Тот самый (СИ)
Немного об авто. В гараже при особняке стояли три машины. Мини-купер, который брали девочки, когда ездили по делам и за покупками, автобус-мерседес на двадцать четыре посадочных койки — комфортабельный, как номер-люкс в отеле «Четыре сезона», с санузлом, баром и кухней.
Третьей машиной был Хаммер шефа. Тяжелый, как броневик, и неповоротливый, как беременный бегемот. Днём ездили на нём не часто — проще было вызвать такси; но зато по ночам Алекс со своим любимым зверем не расставался.
Я удивился: если этот монстр врюхается в пробку, мы рискуем застрять до вечера. Но шеф уже бросил мне ключи и исчез в доме, со словами:
— Я только умоюсь…
Прошло от силы минут семь. Я неторопливо прогревал двигатель, когда шеф, аки селезень спорхнув с крыльца, рванул дверцу с пассажирской стороны. Был он выбрит, причёсан, в свежайшей белой рубашке и совершенно чистом пальто
Я тихо подозревал, что таких пальто — длиннополых, с высоким воротником и множеством потайных карманов — у него несколько. Но доказательств этой своей гипотезы не имел…
— Куда? — спросил я, выруливая в автоматически открывшиеся ворота.
— На Гусарскую, — распорядился шеф.
— Скоро пробки, — робко возразил я. — Может, на такси…
— Не мутите воду, кадет, — Алекс откинул не слишком эргономичное сиденье и прикрыл глаза. — Включай навигатор и гони…
С этими словами он обмяк и мгновенно погрузился в сон.
Через полчаса мы были на месте. Ошибиться невозможно: возле скучного серого дома с обшарпанными балконами, на детской площадке, высился надутый полиэтиленовый белый купол. Его окружали полицейские в асфальтово-серой форме, за ними был круг сине-белых машин с мигалками.
Неподалёку, в подворотне, приткнулся уазик МЧС.
— Приехали, — сказал я негромко и шеф сразу открыл глаза.
Мигом оценив обстановку, он достал Котовский пропуск и прилепил его на переднее стекло.
— А теперь, кадет, постарайся подъехать как можно ближе к той палатке, — скомандовал он. Открыв окно нараспашку, высунул в него руку и стал неопределенно шевелить пальцами в воздухе.
В последствии я узнал, что так Алекс «щупает» ауру.
Дело в том, что я был «прирожденный» эмпат, или латентный медиум — как назвала меня Антигона. Все изменения психологического климата я ощущал на себе: мне делалось тоскливо, стрёмно, муторно — и так далее по списку. В теории, попав в благоприятную психологическую зону, я должен был ощутить прилив сил, бодрость, эйфорию… Но такого со мной, увы, еще не случалось.
Шеф же таким полезным, но несколько хлопотным талантом не обладал. И научился «щупать». Как лозоходец. Только вместо лозы он использовал собственные руки.
— Очень плохо, — наконец сказал он. — Всё, ближе не подъезжай. Становись прямо здесь.
— Но здесь детская площадка…
— А ты видишь каких-то детей? Не беспокойся, — смягчился шеф. — Никто тебе худого слова не скажет.
Наверное, еще в машине я ощутил исходящее из палатки зло. По-другому я объяснить не могу: инстинктивно казалось, что в том месте, под белым куполом, произошло что-то такое, что уже почти невозможно исправить.
Заглушив мотор, я вытащил ключ, отстегнул ремень безопасности, но так и не решался толкнуть дверцу и выскочить наружу.
— Что, мон шер, не хочется? — спросил Алекс. Я кивнул. — Ничего, — он ободряюще похлопал меня по плечу. — Всё проходит. И это тоже пройдёт… Насквозь. Вынет душу, выморозит сердце, и сгинет. Расслабься.
— И получай удовольствие? — угрюмо откликнулся я.
А сам подумал: — зачем я здесь? Почему ввязался в эту совершенно дикую игру с призраками, духами и вот этими вот убийствами… Ведь майор Котов говорил, что это убийство?
— Просто ты устал, — сказал шеф. — Бессонная ночь. К тому же, ты получил двойную дозу суггестивного воздействия. Расслабься. Сделайся, как перо. Лёгкое, летучее и свободное. Пусть зло проходит сквозь тебя. Главное, чтобы не задерживалось внутри…
Впоследствии, шеф неоднократно пытался объяснить мне, как вести себя в таких специфических местах — чтобы облегчить их воздействие. Но каждый раз, внимательно его выслушав, я хоть убей не мог применить эти советы на практике. Хапал максимальную дозу, неделю валялся на диване и пил горстями антидепрессанты. Впрочем, со временем мне удалось сократить период ипохондрии до суток…
Алексу тоже доставалось. Но в нём, вместо депрессии, просыпалось стремление к кипучей деятельности.
В такие ночи он с особенным рвением водил экскурсии, не являясь до самого утра, а днём, расположившись на кухне, пил горькую и читал стихи.
Стихов он знал великое множество: если бы у меня была такая память, от рюкзака, набитого книгами, я бы давно избавился…
…К палатке нас пропустили беспрепятственно. Уж не знаю, кто пользовался большим авторитетом: мой шеф, или майор Котов, но препон нам чинить не стали. Даже прислушались: когда Алекс, отведя дежурного капитана в сторонку, объяснил, что стоять так близко к месту преступления не только бесполезно, а еще и очень вредно, тот послушно снял оцепление и отвёл охрану подальше.
— Ребята, конечно, не такие чувствительные, как ты, мон шер, но маяться, словно с жесточайшего похмелья, обязательно будут, — пояснил он на ходу.
Воздух внутри был белым. Он сгустился и сконцентрировался, став похожим на толстый синтепон. Дышать им было примерно так же.
В центре палатки была детская песочница. Обыкновенная песочница, каких много по дворам спальных районов. По зимнему времени в ней обычно возвышался сугроб, с воткнутой в него деревянной лопатой.
Здесь же снега не было и в помине. Песок был плотно утрамбован, а сверху лежала… Кукла?
Нет. К сожалению, не кукла. Просто тело девушки было настолько неподвижным, что казалось плоским. Его накрыли зелёной медицинской простынёй, оставив лишь белые маленькие ступни и голову с распущенными огненно-красными волосами.
Сочетание красных волос и зелёного савана делало её похожей на цветок розы — или это моё воображение пыталось отключиться от действительности, увести мысли в более безопасное русло…
— Что ты чувствуешь? — спросил шеф. Заложив руки глубоко в карманы пальто, он стоял на самом краю песочницы и смотрел на девушку.
— Какой козёл мог её убить?
— Нет, не то… Попытайся ассоциативно. Что первое пришло тебе в голову, когда ты увидел труп?
— Цветок розы, — слова вылетели прежде, чем я успел подумать.
— Так, хорошо. Что ещё?
— Шипы.
— Интересно.
Не наступая на песок, Алекс вытянул руку и приподнял тростью зелёное покрывало. Во рту стало горько и я сглотнул. То-то мне показалось, что лёгкая простынка как бы парит над телом, не касаясь его…
Вся кожа её была утыкана иголками. Издалека их было почти не видно, иголки были тонкие, так называемые, акупунктурные. Но их были тысячи. Может, десятки тысяч. И они покрывали её целиком, даже веки и губы.
Я наклонился, пытаясь рассмотреть, что было снизу — девушка лежала на спине.
— Можешь не трудиться, — сказал шеф. — Там то же самое. А впрочем, посмотри…
И он приподнял простынь посередине, там, где спина девушки переходила в ягодицы.
Да. Он был прав.
Иголки были короткие — из тела они торчали сантиметра на два. Но что характерно: затылок, спина, ягодицы и ноги девушки не касались утрамбованного песка. Она как бы парила на этих иголках, между тем светом и этим, между галлюцинацией и явью, между небом и землёй…
— Так и задумано, — сказал шеф, когда я поделился своими мыслями. — Иголки не дают телу контактировать с твёрдыми средами.
— Но… Зачем?