Кристальный пик

Мир, сотканный из миллиарда лоснящихся шелковых нитей. Малахитовая трава шелестела и ходила туда-сюда волнами, как море, а там, где ее примяли волчьи лапы, виднелась золотая земля и такие же золотые цветы, похожие на луковицы. Они же оплетали стволы деревьев, растущих на косогоре[22] впереди. Листья их были полупрозрачными, а форма напоминала остроконечные звезды. Сами нега и блаженство были разлиты по воздуху сида; пахло пьянящим медом, который распивали на богатых пирах, и лишайником с диким тмином, который, покрывая весь холм, и смягчил наше с Тесеей падение. Даже краски в сиде отличались, в тысячу раз ярче красок земных: небо не просто голубое, а сапфировое; свет, льющийся из него, не просто желтый, а прямо-таки жидкая бронза! От всего этого голова кружилась едва ли не сильнее, чем от падения в зияющую бездну.
Мы с Тесеей поднялись на ноги. Впредь не собираясь отпускать ее от себя ни на шаг, я крепко взяла ту за руку и осторожно наклонилась над колодцем, вглядываясь в чрево мироздания. Где-то там отчетливо журчали воды, принесшие нас сюда, но не было видно ни их, ни лесов Дану, средь которых где-то по-прежнему бродили наши друзья.
— Солярис! — воскликнула я, щелкнув языком. Как же он разволнуется, когда обнаружит нашу пропажу. Сможет ли отыскать нас? Сможет ли сюда добраться? Иль мы теперь предоставлены сами себе? Как вернуться назад? Можно ли вообще вернуться?
— Р-Руби?
Тесея дернула меня за грязный рукав, завидев мой ужас, который ощущался липкой испариной на ладонях. Сердце билось так сильно, что у меня заныло в подреберье. Я взялась рукой за бок, будто надеялась, что так смогу его успокоить, и глубоко вздохнула. Темнота колодца манила и отталкивала одновременно. Я не была уверена, что мы вернемся в Дану, если рискнем снова прыгнуть туда — в лучшем случае просто упадем на дно, а в худшем переломаем ноги или попадем куда-нибудь в Междумирье прямо в темницу Дикого. Ведь, находясь за гранью яви и неяви, Надлунный мир вряд ли предполагал столь примитивные решения. Даже в сказках не обходилось без жертв на пути домой.
— Простите мою наглость, но вы случайно не знаете, где находится Кристальный пик? — спросила я у Дагаз, опершись руками о горловину журчащего колодца. — Или Тир-на-Ног. Тот самый блаженный остров, куда попадают достойнейшие… Мне, если что, нужен не он сам, а просто ориентир. Я бывала в сиде лишь однажды, поэтому было бы проще начать с… Ауч!
Что-то чиркнуло меня по левой щеке. Я прижала к лицу ладонь, и пальцы намокли от крови. Кровь осталась и на тонкой костяной булавке в руках Дагаз, которой она ранила меня быстрее, чем ветер успел всколыхнуть мои волосы от ее наскока.
— Ах, так и знала! — воскликнула она, сунув острие булавки себе в рот и громко ее посмаковав. — Кровь всегда говорит больше, чем любое имя и титулы. Твоя вот кислая, как забродившая вишня. Значит, не попутала я. Снова ты взялась старые порядки нарушать, подлая Бродяжка!
Тесея, вопреки моему жесту стоять смирно и не высовываться, бросилась на защиту. Загородила меня собой, как прежде загораживала ее я, и выставила серебряное веретено вместо оружия, хоть и доставала мне темечком всего-то до груди. Тяжко вздохнув, я дернула ее назад и стерла с щеки кровь костяшками пальцев. Кем бы не была эта вёльва, живущая там, где живут боги, с Хагалаз у нее и впрямь не было ничего общего. Иронично, что имя той означало «разрушительный град», но несла она лишь добро, в то время как Дагаз, — « свет преображения», — добра этого точно мне не желала.
— Боюсь, вы обознались, — произнесла я сухо, не сводя глаз с ее скукоженного, черноглазого и покрытого белой краской лица. — Королевой Бродяжкой звали мою прародительницу. Я вовсе не она, увы.
Ворон каркнул, будто насмехался над моими словами, и перелетел Дагаз на плечо, обмотанное повязкой из сыромятной кожи. Его лапки с жуткими изогнутыми когтями оставляли на ней царапины.
— Не-ет, — протянула Дагаз, и глаза ее, черные, сузились, в то время как улыбка стала шире. Кажется, даже у бедняков зубы не были такими кривыми и темными, как у нее. — Кровь помнит! Как и мой язык. Вкус всего, что однажды попадет на него, остается со мной навечно. А Бродяжку я кусала дважды. — Вид костяной булавки, которую она принялась вертеть в пальцах, заставил меня покрыться мурашками. Двигалась Дагаз, несмотря на свою внешнюю дряхлость, настолько быстро, что я вряд ли успела бы остановить ее, реши она проткнуть мне этой булавкой не только щеку, но и глаз. — Первый укус Бродяжка заслужила тогда, когда к госпоже моей неуважение проявила, а второй раз, когда надумала уйти и снова все испортить. Из-за нее солнечный огонь никак разгореться не может. Живут эти людишки жалкие, живут… Вот ты и пришла, чтобы снова страдания их продлить, я угадала? А заодно госпожу мою мечты лишить. Ну-ну! Обертку меняешь, а нутро все такое же сучье.
 
— Язык свой длинный попридержи, вёльва, а то собственную кровь на нем попробуешь.
Быть королевой — это значит оставаться сдержанной и дипломатичной, даже когда кто-то переступает черту. В замке я могла поставить на место любого, напомнив о палаче и темнице в темных катакомбах, но здесь, в сиде, у меня не было никаких привилегий. Зато был, — точнее, появился, — Солярис, которому заткнуть чужака за пояс совершенно ничего не стоило.
— Сол! — Вместо вздоха облегчения у меня вырвался жалобный всхлип.
Он сидел на самом краю колодца на корточках, как птица на плече Дагаз, и, поставив локти на согнутые колени, буравил ее взглядом, далеким от радушного. Одежда на нем, — та самая синяя рубаха поверх драконьей брони, — пошла пятнами зелени, как если бы Солярис ломился сквозь лесную чащу, не разбирая дороги, и постоянно натыкался на кусты да деревья. Судя по тому, что одна из веточек с еще нераспустившимися почками торчала у него из волос на затылке, так оно и было. Грудь Соляриса тяжело вздымалась, и свет Надлунного мира играл на тринадцати гранях его изумрудной серьги, делая и сид, и самого Сола еще прекраснее.
— Ах, вот он и ветер тут как тут! — захихикала Дагаз, снова облизнув костяную булавку, прежде чем спрятать ее в свою прическу, припорошенную сединой у корней. — Все такой же северный и колючий. Только в чешуе теперь. Весь сброд собрался конец Эсбата чествовать!
Тесея запрокинула ко мне голову и быстро-быстро заперебирала у рта пальцами, сыпля жестами, как словами. Пускай я не понимала их дословно, но была уверена, что Тесея спрашивает: «Что за околесицу несет эта безумная старуха⁈» Я задавала себе тот же вопрос, но не собиралась искать на него ответ, ибо мне не было дела ни до оскорблений, ни до чужих загадок, покуда у меня есть мои собственные.
— Сол! — повторила я, когда он спрыгнул перед нами с колодца и отряхнулся.
Прошло всего несколько часов, как мы расстались, но он накрыл ладонью мой затылок и притянул меня к себе так, будто это были не часы, а дни или недели. Не смея противиться разгневанному дракону, я уткнулась ему в шею носом, с упоением слушая низкое грудное урчание, вырвавшееся у Соляриса от радости, которое он, однако, тут же смущенно проглотил, заметив любопытное личико Тесеи.
— Башку Сильтану оторву, — сказал Сол шепотом, ласково очертив когтем порез на моей щеке. Затем он отодвинул нас с Тесеей в сторону и медленно, почти лениво подошел к Дагаз вплотную. — А ты сгинь, дщерь волчья. Мы Совиным Принцем призваны, дело важное исполняем во имя того же рода, который мать твоя благословила. Потому либо помогай, либо уйди с дороги.
— Здесь чешуя твоя не более чем побрякушка драгоценная, ветер, так что не пытайся меня сдуть. — Дагаз сложила костлявые руки, увенчанные бусами, на рогатом навершии своего посоха, но, как бы нахально на Соляриса не зубоскалила, назад все-таки попятилась. — Я уже сказала Бродяжке: без волчицы или без меня вы на Кристальный пик не попадете. А плата моя повыше будет, чем у зверья цепного.
— Значит, знаешь о Кристальном пике? А где находится он, знаешь?
— Как же не знать такого!