Кристальный пик
— Получилось, — сказал Солярис без удивления в голосе, и я улыбнулась, поняв, что он не просто доверял мне, но и верил в меня. — Идем. Никому не отставать! Бегать за вами не будем, поняли?
Свет, просачиваясь сквозь вырезанные глаза и рты, порождал тени новые, но уже смешные и нелепые, в форме неказистых рожиц и улыбок. Из-за этого казалось, что деревья кривляются нам. Периодически в их кронах что-то шелестело, неуловимое, будто перепрыгивало с ветку на ветку. Мы шли друг за дружкой, неся свои тыквы кому как удобно: Тесея повязала свою крохотную тыковку прямо себе на пояс, Мелихор шла со своей в обнимку, а Кочевник предпочитал нести тыкву за корешок, как мы с Солом. Иногда огонь в них дрожал так сильно, что мы замедлялись, боясь, что он погаснет совсем, но останавливаться было нельзя: смола выкипала гораздо быстрее воска. Огонь освещал дорогу ровно настолько, чтобы можно было идти, не спотыкаясь, но не более.
— Ай-яй-яй! — запищала Мелихор, отцепляя свои косы от веток с фиолетовыми лепестками, которые запутались там, когда она засмотрелась на небо над нашими головами — оно наконец-то изменилось.
Если снаружи царил вечный день, то здесь царила вечная ночь. Мириады звезд на черном полотне образовывали узоры из золота и серебра, напоминая вышивку на свадебном платье. А мимо них текли сияния, словно реки, скручивались в спирали и пульсировали. Их свет не доставал до земли, путаясь в верхушках высоких деревьев, но словно притягивал к себе цветы: те раскрывались навстречу звездам, как солнцу.
Наклонившись, я мимолетно тронула пальцем один из цветков, чтобы, порезавшись о край лепестка, убедиться: они действительно стеклянные. Там, где тянулся волчий след, лежали их осколки. Они же хрустели у нас под ногами, где-то разбросанные хаотично, а где-то оформленные в ухоженные и пышные клумбы, будто кто-то старательно высаживал их точно так же, как и тыквы.
Несмотря на то что это место сложно было назвать садом в привычном понимании этого слова, это все-таки был он. Аметистовый сад. Вот только есть ли у него хозяин, как у всех садов?
— Ой, подождите! Кажется, моя свеча затухает, — раздался голос Мелихор снова. Она то и дело отставала из-за того, что ее косы, растрепанные, цеплялись за что ни попадя.
— Она не может затухать, — ответил ей Солярис раздраженным тоном, удерживая свою тыкву на уровне лица. Свет, падающий из нее, стачивал его скулы и разливал по волосам жемчужный блеск. — Мы прошли от силы полчаса. Проверь, поступает ли в воздух. Возможно, ты смолы перелила. Мелихор… Мелихор?
С тех самых пор, как мы оказались в сиде, она не могла пройти и минуты в тишине. Потому ее молчание на зов Соляриса удивило нас всех. Я обернулась первой…
И обнаружила, что Мелихор нигде нет.
— Ма’шерьят!
Крик Соляриса прокатился по саду эхом. Он оттолкнул в сторону Кочевника, машущего топором на лезущие в глаза ветви, и вернулся на несколько шагов назад, к овальной арке из двух сросшихся деревьев, похожей на ушко иголки. Там, под сенью их листьев, валялась затухшая тыква, из отверстий которой сочились смола.
— Мелихор! — позвала и я, закружившись по саду на пару Кочевником и Тесеей.
Хор наших голосов разбудил всю рощу, заставив невидимых птиц беспокойно захлопать в небе крыльями, но Мелихор все не откликалась. Ужас покрыл лицо Соляриса мелом. Мечась из стороны в сторону, порыкивая проклятия и впервые не скрывая того, как сильно он боится, что с его семьей случится дурное, Сол принялся переворачивать каждое бревно и заглядывать в каждую яму.
— Мелихор! Ма’шерьят!
— Куда подевалась эта длинноязычная? Может, ягоды где увидела и поесть отошла, а? — предположил Кочевник с дребезжащей надеждой в голосе, пнув аметистовые цветы, которые тут же поспешили закрыться и спрятать за лепестками хрупкие сердцевинки. — Дикий! Сейчас я ее найду! Эй, змеюка, ты куда подевалась⁈
— К…К…К…
Испуганная Тесея так и не смогла вымолвить имя брата, когда, рванув следом за ним в глубь чащи, поскользнулась на его разбившейся тыкве. Та, добротно располосованная топором, попросту не пережила удара об землю, выпав у Кочевника из рук и тут же затухнув, когда и он исчез следом за Мелихор.
— Рубин! Сюда! — гаркнул Солярис, хватая меня за запястье. — Живо в круг! Не дайте своим подсвечникам угаснуть!
Так вот оно что… Это имела в виду Дагаз, когда говорила, что нам не пройти через Аметистовый сад? Значит, тыквенных голов оказалось недостаточно — нужны головы настоящие, человеческие?..
— Все будет хорошо, — прошептала я не то самой себе, не то Тесее, приобняв ту за плечи одной рукой, когда мы с Солярисом встали посреди рощи спина к спине. Все выставили тыквы перед собой, едва удерживая их дрожащими пальцами за крошащиеся корешки. Я вглядывалась в длинные тени, что они отбрасывали, но не видела ничего, кроме внешне безобидных аметистовых цветов, прекрасных и острых. Отчего-то мне вспомнился Рубиновый лес: тот выглядел кровожадно, но чужой крови на самом деле вовсе не жаждал. А вот с Аметистовым садом, похоже, все было в точности наоборот…
— Прости, — прошептала я Солярису, чувствуя его острые лопатки своей спиной. Жар, который он источал, подпитываемый страхом и злостью, смог бы растопить даже фирн Меловых гор. — Я думала, тыквы помогут… Этот лес… Сад… Совиный Принц сказал, что здесь «гниет любовь богов среди цветов». Он не объяснил, что именно это значит, но теперь я поняла: это усыпальница. Усыпальница богов! Те ро, о которых говорила Дагаз… Должно быть, они… Стерегут, баюкают… А мы…
— Успокойся, — велел мне Солярис коротко и хлестко, и я вдруг поняла, что действительно едва не позволила себе удариться в истерику. Голос уже сорвался. — В том, что мы попали в западню сида, нет ничьей вины. Нужно придумать, где раздобыть побольше света… Думаю, все дело в нем. Это же не…
— Солярис?
Раздался глухой треск. С таким звуком яблоня сбрасывает перезревшие плоды в конце лета. И с таким же звуком падают пустые тыквы, когда их больше некому держать.
Я повернула голову вместе с подсвечником.
— Сол?
От жара, который грел меня со спины, остался лишь призрачный след. Он тянулся по роще шлейфом, как и запах мускуса, прежде чем ветер окончательно их рассеял. Солярис исчез, — моя опора исчезла — и я пошатнулась, сбитая с ног волной ужаса и тишины.
— Солярис!
Сердце подпрыгнуло к горлу, и во рту сделалось суше, чем в Золотой пустоши. Вокруг нас с Тесеей не осталось более ни души. А аметистовые цветы, потревоженные Кочевником, вновь распустились… Прекрасные и неувядающие, они неожиданно развернулись к нам, а не к небу, и я почувствовала на себе тысячу взглядов, забирающихся под кожу вместе с животным страхом. Все застыло — звуки, мы, звездные спирали в вышине. Предчувствие беды свербело в грудине, но ничего не происходило. Только Тесея, мелко подрагивая, что-то мычала над своей тыковкой, будто уговаривала ее не угасать. Мы так долго суетились и бегали друг за другом, что ее лыко уже дотлело наполовину, как и мое. Если роща не затушит пламя, то рано или поздно это сделает время. И мы больше никого не найдем — даже самих себя.
— Спокойно, Тесея, — сказала я тем не менее, крепко вцепившись пальцами одной руки в шов на ее платье, а другой — в свой тыквенный корешок. — Сейчас мы что-нибудь придумаем. Сейчас, сейчас…
— К…К…
— Что такое?
— Кар.
Тесея всхлипнула, задрала вверх веретено, как указатель. Немного подвинув ее в сторону, я подняла свою тыкву выше, прокладывая дорожку из света между треугольной листвой. Она колыхалась и трещала, раздираемая цепкими коготками белого ворона. Перья его, куцые, распушились, когда птица вытянула шею и пронзительно каркнула, словно передразнивала Тесею.
В этом карканье слышался человеческий смех.
— Ах, так вот оно что… Дагаз, — прошептала я и шагнула ворону навстречу. Страх вмиг растаял, не оставив после себя ничего, кроме слез, застрявших в уголках глаз, но и они быстро высохли, ибо лицо раскалилось от ярости. «Как жаль, что я не могу стать драконом и выдохнуть ее», подумалось мне в который раз. — Никакие ро здесь не водятся. Это ты похитила моих друзей, Дагаз, а не сад! Покажись, безумная хрычовка!