Левиафан. Черное Солнце (СИ)
Шаман, судя по всему, разделял их полное невежество в этом вопросе и тогда стало ясно, почему богиня смерти послала с ними именно Фергюсона. Этот седовласый дядька, как оказалось, всю сознательную жизнь шнырял по обледенелым кручам Альбы, попутно помогая МакАлпину (которому приходился племянником) объединять скоттов и пиктов. Короче – для выживания в гористой местности при условии стремительно падающей температуры и не менее стремительно надвигающегося снежного бурана он был незаменим.
Едва Карн с Мидасом переобулись, Фергюсон посоветовал всем снять заплечные мешки и обязать их веревками, оставив «хвост» метров десять.
– А теперь другим концом обвяжите себя вокруг пояса, – скомандовал кельт, наглядно демонстрируя, что нужно делать. – В горах никогда нельзя быть уверенным, что находится у тебя под ногами. Любой шаг может не найти опоры и ты моргнуть не успеешь, как провалишься в ледовую расселину.
– А если с другом обвязаться? – полюбопытствовал Гифу, который никак не мог справиться с узлом на своей веревке.
– И утащит вас обоих, – хмыкнул кельт, пробираясь через снег к шаману. Он довольно грубо вырвал веревку из его рук, упрятанных в меховые варежки, и в мгновение ока обвязал Гифу по поясу. – Разумнее использовать сумку или что-то подобное. Если сорвешься – она вроется в снег и велик шанс, что зацепится, удержав тебя. Все готовы? Двигайтесь за мной, след в след.
Это было нетрудно, так как за громадным кельтом оставались не следы, а целые колеи, по которым и телега могла бы проехать при желании. Фергюсон сказал держать дистанцию хотя бы с полдюжины метров, чтобы не создавать рисков большой нагрузкой на снежный наст.
– Там, где двое провалятся, веса одного бывает достаточно, чтобы пройти, – заявил морозоустойчивый кельт. А морозоустойчивый потому, что он единственный из всех не надел рукавиц и не накинул на голову капюшон. Ему, похоже, и так было неплохо.
Они выстроились в подобие колонны – Фергюсон двигался впереди, а Гифу, стучащий зубами, точно сотня боевых барабанов, замыкал. Мидас с Карном шли в середине, рядом, у них не было выбора – парень не мог идти один, это было чревато регулярными падениями, слепым плутанием и замедлением всей группы. Так что он продолжал держаться за плечо фригийского царя, думая о том, сумеет ли истинным зрением распознать пустоту под слоем снега и льда?
В энергетическом спектре его окружала синеватая белизна – монотонная и непроницаемая во всех направлениях. Даже ауры спутников выглядели блекло и порой терялись в эфирных вихрях белого шума. Карн пришел к неутешительному выводу, что истинное зрение ничем не может ему помочь, как минимум – ни в его нынешнем состоянии, по сути, близком к абсолютной ментальной слепоте.
Время незримо текло вдоль оси Вселенной, а они все поднимались и поднимались по казавшемуся бесконечным склону. Один раз Гифу все же провалился в скрытую снегом трещину во льду, но, как и предрекал кельт, сумка на веревке спасла его – она зацепилась за вмерзший в лед валун и шаман повис над черной бездной, будто тряпичная кукла. Фергюсон осторожно подобрался к провалу и вытащил шамана в несколько плавных, но энергичных рывков.
Затем они достигли следующего плато, пересекли его под удаленный вой нарастающего бурана и без передышки принялись взбираться на очередной склон, в этот раз еще более крутой – градусов шестьдесят. Все неимоверно устали и уже находились на грани своих физических возможностей. Все, кроме морозоустойчивого кельта. Но вскоре ему все-таки пришлось скомандовать привал. Началась метель.
– Рыть буду я! – громыхнул Фергюсон, с легкостью перекрывая вой ветра. – Вы убирайте снег с прохода.
Его руки-лопаты стали методично погружаться во чрево рыхлого наста, выдергивая из него целые сугробы. Он проделал в склоне узкий лаз под небольшим углом, а за ним вырыл широкую каверну. Внутри у стен каверны он сделал четыре возвышения, что-то вроде снежных топчанов. Своих спутников Фергюсон по одному загнал на эти топчаны.
Потолок каверны был очень низким, передвигаться приходилось по-пластунски. Угрюмый сумрак, готовый вот-вот обратиться непроглядной темнотой, окутал их – бледный свет из входного лаза почти полностью перекрывался снежными вихрями. При этом снег оказался неплохим изолятором – вой ветра, яростный и нестерпимый снаружи, здесь напоминал громыхание далекой грозы.
– Меня этому научил отец, – голос Фергюсона звучал тихо и казался на удивление мягким. – Убежище на одного человека должно составлять три объема его тела. Сделаешь больше – не сумеешь согреться, а если меньше – очень скоро начнешь задыхаться.
– А зачем эти… возвышения? – Гифу подал голос из дальнего угла рукотворной каверны. Как и в случае со многими «великими мудреца», он мог по праву считать себя таковым во многих ситуациях, но не когда речь шла о выживании или даже элементарных бытовых вопросах. К счастью, шаману хватало благоразумия признавать в этой области первенство кельта.
– Движения воздуха, – пояснил седовласый. Он лежал ближе всех ко входу. – Теплый поднимается, холодный – опускается. На возвышениях теплее.
Карн, который вновь потерял истинное зрение, замотался в плащ, как гусеница в кокон, и задремал. Мидас, вдвойне измученный – не только тяжелым путешествием, но и проклятием кельтов, которое грызло и грызло его тело, не давая ни минуты покоя, мгновенно провалился в неглубокий тяжелый сон. Гифу пробурчал себе под нос несколько скиамантических мантр, замедлив метаболизм, и погрузился в трудноопределимое состояние между сновтдением и явью – он мог полностью пробудиться в любое мгновение, но его нервная система отдыхала, как в фазе глубокого сна.
Не спал только Фергюсон – кельт периодически расчищал лаз, норовивший скрыться за снежными наносами. Он знал, что это необходимо делать регулярно, иначе снег полностью завалит проход и перекроет доступ воздуха, тогда их убежище станет могилой. Так было с его двоюродным братом, Олафом.
Гифу пробудился первым – он среагировал на внезапно наступившую тишину. Кельт к этому моменту уже покидал убежище. Шаман растолкал Мидаса, Карн сам проснулся от их возни. Все они люто замерзли и были рады покинуть этот негостеприимный подснежный мир.
Странники вновь двинулись вверх по склону. Идти стало тяжелее – глубина снега после метели выросла на пару ладоней. Карн, по-прежнему держась за плечо друга, чувствовал, что Мидасу приходится в разы сложнее, чем ему самому или шаману, который плелся в десяти шагах позади. Фригийского царя то бил мелкий озноб, то будто окатывало жаром из печи. Мысли его путались, взгляд не желал фокусироваться, мышцы и кости ломило. Однако гордый бог упорно отказывался просить Фергюсона об остановке, хотя всем им давно пора было подкрепиться.
– Фергюсон! – позвал Карн, подумав о том, что ему никогда не постичь смысла такого понятия как «гордость». – Нам бы остановиться, поесть.
– До вершины осталось немного, – отозвался кельт, не оборачиваясь. – Потерпите, там остановимся.
Он не солгал, вскоре склон неожиданно перешел в плоский уступ, за которым начинался широкий каньон, образованный двумя вздыбленными монолитами черного глянцево-поблескивающего камня. По дну каньона росли высокие скудные на листья деревца, напомнившие березы.
Они прошли немного вглубь, прячась от свистящего пронизывающего ветра. К счастью, ветер дул поперек их укрытия, а не вдоль него, иначе едва ли им было бы так же комфортно, окажись они в природной аэродинамической труде.
Фригийский царь с шумом плюхнулся на задницу и привалился спиной к черной скале. Он не чувствовал холода снаружи – только холод внутри, поминутно сменявшийся магматическими всплесками, покрывавшими кожу под одеждой горячей липкой испариной. Гифу оперся о дерево рядом, запрокинул голову и уставился в далекую полоску бледного неба. Карн начал рыться в своей сумке, памятуя о ее содержимом. Где-то там должно быть вяленое мясо, мешочек с солью и добрая пригоршня орехов.
– Трут есть у кого? – будто невзначай поинтересовался кельт. По идее, таковой должен быть у каждого, но Карн отчего-то не находил своего. У Мидаса днище сумки промокло насквозь и трут оказался непригоден к использованию, а шаман вообще умудрился порвать свою сумку и потерять половину скарба.