Ни за что!

Он не любит всех этих пафосных сборищ, но понимает коммерческую необходимость.
– Во сколько?
– В семь.
– Я распоряжусь, чтобы это время для меня освободили от встреч.
Кристина кивает, с хорошо отрепетированной благодарной улыбкой на губах, и возвращается к очень вдумчивому расчленению крохотного пирожного на её тарелке.
Переговоры окончены. Все стороны остались довольны их исходом.
Когда ужин происходит в тишине – это на самом деле удовольствие. Истинный десерт, без единой лишней калории. В такой ситуации Алекс даже почти забывает, что семейные ужины совершенно не любит. Никак не познает их прелести. Но в тишине… В тишине он к этому очень близок.
– Ты сегодня явно не с нами, папа, – произносит Эд, когда Кристина как всегда раньше всех заканчивает с употреблением пищи и оставляет мужчин одних. Конечно, нарочно. Такие вещи тоже оговаривались в свое время. И за семейным ужином должно быть время для урегулирования деловых вопросов.
– Она так хороша? – наседает Эд нетерпеливо, даже вилку в руках начинает крутить.
– Кто? – Алекс приподнимает вопросительно бровь.
– Та, с которой ты оттягивался сегодня, – Эд говорит насмешливо, как говорит всякий молодой хлыщ его возраста, который уже списал родителей на свалку истории, но так и быть, готов признать, что у них есть какая-то личная их стариковская жизнь.
Рука Алекса замирает где-то на подлете ко рту. Он припоминает Свету.
Это костлявое, ехидное недоразумение, с отсутствующими инстинктами самосохранения. Да, он с ней феерически оттянулся, конечно. Особенно на мосту, когда держал и думал – сиганет или не сиганет.
– Да брось, – между тем Эд трактует его паузу как нежелание говорить по-своему, – я знаю, что у вас с мамой не все ровно. Знаю, что ты в курсе про её любовника. И про твое "хобби" знаю.
Алексу хочется усмехнуться и ответить чем-то вроде: «Я тоже про твое знаю». Но он так же знает, как непросто принимается эта сторона личности. И не собирался что-то запрещать Эду. Даже отчасти рад, что Тема нашла его чуть раньше. Может, и он будет несколько другим. Переживет меньше ломки перед принятием.
– Так что, она так хороша? – все с тем же неунимающимся интересом наседает Эд. – Ты никогда не отменял все встречи ради простой женщины.
– Она… – задумчиво проговаривает Алекс, подбирая Свете достойное описание, – похожа на язык огня. По крайней мере, глаза от неё оторвать сложно.
– Ничего себе, – Эд присвистывает, – такая поэзия и из твоих уст… Видимо, действительно что-то особенное.
– Просто девчонка, – Алекс поднимается из-за стола, захватывая с десертной тарелки пончик, – я ей руку сломал. Задел на машине. Хотя экземпляр любопытный.
Эд задумчиво обрабатывает мысль, потом интерес на его лице выцветает. Он бы поди и хотел, чтобы отец отвлекся на пассию. Сколько сомнительных и рисковых планов он бы провернул в отсутствие Алекса. Сколько бы позже выгреб звездюлей и никем кроме него не ожидаемой прибыли. Но раз уж отец говорит «просто девчонка» – значит, ничего интересного.
Почему-то этот вывод сына Алексу доставляет большое удовлетворение.
 
Глава 4. Несносная
 
– Королева моя, я принес тебе радостные известия.
Без особого трепета я зеваю в трубку. Так громко, чтобы гребаный Гошик услышал.
Потому что нельзя, мать твою, поднимать меня в шесть утра. В шесть! Да какая сволочь в это время просыпается? Хотя… Зная Гошика, он наверняка даже не думает ложиться. У этого тусовщика поди и утро вчера в семь вечера только началось. Эх. Хорошо быть московским мажорчиком и не выпускать из зубов золотой ложки. У него папочка известный журналист. У самого Гошеньки – очное отделение и свободный график посещения. Потому что его папочку каждый препод у нас знает. А бедной провинциальной Светочке приходится самой прогрызать себе путь к солнцу. И ходить на лекции. И спать по ноча-а-ам.
Пожалела себя пять секундочек, покосилась на пустую кровать моей соседки – Ленка где-то явно ночует сегодня.
– Ну и какого черты ты молчишь, Георгинчик? – вздыхаю томно. Под полуприкрытыми веками белый туман начинает собираться вт что-то продолговатой формы. Высокое такое. С манящим облаком молочной пены сверху…
 
– Я жду, пока ты наконец совесть поимеешь, – Гоша с той стороны трубки уязвлен и почти оскорблен. Бог ты мой, да неужто он, наконец, мне что-то стоящее принес, а?
– Совесть я в этом месяце не заказывала, – вздыхаю сочувственно, – но если ты наконец скажешь, на кой поднял меня в такую рань, я тебя послушаю. А если новости действительно хорошие – даже похвалю.
– Похвалишь? Ты? – в голосе любимого моего стервеца-приятеля звучит глубокий скепсис. Он хорошо меня знает.
– Георгинчик, не томи. А то я потеряю остатки терпения и прокляну тебя прямо сейчас. Ты после этого не выживешь.
– Как только ты узнаешь, кого я вчера уболтал посмотреть твою статью про сезонные оттенки этого года, ты воскресишь меня обратно.
– Если это не Ева Моро, то зря ты надеешься на то, что я буду тратить силы на твою гнусную шкуру, Звягинцев!
– Ну, Света-а! – Георгинчик с той стороны трубки воет, как будто я ему в грудь нож вонзила. – Вот как ты, черт возьми, это делаешь? Ты опять мне сюрприз изгадила!
Ы-ы! Кому-то боженька подарил красоту великую, а мне – интуиции насыпал. У Гоши горе великое, а я – резко сажусь в кровати.
– Гонишь!
Сон практически мгновенно получает уведомление о немедленной депортации из моего организма.
Ева Моро! Это та, чье меткое слово может поставить жирную точку в карьере даже именитого дизайнера. Редактор «Estilo» – журнала, для которого мечтает писать каждая модная цыпочка, живущая в столице, с пропиской или без неё. А уж я – я хочу за них за всех сразу!
– Да вот еще, буду я гнать! – оскорблено бухтит Гошик. – Она даже согласна принять от тебя триста слов на рассмотрение. Не облажаешься – пойдешь в штат её журнала. И я пойду. Твоим куратором.
– У тебя морда треснет быть моим куратором.
Говорю, а у самой под веками полыхают яркие радуги. Новость-то и вправду зашибенная!
– Ягодка моя, ты не поверишь, насколько у меня эластичная морда, – снисходительно откликается Звягинцев, – но с моим-то местом все уже решено, меня батюшка к ней на место младшего ассистента устроил, а вот ты, Светик, изволь напрячь булочки. Зря, что ли, я впрягся за тебя?
– Погоди, погоди, а тема какая?
– Тема самая что ни на есть свободная, – усмехается Георгинчик, – твоя задача – сделать так, чтобы Моро твою статью до конца дочитала. А уж о чем она будет – твое дело. Ну, все, чао. К концу недели жду статью.
Свободная тема! Нельзя говорить мне такие вещи.
В голове у меня, разумеется, блаженная пустота. Выбрать из всего мира что-то одно… Нереально. Не в шесть утра, да еще и до первой чашки кофе… Я совершенно отказываюсь принимать судьбоносные решения, которые мне всю жизнь сейчас определят.
А вот потянуться и улечься на пузо, уткнувшись в телефончик – святое дело. Поспать бы, но адреналин от новости про Моро трясет меня адреналиновой лихорадкой.
Так что спать не будем, зато залезем в Вотсап, полюбуемся на вчерашнее: “Приятных снов, Летучая”, прилетевшее с неизвестного номера, через два часа после того, как он меня оставил.
Летучая…
Я будто снова стою на краю моста, и мои волосы пытаются течь по ветру, пока я в глаза смотрю бескрайнему речному богу.
– Ты налеталась? – почти слышу сиплый шепот.
По коже колким стадом проносятся мурашки. Ух!
Все-таки он прав. Я слишком давно стою на своих ногах. Безумную вечность держусь за плеть и не разжимаю пальцев на ее ручке. Мой внутренний дракон исправно питается, по расписанию. Но вот рабыню свою я бесконечно долго не выпускала на свет.
Уж слишком разборчивая, да. Так-то властных Господ – как псин нерезанных развелось, только пальцем ткни. Все они любят рычать, все они с удовольствием дадут мне желаемое. Но увы, не все мной желаемое! А я не согласна размениваться на что-то меньшее.