Хитрая злая лиса (СИ)

Министр взял чашку, сделал медленный глоток чая и посмотрел на Веру, признаваясь, как в милой шалости, которая слегка уголовно наказуема:
— Я сказал, что если её охреневшие доченьки будут вести себя неуважительно по отношению к моей Призванной, я дому Хань не только в будущем денег давать не буду, я и то, что есть, на ноль умножу. И если мне придётся спустить на это годовой доход дома Кан, я это сделаю.
— Сурово.
— Такая жизнь, — усмехнулся министр, посмотрел на «часы истины» и добавил: — Я был очень убедителен. Но это не правда.
«Дзынь.»
Он медленно качнул головой и повторил:
— Нет, я ещё не настолько сошёл с ума. Это просто ход, как в игре, чтобы заблокировать её войска на этом направлении. Даже если она не поверит, она не станет рисковать просто на всякий случай. А мне этого и надо. И это всё.
— А давайте мы всё-таки проверим пару утверждений. Например, узнаем, не ищет ли ваша матушка мужа для Мико. И есть ли в доме Хань хоть один завалящий мужчина.
— Я проверю. И если это правда, я вас озолочу. Я прямо сейчас проверю, — он встал и ушёл в библиотеку, долго там что-то писал и стучал печатями, потом вызвал секретаря, приказал разослать срочно и вернулся в кухню.
Вера посмотрела на его румянец и пляски чертей в глазах, он улыбнулся и предложил:
— Ещё чайку? Мне понравилось.
— Давайте вы сейчас немного придёте в себя, и мы пойдём обратно на фестиваль. Найдём там вашу матушку, подойдём поздороваться, и если она вам тоже прилюдно поклонится, мы будем почти гарантированно знать, что она банкрот и вдова.
— Она скорее умрёт, чем это сделает, — усмехнулся министр. — Но я хочу посмотреть на её лицо, когда она будет принимать это решение. Пойдём. Хватит чая, пойдём скорее, — он протянул ей руку, она взяла и сказала:
— Ленту завяжите.
— Да, точно. А вы возьмите сумку, — он пошёл к зеркалу завязывать ленту, она пошла в библиотеку за сумкой, когда вышла, он шёл навстречу.
«Ему только опенинга из аниме для полноты картины не хватает. Какого-нибудь дикого японского рока, с цитатами из кодекса бушидо, а на фоне цветы и мечи, и летает кто-нибудь.» 
— Почему вы улыбаетесь? — он остановился перед ней, она опустила глаза и покачала головой:
— Всё хорошо.
— Тогда пойдём и сделаем ещё лучше, — он протянул ей руку, она взяла, и он телепортировал их обратно на фестиваль.
***
  
8.44.15 Поэзия и самооценка
 
Они оказались там же, где появлялись в первый раз — на дорожке перед воротами. Министр повёл её прямо, в ответ на вопросительный взгляд, объяснив:
— Срежем, там всё равно не на что смотреть.
Солнце давно село, небо стало чёрным и звёздным, из полумрака впереди выступали ярко освещённые тройные ворота, центральные двери были закрыты, в правые входил поток людей туда, из левых выходил поток обратно, было много маленьких зашторенных носилок, которые несли на плечах мужчины по двое или четверо. Министр заметил, что Вера на них смотрит, шутливо толкнул её локтем и сказал шёпотом:
— Устанете ходить — вам такую найму. Почувствуете себя благородной цыньянкой.
— Безногой цыньянкой, вы хотели сказать? — мрачно усмехнулась Вера, он качнул головой:
— Большеногие тоже в таких катаются, у них здесь спорт не особенно популярен, так что пройти пешком такое расстояние, как отсюда до Парка Клёнов — это настоящий подвиг, даже по прямой. Вы не устали ещё?
— Нет, я привыкла много ходить. Дома мы с подружками могли километров десять по городу намотать, просто гуляя в удовольствие. А когда я парней намеренно загоняла, то все двадцать.
Он усмехнулся, как будто мог много чего сказать по этому поводу, но не стал, спросил другое:
— А почему вы, кстати, меряете расстояния в метрах?
— Меня больше интересует, откуда вы вообще знаете это слово.
— Меня тоже интересует, откуда вы его знаете. Это наша единица измерения, правда, она магическая.
Вера подняла брови, министр кивнул:
— Изначально метрическую систему использовали только маги. В последние лет пятьдесят её пытаются внедрить у себя строители, но это идёт очень туго, потому что само понятие «метр» ни к чему не привязано, если в бригаде нет мага, который делает все построения на местности магически, то они рисуют этот «метр» как им хочется, буквально с потолка. А потом приходят маги, перемеряют магически и предъявляют претензии, что это не такой какой-то «метр».
 
— А у магов метр откуда?
— Из магии. У них в формулах он изначально заложен, есть специальное заклинание, которое его отображает. Для магов-теоретиков, у которых нет силы, существует своя метровая линейка, мы к ней вашу карту банковскую прикладывали — совпадение стопроцентное.
У Веры брови ползли всё выше, она посмотрела на часы министра, устроенные так же, как в её мире, и спросила:
— Призванный принёс?
— Мастер Аскольд, да. А в ваш мир кто принёс?
Вера задумалась, постепенно понимая, что у неё нет информации об этом, вообще.
— Я не знаю. У нас просто есть международная система единиц измерения, в ней метр — основа. А откуда он взялся — фиг его знает, в моих школьных учебниках этого не было. Просто однажды собрались учёные и решили, что вот так будет, когда космополитизм начался, чтобы не у каждого народа своё, а для всей планеты одинаковое. Для единиц веса и объёма они использовали воду, но привязывали, опять же, к метру. А откуда он взялся — хрен его знает. Причём, это не так давно случилось — моя прабабушка, например, огород расчерчивала по саженям, потому что «сажень» — это расстояние между рядами кустов, чтобы посадить их, и потом между ними нормально ходить и обрабатывать. Ещё были вершки, локти, пяди, всякие такие единицы, которые от тела зависят. Но это древность.
— У нас это данность, — вздохнул министр, стал показывать руками расстояния и называть их: — Палец, ладонь, локоть, шаг. Большие расстояния привязывают к переходам — пеший переход, конный переход, морской переход. Причём, морской в каждой стране разный. В метрах только магические карты.
Вера молчала и думала, министр тоже замолчал, какое-то время поизучал кирпичную кладку под ногами, потом с лёгким смущением посмотрел на Веру:
— На фестивале нужно разговаривать об искусстве, а не о науке.
— Рассказывайте, — кивнула Вера, — что вы думаете об искусстве?
Министр тихо рассмеялся и не ответил, потом признался очень тихо, как в чём-то ужасном:
— Если честно, я всю жизнь считал его баловством для каких-то специфических личностей, которым заняться больше нечем.
— Машина для стихов, я помню, — серьёзно кивнула Вера, он прошипел:
— Ни единой душе, Вера, я серьёзно.
— Я поняла, — она сделала ещё более серьёзное лицо и кивнула с полным осознанием ответственности, он улыбнулся и отвернулся, опять посмотрел на неё и сказал:
— Давайте лучше вы. Знаете стихи про осень? Это всё-таки осенний фестиваль, предчувствие увядания.
— Хм. Можно попробовать, — первым в голову пришёл Пушкин, но она отмела его как детский сад, и выбрала Шевчука:
Что такое осень — это ветер. 
Вновь играет рваными цепями. 
Осень — доползём ли, долетим ли до ответа: 
Что же будет с Родиной и с нами?* 
— Сойдёт? — она невинно улыбнулась и посмотрела на министра, который выглядел слегка пришибленным таким креативом, и явно не знал, как на это реагировать. Вера улыбнулась ещё невиннее и предложила: — Продолжать? Там ещё два куплета. И припев.
— Не надо, — осторожно сказал министр.
Она тихо рассмеялась, он мрачновато уточнил:
— Вы специально?
Она стала смеяться громче, он посмотрел на неё с нешуточной тревогой:
— Вера, это серьёзно. Вас обязательно попросят сегодня что-нибудь прочитать, и не раз. Даже если в первый раз вы опозоритесь, вам обязательно дадут второй шанс, его всем дают. Не вздумайте шутить с этим, для цыньянцев это очень серьёзно. Чёрт, надо было подготовиться... — он потянулся рукой к голове, но вовремя вспомнил, что там лента, и не стал трогать, хотя было видно, что ему хочется. Веру забавляла эта ситуация, и она не делала ничего, просто шла и хихикала, любуясь его нервозностью и растерянностью.