Великий Йог Тибета Миларепа

И со слезами на глазах я начал петь: 
 
 
«Почтение Твоим стопам, о благородный Марпа.
 
Пусть по Твоей милости я освобожусь от
 
привязанности к мирской жизни.
 
О вы, несчастные,
 
Кто стремится к преходящим вещам.
 
Чем сильнее мое горе, тем больше я думаю о вас.
 
Чем сильнее моя печаль, тем больше я сочувствую вашей.
 
Мы крутимся, вертимся, пока не попадаем в ад.
 
Для тех, чья карма разъедает сердце печалью,
 
Преданность Истине – лучшее лекарство.
 
Владыко Дордже-Чанг, Ты неизменный,
 
Благослови меня, нищенствующего, на жизнь в
 
одиночестве по Твоей милости.
 
Гостящим в этом мире,
 
Хотя и иллюзорном и преходящем,
 
Тяжело на сердце от печалей.
 
На моих пастбищах, где паслись мои овцы, козы и коровы,
 
Среди живописной природы Гунгтханга,
 
Обитают сейчас злые духи.
 
И это свидетельство иллюзорности бытия
 
Побуждает меня предаться медитации.
 
Мой дом, Четыре Колонны и Восемь Столбов, изрядно отстроенный,
 
Стал похож на челюсть льва.
 
Четырехугольная башня с восемью шпицами, увенчанными крышей,
 
Сейчас похожа на ослиные уши.
 
И это также есть свидетельство иллюзорности бытия,
 
Побуждающее меня предаться медитации.
 
Мое плодородное поле «Треугольник Вормы»
 
Заросло бурьяном и травой.
 
Мои двоюродные братья, мои родственники,
 
Готовы сейчас как враги подняться против меня.
 
И даже это свидетельствует об иллюзорности бытия
 
И побуждает меня предаваться медитации.
 
Мой благородный отец Мила-Шаргьял [181]
 
Ушел из этого мира, не оставив следа.
 
Моя любимая и любящая мать Ньянг-Ца-Каргьен
 
Превратилась в груду побелевших костей.
 
И это также есть свидетельство иллюзорности бытия,
 
Побуждающее меня предаться медитации.
 
Мой домашний духовник и учитель Кунчог-Лхабум
 
Сейчас прислуживает кому-то.
 
Мои священные книги, сокровищница Закона,
 
Служили гнездами для крыс и птиц.
 
И даже это есть свидетельство иллюзорности бытия,
 
Побуждающее меня предаться медитации.
 
Мой родственник и сосед, дядя Юнг-гьял,
 
Сейчас на стороне моих врагов.
 
Моя единственная сестра Пета-Ген-Кьит
 
Ушла побираться, и никто не знает, где она.
 
И это также есть свидетельство иллюзорности бытия,
 
Побуждающее меня предаться медитации.
 
О Милосердный, Ты неизменный,
 
Благослови меня на жизнь в отшельничестве». 
 
 
Когда я закончил петь эту печальную песню, мой хозяин со вздохом промолвил: «Ты полностью прав». А его жена не могла сдержать слез. При виде моего развалившегося дома я был настолько потрясен, что сразу принял решение стать отшельником и в глубине сердца продолжал повторять об этом снова и снова. И поэтому у меня нет оснований жалеть о том, что я медитировал и жил религиозной жизнью и не тратил время на приобретение материальных благ».
 
Это пятое приносящее заслугу деяние, совершенное Миларепой в то время, когда он был подвигнут описанными здесь печальными событиями к беззаветному служению религии.
  
ГЛАВА X. ЖИЗНЬ В ОТШЕЛЬНИЧЕСТВЕ
 
О медитации Джецюна во время его отшельнической жизни в горах; о событиях, случившихся в это время; о психофизических результатах медитации; песни Джецюна, отражающие каждое событие.
Речунг тогда спросил Джецюна, в каких местах он медитировал, предавался покаянию и служил Вере.
Джецюн в ответ продолжал: «Утром сын моего учителя вручил мне мешок с мукой, сливочное масло, сыр и что-то еще из продуктов и произнес на прощанье: «Пусть это будет служить тебе пропитанием, а ты молись о нас».
С этим запасом провизии я отправился в место, находящееся за моим домом, где в просторной пещере на склоне горы я сел медитировать. Я очень экономно расходовал эти продукты, и из-за такого скудного питания мой организм очень ослаб, но зато я достиг хороших результатов в медитации. Продуктов хватило на несколько месяцев, и когда от них уже ничего не осталось, меня стал мучить голод. Поэтому я решил пойти попросить масла, сыра и чего-нибудь еще из продуктов у пастухов, живущих в горах, и зерна или муки у земледельцев, живущих в долине. Так я смог бы накормить себя и затем продолжать медитировать. Придя к пастухам, я подошел к входу в одну из юрт, сплетенных из волос яка, и попросил хозяев подать мне, отшельнику, мяса, сливочного масла и сыра. К несчастью, оказалось, что юрта принадлежала моей тетке. Она сразу узнала меня и, охваченная гневом, натравила на меня собак, от которых я отбился палкой и камнями. Тогда, вооружившись шестом от юрты, она сама набросилась на меня с криками: «Ты, опозоривший своего благородного отца! Ты, продавший жизни своих родственников! Ты, разрушитель своей родины! Зачем ты пришел сюда? Подумать только, какого сына породил благородный отец!» И тут она с ожесточением стала избивать меня. Я бросился бежать, но, будучи очень слаб, споткнулся о камень и упал в пруд, едва не утонув в нем. Мое падение нисколько не повлияло на мою тетку, и она продолжала неистовствовать. Я же, собрав последние силы, поднялся и, опираясь на палку, спел ей песню:
 
 
«Я склоняюсь к стопам моего милосердного Отца Марпы!
 
В несчастливом доме, в печальном селении Ца
 
Мы, трое несчастных, убитая горем мать и двое сирот,
 
Были разлучены друг с другом и рассеяны,
 
Как горох, разбросанный палкой.
 
Подумайте о том, тетя и дядя,
 
Не были ли вы причиной наших бед?
 
Когда я, нищенствующий, был далеко от дома,
 
Скончалась моя мать, пронзенная мечом нищеты,
 
А сестра ушла скитаться в поисках еды и одежды.
 
Не в силах больше сносить разлуку,
 
Вернулся я сюда, на свою родину, в эту тюрьму.
 
Теперь я навеки разлучен с моей любящей матерью,
 
А сестра с горя ушла и скитается где-то,
 
И сердце мое пронзила жесточайшая боль.
 
Эти страдания и беды, которые нам пришлось испытать,
 
Не вы ли, наши родственники, обрушили на нас?
 
Эти тяжкие страдания побудили меня обратиться к религии.
 
И, когда я медитировал в уединении в горах
 
На Священных Учениях моего милосердного Марпы,
 
Иссякли мои запасы провизии,
 
И нечем мне было поддерживать эту бренную форму,
 
И поэтому пошел я просить милостыню.
 
Как гибнущее насекомое, привлеченное к муравейнику,
 
Пришел я сюда, к твоей двери,
 
А ты натравляешь свирепых псов против моего слабого, изможденного тела
 
И сама набрасываешься на меня с проклятиями и угрозами.
 
Ты снова разбередила рану моего сердца,
 
И, избив шестом мое измученное тело,
 
Ты едва не лишила меня жизни.
 
Я мог бы воспылать гневом к тебе,
 
Но я соблюдаю заповеди моего гуру.
 
Не будь такой мстительной, тетя.
 
И дай мне еду, чтобы я смог продолжить мое служение Вере.
 
О Владыко Марпа! О ты, милосердный!
 
Охлади твоею благостью гнев твоего ученика!»