Абиссинец

Потом мы наслаждались близостью, правда, Маша была какой-то скованной, сказала, что как-то забыла моё тело и те ощущения, что были раньше, попросив меня не делать ей больно. Видимо, я набросился на нее, как голодный тигр, озвереешь тут с этой войной. Я долго целовал ее и гладил ее нежную кожу, а она улыбалась мне и нам было очень хорошо, пока в дверь не постучали, тем самым напомнив о служебных обязанностях. Пришла телеграмма – выехали, значит, часов через пять будут здесь. Сообщил всем о готовности, поехал к негусу. Оказывается, он уже тоже получил подтверждение и велел мне быть с моими ашкерами на «вокзале», оттуда они с гостями направятся в шатер на переговоры, мне тоже там быть, ашкеры, кроме моей охраны, могут быть у себя в лагере. Напомнил о форме, подтвердил, что все готово и мои люди тоже будут при параде с эфиопскими наградами. Вот только гимна и оркестра у нас нет. Негус спросил, обязательно ли это. Ответил, что при официальных встречах это положено, как и исполнение гимна государства, делегацию которого принимают. Тогда негус спросил, а не могут ли мои ашкеры исполнить русский гимн без музыки? Сказал, что попробуем и надо потренироваться, чтобы было не стыдно, после чего меня отпустили заниматься пением.
Заехал в банк и попросил к двум пополудни закончить операции и через час быть в готовности при параде в эфиопских наградах. Оказывается, пришло всего четыре клиента и выдачи составили двадцать с небольшим тысяч лир. Все местные, договоры есть, две чековые книжки. Двое стариков пришли за небольшими вкладами, выписок у них не было и чековых книжек тоже, но, поскольку они местные и в Италию не поедут, им выдали их сбережения – одному три тысячи, другому – пять тысяч лир. Сказал, что все правильно сделали, молодцы, стариков обижать нельзя.
Потом поехал заниматься хоровым пением. Оказалось, что у казаков хорошо выходит, они же утреннюю и вечернюю молитву всегда нараспев читают, практически поют. Так что получилось все слаженно, в грязь лицом не ударим.
Машенька спала, свернувшись калачиком на огромной постели. Какой же она еще ребенок с ее наивным восприятием мира, моя маленькая храбрая птичка! Не побоялась пуститься в путь через пустыню с гиенами и шакалами, а то и со львами, говорят, их опять появилось в здешних краях достаточно. Спасенный нами итальянец говорил, что двух его товарищей растерзали львы, пока он пытался поджарить на костре пойманную змею, а они пошли поймать еще одну-две, а то на всех одной было мало. Товарищи не вернулись ни через час, ни через два, а потом он пошел их искать и увидел только их кости, которые обгладывали гиены. Испугавшись, он бросился бежать обратно, не прихватил даже флягу с остатками воды, и шел, пока, выбившись из сил, не вышел к рельсам дороги. Так что прогулки в пустыне что пешком, что верхом сейчас не безопасны.
Настало время наряжаться, собственно, орденские звезды были уже на месте, надел зеленую орденскую ленту, знак ордена, как и положено в таким случае, внизу ленты, золотой воротник поверх ленты, затем – леопардовую накидку. Надел тонкие белые перчатки, кольцо негуса пришлось надевать сверху перчаток, ну так я же дикарь, а Белые Арапы именно так и носят наградной перстень. А, раз уж такое дело, для симметрии на другую руку нацепил кольцо с шестилучевым кабошоном. Взял подмышку кривую саблю, щит и женскую зимнюю шапку из перьев (что-то подобное этому головному убору женщины носили в СССР в конце восьмидесятых). Посмотрел на себя в зеркало – красавец с ударением на последнем слоге, а то и вовсе «Красавчег».
Стараясь не разбудить, подошел к кровати и поцеловал Машу. Хитрая девчонка давно уже не спала, наблюдая одним глазком за моими сборами, поэтому тут же обхватила меня за шею и чуть не повалила на постель. Пришлось ее урезонивать тем, что перышки могут помяться.
– Ладно врать-то, ты уже давно шапку на пол бросил, – лукаво улыбнулась Маша, – иди лучше ко мне, ну их всех…
Я бы с радостью послал и негуса, и раса, и русского принца вместе с консулом и агентом… Но тут в дверь постучали. Это была горничная, которая сказала, что рас Мэконнын внизу и требует свою дочь. Я быстро спустился вниз, Мэконнын сухо мне кивнул и спросил, где Маша. Ответил, что она отдыхает. Тогда рас рассердился не на шутку и сказал, что отпустил Машу на полчаса, а ее нет уже полдня и ей тоже нужно быть с ним на станции. Вот так номер, что же Маша мне об этом не сказала? Попросил горничную поторопить Машу, так как через пять минут мы должны выехать. Наконец появилась Маша, Мэконнын что-то ей выговорил сердито, даже грубо, и Маша сникла, потупилась, опустив глаза вниз. Потом они с небольшой охраной выехали со двора, затем и наш небольшой отряд, взял только казаков, так как «песочники» демонстрировать было не велено.
 
Вдоль путей было выстроено тысяч пять войска, в основном пестрая гвардия негуса, но я увидел и знакомых «драгун» Мэконнына. Так стояли еще час, хорошо еще, что было не так жарко, но мне хватило под шапкой, а, говорят, туркмены специально в жару меховые шапки носят, мол, термоизоляция. Уже не знаю, кто это придумал, но постоял бы он час при 25 градусах в шапке из перьев, там термоизоляция еще круче. Хотя Мэконнын и другие азмачи в таких же шапках и ничего, в обморок не падают. Я думал, что буду стоять в свите негуса, вон и Букин там, но нас поставили в тридцати метрах от навеса, под которым в тени и плетеных креслах расположилось начальство. Маша тоже там, в европейском платье с белым кружевным воротничком и белой шляпке с лентой, сидит в кресле и пьет лимонад.
Наконец, вдали показался дымок паровоза. Подъехал паровоз с несколькими вагонами, на открытой платформе – пулемет, обложенный мешками с песком. Из выгона высыпала пестрая компания – пятеро флотских в белых кителях с золотыми погонами и при кортиках, несколько человек в чиновничьих мундирах, казачьи офицеры, тут же на дощатом перроне, если так можно назвать доски, положенные на землю, построились два десятка казаков в эфиопской одежде, слава богу не босиком, как гвардейцы Менелика.
Задудели трубы, нестройно застучали барабаны (видимо, это – наспех сочиненный гимн). Менелик, не вставая с кресла, приветствовал гостей, исключение было сделано для великого князя, с которым негус поздоровался за руку. Потом все поднялись на помост, где прибывшим был предложен лимонад – я сглотнул слюну, во рту уже пересохло и хотелось пить. Обменявшись дорожными впечатлениями, гости покинули перрон верхом кто на коне, кто на муле, которых, видимо, привели для тех, кто не очень уверенно держится в седле, их сопровождали пешие гвардейцы. К нам так никто и не подошел, и через некоторое время мы покинули перрон вместе с вновь прибывшими казаками. Маша уехала с отцом и мне было нечем себя занять.
Решил посмотреть бумаги из сейфа Баратьери. Меня заинтересовали некоторые приказы, но я не знал итальянского, попросил одного из казаков взять запасную лошадь и съездить за мэром. Через некоторое время появился мэр и стал переводить заголовки приказов. На втором десятке, услышав слово «пленные», я попросил прочитать бумагу полностью. В приказе было сказано, что пленных брать не надо, а за головы Менелика и Таиту назначалась награда [111]. На приказе стояла подпись и дата – накануне сражения при Адуа. Дальше пошли обычные приказы о производстве в чин, назначение точек дислокации и передвижения войск – все это уже неактуально, а вот приказ «пленных не брать» может пригодиться в качестве козыря на переговорах. Козырный туз у нас уже есть – разгром госпиталя, а это – ну не меньше валета. Отпустил мэра, поблагодарив за помощь. Больше ничего интересного в сейфе не нашлось, и я сложил в коробку вещи генерала: награды, оружие и драгоценности из сейфа в спальне. Обвязал коробку шпагатом и опечатал. Найденные бумаги положил отдельно в папку. В другую коробку сложил неврученные итальянские ордена и так же ее опечатал.
Потом в дверь постучали – пришел Нечипоренко. Он обходил караулы и увидел свет в моем окне, зашел узнать, все ли в порядке, и удивился, что я не на приеме у негуса. Ответил Аристарху, что, вообще-то планировался ужин здесь, но, видимо, нам придется съесть все самим.