Анастасия

Признаюсь, что в последние годы я редко общаюсь с родителями именно по вышеуказанной причине. Мой отец до сих пор не одобряет моей жизни вольного художника. Он не любит Францию, и особенно Париж. Даже в свои семьдесят четыре он физически активен и занимается бизнесом. А дядя мой, увы, скончался несколько лет тому назад от сердечного приступа.
Итак, сразу же после гимназии и весьма быстрых сборов я был тут же отправлен на учебу в Цюрих. Параллельно с курсом правоведения мне пришлось еще проходить занятия по экономике, а потому во время учёбы у меня было очень мало времени на гульбу и развлечения. Если сказать вам, что я почти не поднимал головы от книг – это ничего не сказать. Помимо этого мне приходилось углубленно изучать несколько иностранных языков.
Причем денег мне посылали ровно столько, чтобы едва хватало на оплату преподавателям, жилье и питание. Я не получал сверх этого ровно ни одного франка. И за моими расходами строго следил дядя, который часто навещал меня. Он же помог мне снять приличную и недорогую квартиру у одной пожилой семейной пары. Там же меня и кормили весьма будничной и скромной едой.
Конечно, Швейцария – это не Россия. И за границей было гораздо больше соблазнов. И всё же – так вышло, что за все время учёбы я лишь пару раз бывал в одном из местных пабов и на студенческой вечеринке. Правда, на втором курсе я был недолго и пылко влюблен в продавщицу из магазина, где я покупал местные булочки и швейцарский сыр. Продавщица, как мне помнится, была весьма недурна собою и мило кокетничала, когда продавала мне по субботам местный Цопф и Граубюнден. Несмотря на загруженность, я долго вынашивал мысль о поэтапном соблазнении этой милой торговки. Но, как выяснилось позднее, она оказалась замужем и любезничала ровно со всеми своими покупателями.
В свободные от занятий часы, не смотря на протесты дяди и отца, я часто втайне бегал на набережную реки Лиммат и рисовал там средневековые здания, соборы и церкви, отражающиеся в воде. А так же белых лебедей. Их стаи царственно покачивались в тихих волнах реки. Иногда я уезжал за город и бродил там по маленьким швейцарским деревенькам с белеными домиками. Я бесконечно любовался местными монастырями, церквями и соборами. От пейзажей альпийских маковых лугов, нетронутых, словно хрустальных озер и верхушек заснеженных гор у меня захватывало дух. И, конечно, я всюду таскал с собой небольшой мольберт.
Я даже привёз на родину целую стопку собственных акварелей из славного края моей студенческой юности. Господа, я не стану слишком подробно описывать свой цюрихский период, ибо это не входит в тему моего рассказа. Скажу только одно, что вернулся я из Швейцарии ровно через пять лет, ибо мои родители, желающие впихнуть в меня как можно больше знаний, оплатили еще несколько спецкурсов у именитых профессоров.
Вы только не подумайте, друзья, что перед вами сидит человек, который до двадцати лет умудрился остаться девственником. Нет, это не так. Впервые я познал женщину в семнадцать. И ей оказалась одна…
* * *
Гурьев внезапно замолчал, будто очнувшись от тумана воспоминаний. Он вновь отхлебнул вина и закурил новую сигарету. Сделав несколько затяжек, он бегло глянул на Алекса, а потом более пристально посмотрел мне в глаза.
– Простите, мальчики, я вот тут подумал о том, в какой степени откровенности я могу продолжать свой рассказ? Я вполне себе представляю свободу современных нравов, и снятие многих моральных запретов у нынешней молодежи. Индустриальная и культурная революции, помимо всем нам известного октябрьского переворота, перевернули многое в головах людей и сняли табу с непечатных изданий и откровенных художественных произведений. Однако дело морали – это, согласитесь, вопрос весьма индивидуальный. И деликатный. Понимаете, моя история подразумевает собой такую степень искренности и отсутствие ханжества, которые бы многим чопорным господам и дамам пришлись бы не по вкусу. С Алексом мы уже общались, но вы Борис… После всех моих исповедей не сочтете ли меня старым сатиром, льющим в пуританские уши смесь из непристойностей?
 
– Вы серьезно? – я усмехнулся.
– Вполне, – кивнул Гурьев и сплюнул с языка крупинку табака.
– Граф, я не стану долго объясняться. Я скажу лишь пару слов в своё оправдание. Так вот, одно скромное американское издательство выпустило сборник моих эротических рассказов. Шквал критики обрушился на мою голову сразу же после выхода этой книги. Мои рассказы называли «порнографическими». Хотя это вопрос весьма спорный. И нет в литературе четкого критерия отличия «порно» от «эротики». Слишком тонка грань. Как по мне, так основное отличие эротики заключено как раз в наличии сюжета, а в жанре «порно» сюжет может и отсутствовать. Так вот, сколько бы меня не критиковали в тот год, ничто не смогло остановить продажу моего маленького сборника. Его переиздавали трижды. А мой издатель просит меня вновь написать нечто в том же духе. Как сказал кто-то из классиков: «Книги фривольного содержания никогда не пылятся на полке».
Гурьев с улыбкой качал головой.
– Я убедил вас, что никоем образом не могу являться ханжой?
– Я не читал вашего сборника, но думаю, что да. Хорошо, я продолжу.
Продолжение рассказа графа Гурьева Георгия Павловича
– Но я отвлекся. Как вы уже поняли, в моем воспитании самую важную роль играл дядя. Это был уникальный человек. Не по годам прагматичный. Он был старше меня ровно на десять лет. Иногда мне казалось, что он попал в наше время из будущего. Он был очень спортивен, подтянут и всегда модно и с лоском одет. Кстати, он не был красавцем, но держался весьма элегантно. Многие женщины сходили от него с ума, а он так и не женился, оставшись почти до конца жизни заядлым холостяком. Почти… Несмотря на явный успех у женщин, сам он был рассудочен в амурных вопросах. И к взаимоотношению полов подходил весьма утилитарно и приземлено. Он мог говорить о дамах ровно так, как говорил бы о лошадях или новых машинах. Кстати, машины были его главной страстью. После его смерти остался целый ангар новеньких дорогих авто. Так вот, сразу же после окончания гимназии он как-то забрал меня в свой английский клуб и там завёл разговор о женщинах.
– Мой дорогой племянник, – просто начал он. – Скажи, за время учёбы в гимназии ты не имел связи с женщиной?
– Нет, – я мотнул головой и покраснел, словно рак.
– Вопрос этот я задал тебе на всякий случай. Признаюсь, что я доплачивал твоим воспитателям, чтобы они не спускали с тебя глаз. Но, и на старуху бывает проруха. Вдруг ты согрешил с какой-нибудь гимназисткой или пепиньеркой из Арсеньевской гимназии тогда, когда твои воспитатели потеряли бдительность?
– Нет же, дядя, – почти закричал я.
– Ты не ори, а веди себя спокойнее. Спокойствие и хладнокровие отличает истинного мужчину от всех прочих. Я научу тебя смотреть на женский пол с той долей разумности, коего они заслуживают. Я хочу воспитать из тебя серьезного государственного деятеля, человека высокого достоинства и чести. А потому я сразу буду посвящать тебя во многие житейские и не только вопросы. У тебя сейчас тот возраст, когда в теле происходит бурление всех жизненных соков. С природой спорить глупо и бессмысленно, а порою и пагубно. Но даже в осознании сего факта должен наличествовать не сиюминутный эмоциональный порыв или не дай бог сентиментальность. В половых вопросах так же, как во всех прочих, должны присутствовать глубокая осведомленность, практичность и рационализм.
Я почти не понимал ни слова из того, о чём мне тогда говорил дядя. Я лишь смотрел на него широко раскрытыми глазами и ловил каждое слово, попутно проговаривая губами окончания его фраз.
– Запомни, ни один дамский угодник, ловелас или бонвиван – никогда не сделали сколько либо значимой и серьезной карьеры. Такого рода людишки – это человеческий мусор. Все романтические страсти, фантазии и грёзы – это удел меланхоличных барышень, вздыхающих возле окна в ожидании кавалеров. Мужчине такие страдания и мысли не к лицу. Скажу даже больше – все романтические настроения ядовиты и порочны в своей сути. Они ведут мужчину к позору и гибели. И мне бы хотелось, чтобы вся твоя дальнейшая жизнь была лишена этих амурных глупостей. Когда придёт время, я найду тебе достойную спутницу – здоровую, породистую, миловидную, со связями и капиталом, способную нарожать кучу детей. И тогда я женю тебя на ней, дабы ты смог впоследствии стать всеми уважаемым отцом семейства и продолжить графский род Гурьевых.