Чингисхан. Сотрясая вселенную

И для этого прекрасно подходила должность диктатора. Пусть Сенат занимается жизнью племени в мирное время, которое может не наступить никогда, а вот в военное время у Эйриха, который уже видел себя в должности диктатора, будет абсолютная власть.
Власть можно получить и иначе, но повторять участь римлян ему не хотелось, поэтому он решил, что Сенату готского народа быть. Оставалось только решить, как уговорить отца…
Окрыленный перспективами и уже почти посчитавший, что нашел рабочий рецепт обретения легитимной власти над всем племенем готов, Эйрих ускакал проверять посты.
1 марта 408 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония
В бражном доме сидело пятеро, в тишине и мрачной атмосфере полутьмы. Вождь Зевта, старейшина Торисмуд, отец Григорий, Эйрих и Иоанн Феомах, которого позвал Зевта. Эйрих не хотел, чтобы римлянин присутствовал при столь важной беседе, но отец настоял.
Похмелье после продолжительного праздника – это всегда тяжело. А слушать длинную речь Эйриха, который в последнее время был полностью захвачен своей идеей, это нечто невыносимое. Поэтому все, кроме старейшины Торисмуда, которому нельзя много пить по здоровью, были вялы и угнетены.
– Звучит как детский лепет, – вдруг заявил Зевта. – Ты в своем уме, Эйрих?
– Да, Эйрих, ты в своем уме? – вторил ему отец Григорий.
Старейшина Торисмуд же задумчиво помалкивал. Как и Иоанн.
Последний вообще стал крайне задумчивым, потому что услышал в словах Эйриха кое-что знакомое.
– Чем вам не нравится моя идея? – спросил Эйрих.
– Хотя бы тем, что предки так не делали, – ответил Зевта. – Вожди и старейшины должны быть в каждой деревне, а ты предлагаешь сделать какой-то там общий совет старейшин, который будет сидеть в одном месте и что-то там решать!
– Да будут сидеть вожди и старейшины в каждой деревне! – воскликнул Эйрих. – Пусть люди сами назначают дополнительных старейшин, а тех, что есть сейчас, поселим в нашей деревне. Еще построим дом старейшин, где будут проводиться заседания, определяющие жизнь всего племени. Так делали римляне, спроси Иоанна! Я вижу по глазам, что он понимает, о чем я говорю.
Зевта посмотрел на задумчивого римлянина.
– Ты понимаешь, о чем он говорит? – спросил вождь.
– Да, – ответил Иоанн Феомах. – Но римляне давно так не делают. Сейчас император решает, как именно и куда дальше двигаться империи, а Сенат – это так, сборище стариков…
– И к чему это привело римлян? – спросил его Эйрих.
– Ну… – Иоанн задумался.
Эйрих сразу понял, что Иоанн знает, к чему это привело римлян, но не хочет выставлять свое племя в неприглядном свете. Уж в Константинополе-то прекрасно знают, насколько сильны были римляне прошлого и насколько слабы они стали сейчас…
– Я все еще не понимаю, – недовольно произнес Зевта. – Сын, ты говоришь странные вещи, и я не буду принимать никаких решений, пока ты не объяснишь как человек, а не как начитавшийся римской бредятины тупица!
Эйриху стало ясно, что надо, как и всегда, говорить так, чтобы собеседнику сразу была видна его выгода. «Общаясь» больше с давно мертвыми философами и учеными, Эйрих постепенно забывал, что его нынешними сородичами движут очень простые и понятные всеми мотивы. Возможно, это и называется цивилизацией, когда ты думаешь о чем-то большем, нежели набить карман или брюхо…
«А ведь раньше я был таким же», – констатировал Эйрих.
Возможно, ему не следовало так сильно увлекаться книгами, но сделанного не обратишь и уже поздно скорбеть и сетовать: он уже не может жить без книг и новых знаний, извлекаемых оттуда. Даже Марцеллин со своим витиеватым языком изложения теперь казался более понятным и терпимым в восприятии.
«Знания – это оружие», – подумал Эйрих.
– Не слышу объяснений, – произнес Зевта.
– Буду говорить просто, – вздохнул Эйрих. – Сейчас мы в очень шатком положении. Да, у тебя есть власть над тридцатью шестью деревнями, но эта власть не очень крепка. Если вдруг вылезет какой-нибудь детина вроде Альвомира и бросит тебе вызов, ты что будешь делать?
 
– Убью сукина сына, – уверенно заявил Зевта.
– Одного, второго, третьего, двадцатого… Насколько тебя хватит? – поинтересовался Эйрих.
– Настолько, насколько нужно, – ответил отец. – Ты что, хочешь бросить мне вызов, сопляк?
– Я не хочу бросать тебе вызов, отец, – вздохнул Эйрих. – Но не кажется ли тебе, что племенем остготов будет легче управлять, если к тебе не будет приходить по несколько претендентов каждый день?
– И как мне поможет сбор стариков в моей деревне? – спросил Зевта раздраженно.
Он точно раздумывал о том, что его положение очень неоднозначно. И он, вероятно, понимает, что Эйрих предлагает эти изменения не просто так. Но вот просто так взять и принять настолько новое и непонятное? Это не так легко, как кажется.
– Так, что все деревни будут принимать нашу власть, – ответил Эйрих. – А тебя мы назначим (!) вождем, как и всех остальных вождей в другие деревни.
– Просто вождем? – возмутился Зевта. – Сейчас у меня в руках власть, как у рейкса, а я должен отдать ее старичью и довольствоваться вождеством? Эйрих, ты с коня не падал?
– Верховным вождем, – поправил формулировку Эйрих. – Назначим тебя верховным вождем, хотя на самом деле твоя должность будет называться иначе.
– «Должность»? – не понял отец.
Эйрих сказал «магистрат», потому что не знал, как это называется на готском, потому что у них просто нет и не было ничего подобного.
– У нас нет такого слова, – пояснил Эйрих. – Но это значит что-то вроде титула герцога.
– А-а-а, теперь я понял, – кивнул Зевта. – Все равно мне не нравится твое предложение.
– Посмотрим, что ты скажешь после десятого убитого претендента… – тихо произнес Эйрих.
– Не дерзи мне, Эйрих, – предупредил его Зевта. – Может, ты и взрослый дружинник, но я все еще твой отец, поэтому помни, что все еще могу всыпать тебе розг.
– Прости, отец, – обозначил поклон Эйрих.
– Что-то в твоих словах заслуживает одобрения, – продолжил Зевта. – Но что скажет старейшина?
Старик Торисмуд дрогнул и будто вышел из прострации.
– Что? – спросил он.
– Что скажешь о том, что предлагает Эйрих, почтенный? – спросил Зевта.
Старейшина погладил седую бороду и оглядел всех присутствующих.
– Идея хорошая, – произнес он. – Вижу большую пользу для готского народа.
– Какую пользу? – решил уточнить недовольный Зевта.
– Много хороших воинов гибнет при выборах вождей, – произнес Торисмуд. – И нет единства среди нас, славных готов… Если старейшины будут думать о наших мирских делах сообща – пользы будет много. И тебе, Зевта, и остальным вождям тоже. Я достаточно стар, чтобы не считать юных заведомо глупыми, а старых заведомо мудрыми. В тебе, Зевта, говорит неприятие того, что это придумал не ты, а твой сын. Я бы, будь на твоем месте, гордился таким сыном, а не хулил его за хорошие идеи.
– А ты что скажешь, отец Григорий? – повернул голову к священнику Зевта.
– Я считаю, что от римлян исходит зло, – заговорил священник. – Они развращены, веруют в бога неправильно, предаются своей похоти и праздности, но… это не значит, что мы не должны брать у них что-то хорошее. Если это действительно хорошо для готского народа, то я сторонник этого, а если плохо – не найдете этому более злостного врага.
Кто-то мог бы подумать, что отец Григорий передумал, но Эйрих видел этого дядечку насквозь. Арианство сейчас недостаточно крепко среди готов, поэтому священник вынужден опираться не на простой люд, из которого истово верует не так много людей, а на вождя и старейшину. Но, в первую очередь, на старейшину. Потому что старейшина отвечает за дела мирские, а вождь – за дела военные. Что ближе к делам веры? Война или мир?
Поэтому, пока Торисмуд молчал, отец Григорий открыто поддержал вождя, а когда старейшина выразил свою поддержку идее Эйриха, резко переметнулся. Тем более что Зевта, он ведь может и умереть ненароком в предрекаемых Эйрихом поединках, а Торисмуд еще не собирается отходить в мир иной. А еще Зевта (по нему это хорошо видно) сомневается в своем отношении к предложению Эйриха.