Ты дивно устроил внутренности мои
Историю долгих и близких отношений с Богом можно сохранить в законах, писаниях и обрядах. Так было у еврейского народа. Ее можно сохранить в символах веры, в искусстве, архитектуре величественных соборов. Так было в Европе. Некоторые люди чтут подобные «скелеты» за их древность. Они покупают диски с мессами Моцарта и иконы. Но запомните: истинная ценность скелета видна лишь тогда, когда он входит в живой организм. Наши законы, писания, традиции и символы веры сами по себе являют миру истину. Но нужны они лишь затем, чтобы служить организму — Телу Христову.
После пересадки костной ткани нога миссис С. стала вести себя, как ей и полагалось. Несомненно: скелет костенеет, твердеет, но в то же время он растет и обновляется. Кость — живет! Каждый день она изменяется, перестраивается, движется — будто река или гора.
Те же самые стадии роста, которые я наблюдал в пересаженной миссис С. костной ткани, проходит ежедневно каждая косточка ребенка. В скелете новорожденного 350 костей, которые постепенно стягиваются вместе, образуя конечную цифру — 206. В скелете взрослого человека 206 костей. Но косточки ребенка мягкие и гибкие, они даже не похожи на кости. Не будь они такими, ребенок не смог бы появиться на свет естественным путем.
Когда я вижу на рентгеновском снимке, как твердеет кость, я тут же вспоминаю о своем собственном «скелете веры». Вера новорожденного христианина — гибка и подвижна. Он лишь смутно понимает учение о Боге, да и собственную нужду в Нем. Но с помощью Библии и собратьев христиан Бог помогает скелету веры отвердеть. Остеобласты откладывают новые твердые минеральные вещества в кости. Так и вера моя твердеет, становится все надежнее. Господь стал моим Господом. Доктрины, которые были для меня далекими и формальными, превращаются в неотъемлемую часть моей жизни.
Именно христиане евангельского толка чаще всего утверждают, что ответы на все вопросы можно «закодировать» в ясном и понятном символе веры. Если же кто сомневается в основополагающих христианских доктринах, то его считают чуть ли не инопланетянином, пробравшимся в Тело Господне. На него, в свою очередь, наваливается чувство вины и одиночества. По этой причине в евангельских кругах не принято делиться своими сомнениями. Но столь строгим в вере христианам стоит вспомнить о феномене живой кости: молодым в вере нужно время, чтобы кости их окрепли.
Меня часто посещали сомнения. В Индии соблазняли меня другие религии, у которых миллионы верных последователей. В медицинском институте меня часто мучила мысль, что Вселенная, в конечном итоге, живет по воле случая, что в ней нет места разумному Творцу. Я много думал над этими вопросами, думал о личности Христа, о достоверности Библии… И я понял: иногда полезно просто верить в законы, которые ты не до конца понимаешь разумом. Другими словами, я научился доверять «скелету», даже не понимая порой, почему те или иные кости соединены между собой так, а не иначе, почему они имеют только такую, а не иную форму…
В институте нашими преподавателями были Халдейн и Вуланд — пионеры эволюционной теории. Я заметил, что в ряде церквей бытует некоторая «интеллектуальная лживость» по вопросу эволюции. В университетах студенты–прихожане этих церквей сдают экзамены и зубрят теорию эволюции. Но ведь, присоединившись к церкви, они присягнули символу веры, который полностью противоречит их экзаменационным ответам! В конечном итоге такая двуличность приводит к интеллектуальной шизофрении.
Лишь после долгих поисков и длительных размышлений мне удалось найти точки соприкосновения между тем, чему меня учили в церкви, и тем, чему учили в медицинском институте. Но, пока этого не случилось, мне приходилось говорить себе: моя вера основана на действительности, которая существует сама по себе, которой не требуются никакие научные объяснения. Я не знал, что произойдет дальше: решу ли я, что эволюционные взгляды совместимы с моими богословскими взглядами, или же что эволюционная теория неверна. В этом случае я готов был остаться «верным вере». Это длилось годы. Очень долго я не понимал, как могут ужиться эволюционная теория и богословская посылка о сотворении мира. (В последние годы новые открытия в области исследований ДНК показали, что случайная эволюция чрезвычайно неправдоподобна, и позиции сторонников Высшего разума значительно окрепли.)
В Южной Америке есть мост — он сплетен из лиан, поддерживающих качающийся над рекой настил. За много лет по мосту прошли сотни людей. Стоя на краю пропасти, я вижу, как по мосту уверенно идут люди. Как инженер, я хочу взвесить все факторы — прочность лиан, воздействие термитов на деревянный настил, наличие в округе более прочных мостов… Но если мне ОЧЕНЬ нужно перейти на другую сторону, придется сделать шаг и… Я переношу весь свой вес на мост и иду. Сердце бьется, колени дрожат, но этим действием я доказываю свою веру.
Порой и в христианской жизни случается поступать так же. Приходится принимать решения, основанные на зыбких посылках. Если я буду дожидаться, пока у меня появятся твердые доказательства, пока все прояснится, то так никогда и не сделаю первого шага. Очень часто мне нужно было опираться на кости «скелета своей христианской веры», хотя они еще не успели до конца сформироваться, хотя я еще не понимал, для чего они требуются. Кость тверда, но она — живая. Если кости веры не будут расти, то скелет вскоре омертвеет.
12.
Адаптация
Если я буду проповедовать самым громким голосом, используя самые ясные выражения, каждый раздел истины Божьей, за исключением маленького кусочка, рассказывающего про дьявола, оказывающего разрушительное влияние на наш мир, я не исповедую Христа, как бы открыто я ни проповедовал Его.
Кость, скрытая от наших глаз, не выставляет свою жизнь напоказ сторонним наблюдателям. Для того чтобы увидеть следы происходящей в ней деятельности, я должен взять микроскоп. При достаточном оптическом увеличении я могу различить два типа действующих в кости клеток.
Мы уже познакомились с одним типом клетки — остеобластами, — клетками–восстановителями, заполняющими собой пустые пространства, прикрепляясь к области перелома и образуя костный кристалл. Но эти клеточки–бласты не сидят сложа руки и не ждут, когда где–нибудь что–нибудь случится. Миллиарды таких клеток постоянно трудятся внутри меня, заменяя отслужившие свой срок кости. Когда я был маленьким, каждый год 100 процентов моей костной ткани заменялось полностью. Так, в четыре года моя челюстная кость была уже совершенно иной, чем в три. Благодаря мудрости костной ДНК форма осталась такой же, только стала крупнее.
Теперь каждый год происходит замена примерно 18 процентов моих костей. Но отжившие кости не очень–то охотно уступают свою территорию. Их нужно взорвать динамитом и затем отсосать пылесосом. Такую работу в организме проделывает команда взрывников — остеокласты. Это крупные клетки, снабженные ядрами в количестве от десяти до тридцати, в зависимости от того, какой объем инструкций они должны получить для выполнения своей щепетильной задачи.
Если я захочу обновить кирпичную стену, удалив один горизонтальный ряд кирпичей, то вся стена сразу же завалится. А если я буду делать так: сначала удалю «кирпичик» из своего левого локтя и заменю его новым, затем произведу замену «кирпичика» в колене, затем — в голове, тогда я быстро и безопасно заменю всю «стену». Шустрые клеточки прокладывают туннели в костях так же легко, как кроты под землей, оставляя отверстия, которые заполняют бласты. Бласты — реставраторы, поставщики новых живительных волокон. Отчаянные клеточки–класты, по сути дела, настоящие камикадзе: они протискиваются через гранит с такой силой, что просто сгорают дотла через сорок восемь часов и их самих уже приходится выносить прочь как отходы. На мой взгляд, самый наглядный пример работы этих клеточек можно наблюдать у птиц. В определенный момент времени очень оперативно и вместе с тем осторожно класты вторгаются в кость птички и размягчают кальций: его ведь нужно употребить для укрепления скорлупы яйца, которое должно вот–вот появиться.