Пожалуйста, возьми эту бирюзу и удостой его посвящения. Он и так уже столько страдал за то, что его несколько раз изгоняли из Священного Круга. Позволь мне просить тебя смилостивиться над ним, и вы тоже, мои сыновья, Нгогдун и остальные, прошу вас также походатайствовать за него со мной вместе». Закончив эту речь, она снова несколько раз пала ниц перед ним.
Зная о крутом нраве ламы, Нгогдун и другие не посмели ничего добавить, но только поднялись и, поклонившись, промолвили: «Пусть будет так, как говорит наша Почтенная Мать». Но лама уже надел бирюзу на свое ожерелье и сказал только: «Дамема, из-за твоей глупости мы чуть не потеряли эту ценную бирюзу. Она могла бы вообще пропасть. Не будь глупой. Поскольку ты сама целиком принадлежишь мне, бирюза тоже моя. Великий Маг, если какую-нибудь свою собственность ты можешь принести сюда, я удостою тебя посвящения. А эта бирюза не твоя, она принадлежит мне».
Видя, что бирюза оказалась у него, я надеялся на то, что он, может быть, смягчится и позволит мне принять участие в посвящении. Поэтому я не уходил. Тогда лама, не желая больше терпеть мое присутствие, поднялся и закричал, как казалось, в приступе гнева: «Ты, наглец, почему не уходишь, когда я тебе приказываю? Как ты смеешь остаться здесь?» И оглушительным ударом он свалил меня на пол лицом вниз, а затем с огромной силой швырнул на спину. Он уже собрался схватить палку, чтобы отколотить меня, но тут вмешался Нгогдун и удержал его. Тогда я, ужасно потрясенный, выпрыгнул из окна, заставив ламу забеспокоиться, хотя внешне он этого не показывал и продолжал притворяться рассерженным.