Скрипка для дьявола (СИ)
Но Эйдну он нравился и своим холодным поведением вызывал у премьера расположение. Добродушнее он относился только к Парису, но это отдельный разговор, кхм. Честно говоря, я давно уже смирился с тем, что Париса мне не заполучить никогда, да и не был уверен в том, что он мне по зубам. Так и оказалось. Из этого я лично для себя извлёк мораль: «Не уверен – не берись».
Лоран редко улыбался, словно его принципом было: «Для улыбки должен быть веский повод». За всю неделю моего знакомства с ним он улыбнулся лишь раз – когда однажды утром Эйдн зашел ко мне, чтобы показать и дать примерить присланный из Италии костюм для грядущего выступления. Увидев сонного Лорана в обнимку со скрипкой, Дегри подошёл, протянув ему руку посадил на диване, и с едва заметной улыбкой сказал по-французски, отодвигая с лица взъерошенную каштановую шевелюру:
«Смотрю на человека, а вижу скрипку», – тогда юный француз расплылся в сонной, странно-благодарной улыбке. Я до сих пор поражаюсь, как Эйдн мог видеть такие вещи – задевающие струны той или иной души.
И вот, когда настал день выступления, всю мою уверенность как рукой сняло. Внешне я спокойно сидел и занимался своими делами, но внутри не мог найти себе места и сходил с ума от волнения и беспокойства. К тому же выдалась не самая лучшая погода – небо было тёмным, и то и дело начинался дождь. И вот, ближе к шести часам вечера, когда зарядил сильный ливень, я сидел у себя в номере и пытался отвлечься от скребущих на душе кошек – читал какую-то бульварную газетёнку, забытую вчера Парисом на столике. Но в память не лезло ни одной французской буквы, ни единого слова. Меня осаждала лишь одна мысль: «А вдруг не получится?»
Перевернув страницу, я наткнулся на известие о смерти известного парижского музыканта и композитора – Валентина Вольт`ера. Судя по дате, его уже год как не стало и вчера был день его кончины. Должно быть, он был хорош, раз его вспомнили через год ветреные, вечно несущиеся куда-то французы.
До выхода оставался какой-нибудь час, а я всё ещё был не в состоянии справиться с собственным страхом, хотя и раньше выступал перед зрителями. Но что такое подмостки рыночных театриков по сравнению с Государственной Парижской Оперой, с её величием и великолепием?!
Хлопнула дверь и я подскочил от неожиданности.
- Лоран!!!
- Что? – он удивленно и вопросительно уставился на меня, вероятно подумав, что я его зову.
- Нет, ничего... – пробормотал я, ругая себя за внезапный срыв. Мои нервы были натянуты, как тетива.
- Вы так бледны, месье. Что с вами? – он прошёл в гостиную и, положив футляр со скрипкой на столик в стиле Людовика ХIV, пристально, даже слегка требовательно посмотрел на меня. Я промолчал – не хотелось признаваться в своей слабости. Но чёртов маленький струнощип не оставил мне никаких шансов:
- Вы волнуетесь перед выступлением?
- Да, – наконец сознался я, зная, что если начну врать, то сразу же выдам себя. А ещё актёр...
- Хотите, я вам сыграю? – вдруг предложил Морель. Я изумлённо посмотрел на него. До этого он даже случайно не позволял послушать себя, а тут вдруг...
- Сыграй. Буду тебе очень благодарен, – ответил я, не желая упускать столь редкий шанс.
Он наклонил голову набок, посмотрев на меня, словно что-то сверяя, а после медленно – до боли утончённо – открыл серебряные защёлки на футляре. Вот уж не знаю, почему меня так проняло – должно быть, всё дело было в длинных и ловких пальцах скрипача, а может, так сказывалось предпремьерное волнение. Я, замерев и ощущая проходящую по спине и плечам дрожь, наблюдал, как он в звенящей чувственной тишине квартиры, обставленной французскими безделушками, укладывает свою Амати себе на плечо, прижимаясь подбородком к её деревянному, переливающемуся вином телу, и, сливаясь с ней воедино, проводит смычком по тонким струнам, заставляя первый колоратурный возглас перерастать в плавную, до боли знакомую мелодию. Недавно я её слышал, когда мы все вчетвером ходили в один из театров на концерт симфонической музыки. Скрипичный ноктюрн Шопена в C-sharp minor. Чудесная и плавная, успокаивающая и одновременно нагоняющая лёгкую грусть мелодия. Нежный и мягкий голос Амати создавал впечатление, что эта музыка обволакивает тебя своими ласковыми объятиями, подобно несущему умиротворение сну. Откинув голову на кожаную спинку дивана, я, скосив в сторону глаза, наблюдал за игрой Лорана, за грациозными и математически точными движениями его белых тонких пальцев, за слегка раскачивающимся в плавном и медленном ритме телом, за выражением лица, что, подобно пантомиме, отражало любое движение настроения в ноктюрне: делалось то нежным, то грустным, то усталым, то порой даже по-детски испуганным. Такая богатая гамма эмоций, что я ощутил их как свои собственные.
Высокая, колющая, словно кинжал нота, а вслед за ней вновь опадающие печальные переливы. Словно ты плывёшь куда-то в тёмных водах не узнанной никем реки. Она поглотила твой разум, твоё тело и твоё сердце последним тончайшим и растворившимся в воздухе звуком...
Открыв незаметно сомкнувшиеся веки, я посмотрел на Лорана. Но он уже начал играть другую мелодию. Я её не знал, как и те, что он играл до этого, наедине с собой. Она была другой... Она была пропитана знакомой мне атмосферой... Италия.
Спокойная и плавная, к концу окрашивающаяся тревогой, доводя её до своего апогея. Ничего лишнего или помпезного, ничего академического или официально-напускного. При её звучании в памяти всплывали тихие, золотистые от заката вечера где-нибудь в Тоскане или Кремоне. Вечера, сменяющиеся холодным ветром в предвестии ночной грозы.
Когда замерла заключительная нота, я так и остался сидеть, положив повернутую в сторону музыканта голову на спинку дивана, будучи не в силах оторвать от него взгляда. Скрипач с волосами цвета Амати. Маленький дьявол, играющий смычком на голосах грешных душ. Как я мог... Как я мог найти именно тебя?! Почему тебя нашёл именно я?!
- Лоран... – прошептал я со слабой улыбкой.
- Да, сир? – он отстранился от инструмента и обратил на меня вопросительный взгляд сапфировых глаз.
- Я никому не расскажу, что ты родом из преисподней, только сыграй ещё раз.
[1]Мастера школы Амати. Ама́ти (итал. Amati) — итальянское семейство из Кремоны, занимавшееся изготовлением струнных смычковых инструментов.
====== Монстр. ======
Пережив последние минуты дикого волнения и выйдя на сцену, я, как и прежде – когда танцевал со своей бродячей труппой, забыл обо всём, и выступление для меня стало не мучительным распятием, а сладостным забвением в волнах увлекательного азарта и вдохновения. Но стоит ли говорить, что так сложилось отчасти благодаря Лорану? Я не знал – хорошо это или плохо, но на протяжении всего представления, мне в каждой музыкальной ноте слышалась скрипка. И от этого мне было хорошо и спокойно.
Он играл мне до последней секунды перед выходом из номера. Когда в дверь постучали, он последний раз провёл смычком по струнам и тут же положил скрипку на её обтянутое чернильным шёлком ложе и захлопнул крышку. Словно отправил голоса мёртвых в гроб – отдыхать до следующего концерта.
Я знал, что он сидит сейчас в зале – хрупкий чертёнок, сжимающий в руках неразлучную с ним скрипку.
В моих жилах всё ещё бурлила кровь, я не мог дождаться момента, когда же, наконец, смогу поблагодарить его. Я впервые за долгое время ощутил присутствие неподдельного, страстного вдохновения.
______________
- Все здесь? – Эйдн стоял в толпе артистов собственной труппы, собравшейся вокруг него, – Все себя хорошо чувствуют? – послышались утвердительные реплики, и мычание в духе: «да» и «вполне», – Прекрасно. Все молодцы, всем спасибо! – глядя на расходящуюся по гримёркам труппу, Дегри глубоко вздохнул и с силой провёл ладонями по лицу. Он жутко перенервничал, когда у примы-балерины случился обморок за десять минут до выхода на сцену. Если бы её не слушались конечности, то это была бы катастрофа и огромные проблемы со всеми богемными шишками, начиная от директора театра и заканчивая французским двором – на представление внезапно пожаловал его Высочество Наполеон III со своей дражайшей супругой.