Кристальный пик

Ступая вперед и глядя строго перед собой, — в спину Мераксель, — Солярис накрыл ладонью мой затылок и медленно спустил руку вниз, гладя по волосам. Затем его мизинец сцепился с моим будто бы случайно, но руку никто из нас не отдернул. То был апогей нежности, на которую мог отважиться Солярис в присутствии других людей. Я улыбнулась, умиленная, но, услышав впереди ржание лошадей, велела себе сосредоточиться.
Вот он — последний шаг к нашей цели.
Из-за того, что Дану располагался преимущественно на холмах, затрудняющих передвижение, славились его хирды не пешей ратью, а конницей. Потому и лошадей в ярловой конюшне почти не осталось из-за войны, а тех «самых быстрых и выносливых», которых распорядился отдать нам Дайре, по итогу насчиталось всего три. Так кочевнику пришлось потесниться в одном седле с Мелихор и Тесеей, а мне — с Солярисом. Сильтану же выпала честь делить одну лошадь с Мераксель. Та, будто специально, выбрала кобылу соловой масти, какую однажды подарил мне Дайре, прежде чем пустить ее вместе со мной ко дну Цветочного озера.
— Вы ведь не возражаете? — Не дожидаясь ответа, Сильтан бодро запрыгнул к Мераксель за спину и бесстрашно обхватил ее руками. — Ух ты, у вас такая тонкая талия!
— Даже не пытайся, мальчик. Твое очарование для меня не более, чем блеск начищенного ночного горшка. Мне больше двух тысяч лет…
— Правда? А выглядите всего на тысячу!
Солярис, наблюдающий за этим со спины нашей лошади, закатил глаза. Я села впереди него, дабы он не загораживал мне обзор, и его руки легли мне на талию. Однако я совсем не чувствовала ни их жара, ни веса: Солярис едва касался меня, словно верховая езда вдвоем была каким-то непотребством. Впрочем, все изменилось, стоило нам выехать из Луга и сойти с мощеной дороги. Тропа там начиналась ухабистая, а возле леса, поросшая крапивой, клевером и люцерной, и вовсе становилась непроходимой. Чтобы не вывалиться из седла, Солу таки пришлось обнять меня по-человечески. А когда мы все перешли на рысь, дабы поскорее миновать полосу лесопилки, Солярис и вовсе вцепился мне в ребра мертвой хваткой, отчего пришлось начать дышать ртом, лишь бы вообще дышать.
Мелихор тоже ойкала и охала на каждой кочке, испуганно хватаясь за хихикающую Тесею, которую — худенькую и тонкую — удалось уместить прямо у лошади на загривке. Кочевнику же приходилось балансировать на самом краю седла, удерживая их двоих правой рукой, а поводья — левой.
— Эй, дубина, — обратилась к нему Мелихор спустя полчаса езды. — Что у тебя там на поясе висит? Бурдюк? Сними, а то в поясницу вонзается.
— Не бурдюк это, — пробормотал он, покрывшись пятнами такого яркого румянца на щеках, что их не смогла замаскировать даже алая краска. — Просто не ерзай, и не будет ничего вонзаться!
— О-у, — Мелихор ощерилась, откинув голову ему на плечо. — Это то, о чем я думаю?
— Понятия не имею, о чем ты там думаешь, но жопа у тебя большая, давит куда не следует. Подвинься!
— Ты что, с Сильтаном побратался⁈ Вам надо, вот вы и двигайтесь!
В тот момент и я, и Солярис пожалели, что едем прямо за ними.
Несмотря на то, как далеко мы ушли от берега, нырнув в густую чащу, воздух по-прежнему пах морем. А спустя час пути земля под копытами лошадей начала ожидаемо извиваться, — то плавно подниматься вверх, то резко спускаться вниз, — и к солоноватой свежести воздуха добавилась сладость можжевеловых ягод и чертополоха. Наша с Солярисом лошадь принялась хватать его зубами и жевать, начисто не замечая посылов шенкелей, из-за чего мы еще больше отстали от остальных.
— С драконом справляешься, а с лошадью не можешь?
— Так ты же, кроме черничных тарталеток, никакой сор в пасть не тянешь.
Солярис задумчиво хмыкнул и положил подбородок мне на плечо, не то для того, чтобы прижаться к моей щеке, не то чтобы высмотреть впереди развевающуюся синюю шаль. Кочевника-то, снова ругающегося с Мелихор, было видно за лигу, а вот мать Дайре уже ускакала дальше… О том, что она до сих пор не бросила нас, свидетельствовал лишь голос Сильтана, болтающий с ней вдалеке без умолку.
 
Поняв, что голыми руками мне упрямого жеребца не победить, я отломила от можжевелового куста самую длинную ветвь и как следует хлестнула лошадь по боку. Та сразу присмирела, выпустила сорняки из пасти и, громко заржав, послушно помчалась, куда ей было велено. Так я, объехав Кочевника, нагнала Мераксель в два счета и пристроила свою лошадь рядом под ее недовольный взгляд, брошенный искоса. Заметив меня, болтливый Сильтан, раскачивающийся за ее спиной, резко смолк на полуслове.
Трава, прежде доходившая лошадям до колен, теперь щекотала и жгла мне бедра, становясь все выше, злее и запутаннее. Если в начале леса вязы еще уживались с плодоносными деревьями, дикими яблонями и вишней, то в глубине его хозяйничали уже безраздельно. Изогнутые ветви, поросшие мхом и грибами, переплетались друг с другом, образуя купол из малахитовых листьев. Во многих туатах Круга вяз считался древом бессмертия: сколько бы ни пожгли вязовых лесов во время войн и драконьих нападений, все они спустя годы вновь прорастали. Саженцы их нетленны, выживают даже в самой прожженной почве и неизбежно возрождаются. Может, потому их так много здесь? В краю, где живут бессмертные, бессмертными наверняка должны быть и растения.
— Мераксель, вы знаете, где сейчас находится Старший Сенджу?
Я заговорила с ней не сразу, дала время подготовиться к разговору из вежливости и уважения, пускай сама Мераксель не особо обременяла себя ими по отношению ко мне. Как бывшая сторонница Сенджу, она наверняка уже не раз слышала этот вопрос как от людей, так и от сородичей. Впрочем, в ее положении негоже жаловаться. Мераксель невероятно повезло, что на троне Круга нынче восседала я, а не мой отец. При нем она бы давно лишилась крыльев, хвоста и головы. Но, покуда королева я, снова ухудшать отношения с драконами, а еще и с ярлом Дану, было не в моих интересах. Мераксель прекрасно знала об этом, потому и вела себя столь фривольно. Но в разговоре все-таки проявила сдержанность:
— Сенджу стал тем, чем должен был стать еще давно. — Голос ее звучал хрипло и глухо, как стук воды по крыше. Отчего-то мне подумалось, что такой голос обычно бывает у тех, кто много и часто плачет. — Он стал камнем.
— Почему вы так уверены в этом?
— Потому что у Сенджу не осталось ничего, ради чего он мог бы продолжать жить и испытывать эмоции. Как Сказитель, Сенджу все шесть тысяч лет жил в чужих историях из прошлого, а когда набрался смелости встретить будущее, там не оказалось для него места. Как ни пытайся, но такова участь всех драконов. Сенджу был великолепным Старшим. Жаль, что он не смог принять свой конец достойно и упокоиться на вершине Сердца.
«Из-за тебя», — послышалось мне в ее словах, и я поджала губы, отворачиваясь к кустам с крупными ягодами костяники, похожими на красную смородину. Больше вокруг не было ничего, кроме новых и новых деревьев. Только земля, идущая волнами, подсказывала, что мы постепенно приближаемся к очередным холмам.
— Сенджу пытался убить меня и весь род людской, — сказала я и залезла рукой в карман, где лежал компас Ллеу. — Но я интересуюсь им вовсе не ради отмщения. То, что опустошает землю, уничтожает пищу и крадет чужие жизни, появилось по его вине. Сенджу, будучи единственным драконом, кому подчинился сейд, наверняка мог бы все исправить. К тому же несправедливо, что беду накликал он, а разбираться с ней приходится мне. Потому я спрошу еще раз: Мераксель, вы знаете, где Сенджу?
Крышка компаса щелкнула, и Мераксель резко натянула поводья. Фиалковые глаза — точь-в-точь как цветы под копытами наших лошадей, усеивающие траву пестрыми вкраплениями, — сузились, разглядывая стрелку, покрытую разноцветной чешуей. Она все так же указывала в сторону, противоположную той, в которую мы двигались, и не было от нее никакой пользы…
Но Мераксель вдруг вытянула бледную руку из-под шали и рывком выбросила ее вперед.
— Не стоит.