Хитрая злая лиса (СИ)

— А теперь, может быть, если вы не хотите, чтобы я читал об этом, вы мне расскажете сами, ртом, как положено?
— А что рассказывать? Я вам уже всё рассказала. Я получила письмо от Миланки, узнала, что это она. Всё. Можем пойти чайку выпить.
Она стояла возле спрятанного отчёта, министр смотрел на неё снизу вверх долгим печальным взглядом, потом тихо сказал, указывая на её одеяло:
— Сядьте.
Она села как раньше, он помолчал и предложил тем тоном, который она уже привыкла считать смущённым, потому что он звучал как «можете послать меня, я привык, я готов и не расстроюсь», на самом деле это значило, что вопрос для него важен, настолько важен, что он рискует его задать, хотя уверен, что шанс получить ответ исчезающе мал:
— Прочитаете мне?
Она пожала плечами и взяла телефон, вздохнула:
— Там нет ничего секретного.
Прочитала вслух, потом развернула ему экран и показала фотографию Ли Шенга. Министр не упал только потому, что сидел, зато глаза округлил так, что Вера сама чуть не упала. С трудом сдержала смех, изобразила похоронно серьёзное лицо и сказала:
— Надо что-то отправить в ответ.
Он посмотрел на неё окончательно охреневшими глазами, с большой надеждой, что она шутит. Вера осмотрела его с ног до головы, развела руками, продолжая изображать серьёзность, потом не выдержала и рассмеялась, он выдохнул с безграничным облегчением и посмотрел на неё укоризненно:
— Шуточки у вас, конечно.
Она рассмеялась громче, запрокинула голову и сообщила потолку:
— А что мне остаётся?
— В каком смысле?
— В глобальном. Я умерла. Мой парень вместо того, чтобы рыдать в депрессии, радостно побежал тратить мои деньги и обмывать покупки. Моя сестра устроила мне поминки, на которых напоила моих восемнадцатерых друзей, которые там, а я — здесь. И семья моя там, и работа, и вся моя жизнь. А здесь зато моя лучшая подруга, которая с детства считает смыслом своей жизни доказать всему миру, что она круче меня, и здесь у неё это, с большой вероятностью, наконец-то получится. Но есть у меня подозрение, что этому письму недели три минимум, и если бы она писала его сейчас, оно было бы совсем другим, так что у неё тоже всё не радужно, и с этого момента это моя проблема. И кроме всего того дерьма, которое валится лично на меня, теперь я буду обязана думать ещё и том, что валится на неё, и каким образом мне с этим разобраться. Единолично, как обычно. Что мне остаётся? Что бы вы делали на моём месте?
Он медленно глубоко вдохнул, ещё медленнее развёл руками и предложил:
— Чай?
— Отличный план. Пойду умоюсь, — она встала и пошла вниз, громко протопав по ступенькам, зашла в ванную, включила воду, а потом предельно тихо развернулась и поползла по ступенькам обратно. Она знала, что каждая ступенька скрипит, поэтому наступала не на ступеньки, а на их крепления справа и слева, распределяя вес на руки и ноги, так получалось гораздо тише. Поднялась и села на верхнюю ступеньку, заглядывая в щель между дверью и косяком, которую специально оставила, когда уходила.
Министр читал отчёт Кайрис.
Наблюдать за ним, когда он не знал, что не один, было особым видом кайфа — он расслабился, сидел удобно, отбросив все цыньянские заморочки, сначала просто сидел, потом лёг на пол, опираясь на локти. Быстро пробежал глазами все страницы, потом вернулся к каким-то интересным моментам, перевернулся на спину и стал читать медленно, тихо смеялся, вздыхал, опять смеялся.
— Что вам так понравилось?
Он дёрнулся, перевернулся на грудь и сел, Вера отодвинула дверь полностью, посмотрела на возмущённого министра, усмехнулась:
— Что? Подсматривать неэтично? Давайте, расскажите мне об этом. Я слушаю. Можете сначала с Кайрис посоветоваться, как рассказать так, чтобы было прикольнее. Она хорошо пишет? Почитаете мне?
Министр сидел молча, недовольный и мрачный, но Вера видела, что это смущение. Он смотрел в сторону, потом посмотрел на Веру и сказал:
— Чего вы от меня хотите?
— Я свой вопрос уже задала. Повторить? Что вам так понравилось в отчёте Кайрис?
 
Он нахмурился и отвёл глаза, долго молчал, потом опять взял листок, посмотрел на него, убрал и сказал ровно и без выражения:
— Мне понравилось ваше возмущение тем, что старшая Кан не предложила мне чай. И ваша уверенность, что однажды она будет сама хотеть, чтобы я его принял.
— Я это сделаю.
Он посмотрел на неё чуть более живым взглядом, Вера медленно кивнула:
— Сделаю, увидите. Если я плачу, это не значит, что я сдаюсь. Это значит, что сегодня мне хреново. Но завтра это пройдёт. Я справлюсь, я и не с таким справлялась, я видела в своей жизни достаточно сложных ситуаций, и я всегда справлялась. Я называю это «минутка нытья», если был плохой день. Если очень плохой, то нытья может быть больше — ночь, иногда ночь, день и ещё одна ночь, но это максимум. Потом я умываюсь и иду решать вопросы. И я их решаю. Можете не верить — я привыкла к тому, что в меня не верят, меня это не останавливает, и ни в чьей вере я не нуждаюсь для того, чтобы справиться. Делайте что хотите. Но не удивляйтесь потом, когда я буду делать то, что хочу я, наплевав на ваше мнение.
Она встала и пошла вниз умываться.
  
8.44.28 Свекровь с ногтями и невестка с зубами
 
Когда вышла, дверь из гостиной в столовую была отодвинута, там горел свет, Вера вошла туда, увидев за столом министра, а на столе чайный набор из столовой Булата и целое блюдо всяких сладостей, которые продавались в тех рядах, которые они с министром пробежали насквозь сегодня вечером. Министр сосредоточенно заваривал чай, так внимательно, как будто от этого зависело всё в его жизни, Вера подошла и села на подушку напротив. Стала изучать стол — в центре стояла обычная свеча, она горела, давая слабый жёлтый свет, рядом стояла чёрная свеча, она не горела. На блюде лежали какие-то мелкие фрукты, покрытые карамелью, с воткнутой палочкой, выглядело как чупа-чупс. Такие конфеты, как та, что ей вручил генерал Чен, лежали горой в глубокой тарелке, завёрнутые в яркую бумагу без рисунка. Отдельно лежали какие-то палочки, кубики и шарики, она не знала, что это такое. Посмотрела на министра, он поставил перед ней чашку и убрал чайник подальше, взял свою чашку и осторожно посмотрел на Веру, поймал ответный взгляд и сразу же отвёл свой, тихо сказал:
— Приятненького.
— Спасибо.
Она сделала глоток из чашки, министр спросил с лёгким ехидством:
— На этот раз не «ужасно заварен»?
Она улыбнулась и посмотрела на него с жалостью:
— Вас это зацепило? — он отвернулся с гордым видом, она улыбнулась шире и вздохнула: — Не принимайте близко к сердцу, я сказала это для того, чтобы польстить ей и разрядить обстановку. Ваши несчастные женщины настолько замордованы бесконечными придирками и требованиями, что ради доброго слова готовы родину продать.
Он посмотрел на неё серьёзно, отвёл глаза и тихо сказал:
— Не только женщины.
Вера посмотрела на него, ожидая продолжения, он смотрел в сторону и медленно поворачивал чашку, потом вздохнул и сказал с долей шутки, хотя прозвучало жалко:
— Джен выглядит как свежий утопленник, я его даже Доку показал на всякий случай. Док сказал, с такой частотой сердечных сокращений и уровнем страха он долго не проживёт, сказал «скрепку» на него повесить, я повесил. Это единственная причина, почему я сейчас здесь. Если бы за ним Док не следил, я бы сам там сидел, выслушивал.
— Бэй Ви коза, — вздохнула Вера, — если у вас есть запись моего разговора с ней, дайте её Джен Джи послушать.
— Что там было?
Вера посмотрела на него с большим значением и сказала:
— Как вы думаете, стала бы сферическая женщина в вакууме скакать по крышам среди ночи ради того, чтобы попялиться на какого-то левого мужика, который ей вообще не нравится?
Он медленно глубоко вдохнул, потёр глаза и устало попросил:
— Можно без иномирских эвфемизмов?
— Ладно, будем говорить на вашем. Это цитата из Бэй Ви, можете её передать Джен Джи, по большому секрету. Готовы? «Мой господин фехтует лучше всех в мире, это очень красиво, а твой господин — единственный, кто может составить ему конкуренцию. Они иногда раздеваются».