В плену королевских пристрастий (СИ)
– Нет, Алекс, Вы сами мучаете и себя, и меня.
– Неужели Вы никогда не простите? – скорее простонал, чем проговорил герцог.
– Вы меня об этом спрашиваете? А Вы сами прощаете предательство?
– Вам, моя дорогая, я прощу все что угодно…
– Да неужели? – иронично рассмеялась герцогиня и осторожно высвободилась из объятий герцога. – Вы не смогли простить мне даже то, что я с любовью заботилась о щенке… Вам надо было обязательно убить его.
– Причем тут щенок? – герцог раздраженно прошелся по комнате. – Во-первых, убил я его случайно, а во-вторых, я разве Вас хоть в чем-то обвинил или чем-то именно Вас обидел? Да любите кого угодно! Я готов сотню щенков или собак Вам завести. Я прошу, чтоб Вы только допустимые границы не переходили. Должен щенок жить во дворе, вот пусть там и живет, и заботиться о нем должны те, кому это положено, а не Вы. А Вы любите его и делайте с ним все, что душе Вашей угодно, лишь на одну доску с обслугой не вставайте.
– Почему Вас столь раздражает, когда я что-то делаю сама?
– Вы столь проницательны, дорогая, но иногда не видите очевидное, – герцог остановился перед ней и заглянул ей в глаза. – Я пережил время, когда был вынужден отказаться практически от всего и все делать сам… Так вот теперь я приложу максимум усилий, но не допущу, чтоб моя супруга, хоть когда-нибудь была лишена того, чего достойна как по своему рождению, так и положению. Понимаете? Вы не должны унижать свое достоинство, опускаясь до уровня слуг.
– Алекс, не создавайте проблему на пустом месте… я пережила и лишения, и плен, и заточение, и я не вижу причин это скрывать, стыдиться или же бояться этого в будущем. И к тому же я не наследная принцесса, чтобы так печься о своем достоинстве.
– Именно принцесса. Ваш отец имел прав на престол больше, чем отец нашего короля, но ради замужества с Вашей матерью, он отдал престол ее брату.
– Алекс, это дела давно минувших дней. Что ворошить прошлое? На все воля Божья, и лишь он знает, что уготовано нам на нашем пути и кто чего достоин. Мы должны лишь постараться достойно нести по жизни каждый свой крест. Не надо кичиться тем, что есть, и роптать, что чего-то нет…
– Я не кичусь ничем, и ни на что не роптал никогда. Я привык добиваться всего сам, требуя лишь то, что положено мне по закону. И раз сейчас я могу, слава Богу, поддерживать на должном уровне, и Ваше положение, и Ваш статус, то я хочу, чтобы Вы вели себя соответствующе им.
– Алекс, но я не хочу быть показателем Вашей успешности и благосостояния. Я хочу жить, просто жить. Меня не манит ни власть, ни почет. Как Вы не можете это понять? Ваше самолюбие и Ваша гордыня в первую очередь Вам самому отравляют жизнь, а заодно и мне.
– Алина, я не понимаю, чем Вы недовольны. Я прошу Вас лишь соблюдать элементарные морально-этические нормы и правила поведения, соответствующие нашему положению. Все. Я больше ничего не прошу. Неужели это так сложно? Я закрою глаза на что угодно, если внешне все будет достойно и в этих границах.
– Что Вы имеете в виду?
– Только то, что сказал, – герцог тяжело вздохнул и отвел глаза.
– То есть, я могла бы развлекаться со щенком в замке, но так, чтоб об этом никто не знал. Или что?
– Дался Вам этот щенок… – он раздраженно передернул плечами, – со щенком Вы могли бы заставить кого угодно, любую кухарку или служанку сидеть безвылазно на конюшне, греть, кормить и обхаживать его, а сами бы изредка приходили, проверяли, умилялись и целовали в носик, если б захотели… Чем Вам такой вариант не приглянулся? Зачем Вам надо было самой обязанности псаря на себя брать? Вы что не знаете, как я к этому отношусь? Отлично знаете. Ведь Вы бы сами и переодевались, и за одеждой следили, и готовили себе, и посуду за собой убирали, и возможно многое другое делали, если не были бы уверены, что я за такие Ваши выходки всю шкуру со слуг и служанок спущу. Что, разве не так?
– Возможно… Только я не понимаю, почему Вы столь ревностно за всем этим следите.
– А потому, что именно из всего этого складывается имидж. Насколько может себе позволить быть требовательным владетель, настолько подобострастны и исполнительны будут слуги. Дай волю Вам, моя дорогая, и в нашем владении будете трудиться лишь Вы, опекая и ублажая всех. Возможно, такое поведение подходит для монахини, но неприемлемо для герцогини.
– Все, давайте прервемся. Вы, конечно, имеете право поучать и читать мне нравоучения, но я устала… у меня даже голова разболелась, – герцогиня поднесла руки к вискам, – поэтому я прошу, не надо больше…
– Сильно болит?– спросил озабоченно герцог и, осторожно взяв руки герцогини, отвел их от ее лица, прижал к своим губам, а потом тихо добавил: – Может, позвать Лерона?
– Ничего страшного. Не надо Лерона звать. Так пройдет, – покачала головой герцогиня.
– Вы вряд ли поверите, но я совсем не хотел ни огорчать, ни так утомлять Вас, Алина. Я не понимаю из-за чего, моя дорогая, но почему-то почти все наши разговоры заканчиваются размолвкой, причем совершенно без всяких видимых причин.
– Мы слишком по-разному воспринимаем и оцениваем окружающую нас действительность, – усмехнулась она и, чуть склонив набок голову, вновь попросила: – Пойдемте к гостям. Король не любит ждать.
– Это точно, – усмехнулся герцог и подхватил супругу под руку. – Пойдемте, дорогая, а то мне действительно придется извиняться перед королем.
Они вышли из покоев герцогини, и Виктор, на небольшом отдалении последовал за ними. То, что он увидел сегодня, поразило его, хоть он привычно не подал вида. Виктор, кроме того, что старался ни с кем не разговаривать, еще никогда и ни о чем сам не спрашивал герцогиню. Поэтому даже не догадывался о ее способностях, и лишь теперь понял, почему король так опекает свою кузину, и что это ему дает.
Когда они вошли в пиршественную залу, веселье там шло полным ходом.
– Ну, наконец-то моя кузина соизволила появиться, – поднялся им на встречу король. – Алина, я уж отчаялся тебя увидеть, подумал, что ты решила за что-то лишить меня счастья лицезреть тебя.
Он отодвинул высокий стул рядом с собой, жестом предлагая герцогине сесть. Она медленно и с достоинством опустилась. Герцог сел с ней рядом, а Виктор встал у нее за спиной.
– Мой государь, я, конечно, сомневаюсь, что счастье заключается именно в этом, но лишать Вас чего бы то, ни было не в моих правилах, – лукаво улыбнулась герцогиня, откидываясь на высокую спинку стула. – Вы можете припомнить, что я хоть раз отказала Вам хоть в чем-нибудь?
– Ты отказываешь мне постоянно, поэтому даже уточнять не буду. Это я не могу тебе отказать ни в чем, а ты пользуешься этим… Кстати, дорогая кузина, ты скажешь тост или мне для тебя что-нибудь сказать?
– Скажите Вы, я люблю Вас слушать. Перед Вашим красноречием устоять невозможно, если бы в наше время проводились бы соревнования по ораторскому искусству, Вы собрали бы все призы.
– Алина, я бы мог подумать, что ты льстишь мне, если бы ты не столь редко говорила мне комплименты, так что я пожалуй, приму его и буду надеяться, что ты искренна в своих суждениях.
– Государь, Вы ждете уверений, что я искренна всегда, и Ваш талант оратора признан всеми и неопровержим, а потом моих оправданий за то, что я редко говорю комплименты… Но Вы зря на это рассчитываете, особенно на последнее, – лукавая улыбка Алины стала еще шире. – Я вообще не люблю говорить комплименты, и больше всего Вам, даже если для них есть основания. Ведь Вы слышите их столь часто, что воспринимаете их уже не как искреннее восхищение чем-то, а действительно, как привычную лесть. Поэтому мои слова, скорее несдержанные эмоции по поводу предвкушаемого удовольствия от Вашего тоста, чем комплимент.
– Кузина, какое счастье, что сейчас ораторские дебаты не в моде, ты, бесспорно, превзошла бы меня.
– Если бы Вы и уступили мне, то только из своей врожденной галантности, как представительнице слабого пола. Женщины вообще не должны соревноваться с мужчинами. Это моветон. Результат же известен заранее, и если женщина сомневается в нем, она, по меньшей мере, глупа.