Скрипка для дьявола (СИ)

- Андре, зачем? – лицо в каштановом обрамлении локонов лежащего подо мной на покрывале Лорана выражало пронзительный вопрос и страдание. – Я же просил вас, умолял вас оставить меня. Зачем вы снова пришли?
- Чтобы узнать, чего ты боишься. Я хочу знать причину, почему я должен оставить тебя и отказаться от своих чувств.
- Я уже сказал вам...
- Ты ничего не сказал мне! – отрезал я и, склонившись над ним, упёрся ладонями в расшитую бутонами золотистую поверхность кровати по обе стороны от головы француза, – Я хочу знать, что с тобой происходит! Хочу знать, что тебя гложет, что тяготит, потому что я люблю тебя! Но я ничего не могу узнать, потому что ты молчишь, словно проклятый! – отдышавшись, я продолжил, уже спокойнее:
- Ты не должен бояться меня, Лоран. Я сделаю всё возможное, чтобы не причинить тебе боль, но и ты не причиняй ее мне. Я твой друг и мне не нужны твои страдания... – я крепко обнял его, уткнувшись лицом в ароматную шевелюру и утонув в ней пальцами. – Я хочу лишь твоего доверия и твоей ответной любви. Хочу, чтобы ты был со мной.
- Н-но... разве вас не смущает, что я мужчина, сэр? Или вы уже об этом забыли? – слегка заикнувшись, спросил Лоран. Я чувствовал его растерянность – её излучал каждый сантиметр его тела, она таилась в каждом движении. Меня неожиданно пробрал смех и я, отстранившись, ласково, почти дружески погладил его по щеке, позволил подняться на локтях и сесть на кровати.
- Нет, я не забыл, кто ты, мой юный друг. И ни в коем случае не хотел тебя как-то... принизить своими действиями. Но мне всё это стало не важно. Сначала мне было трудно это осознать, но после всё стало понятно и естественно, как никогда. Полюбив, я стал воспринимать тебя, как нечто целостное, заключающее в себе натуру, называемую человеческой, твой талант, твои тёмную и светлую стороны, физическую красоту – которой одарила тебя природа, очарование твоего характера и привычек. Вопрос о допустимости отношений с мужчиной – это то, что волновало тебя до сих пор? Поэтому ты избегаешь меня?
- Вовсе нет, – прошептал Лоран, опустив глаза, не глядя на меня.
- Тогда почему?
- Я... не могу сказать. Мне придётся уйти.
- Уйти? Почему? – схватился я за фразу, как за соломинку.
Он опустил голову и замотал ей из стороны в сторону. Я, опасаясь, что он снова заплачет, слегка встряхнул его за плечи:
- Ладно, хорошо, можешь не говорить пока. Скажешь, как будешь готов к этому. Но ты обязательно должен поведать мне об этом, слышишь? Обещай, что когда-нибудь расскажешь мне правду, Лоран.
- Обещаю, – ответил он. Я обнял его рукой за плечи и привлек к себе, слегка похлопав по спине:
- Хорошо.
Он осторожно, словно надеясь, что я не замечу, коснулся виском моего плеча. Я, разоблачая, наклонил голову и, взяв за подбородок, поцеловал в него, а после в ангельских очертаний губы.
- Лоран, могу я попросить тебя об одолжении? – он промолчал, вопросительно глядя на мне в глаза. Я продолжил:
- Можно мне сегодня ночью остаться с тобой? – и, видя сдвинувшиеся брови, поспешил уточнить:
- Нет-нет, не это. Просто сон. Ничего больше. – хотя, откровенно признаться, глядя на это хрупкое диво, втайне снова страстно желал его.
Он – всё ещё с лёгким недоверием глядя на меня, кивнул.
Спустя некоторое время я, лёжа в темноте, наслаждался присутствием Мореля в своих объятиях. Хотелось до безумия крепко прижать его к себе, охватить прикосновением каждую часть его тела, чтобы он почувствовал в пульсации крови: «я умру без тебя». Перебирая пальцами его восхитительные кудри, я ощущал лёгкую напряжёность мальчишеского тела, чувствовал в изгибе изящной руки, обнимающей меня за талию, что ему непривычно вот так лежать с кем-то.
Лоран впервые засыпал без скрипки в руках.
Прошел месяц, и я – впервые с момента нашего сближения – стал отчётливее замечать некоторые нюансы в поведении Лорана. И, мягко говоря, весьма странные.
Он много времени проводил в одиночестве, куда-то исчезая на час-другой, иногда даже вечером, после наступления темноты. Поначалу я за него волновался, но француз всегда возвращался, и постепенно я успокоился и привык.
 
Часто случались его «мгновенные перемены», то есть, он мог вести себя, как наивный ребёнок, а через секунду стать отчуждённым и циничным. И не только такие шаблоны поведения встречались. Их было довольно много, и каждый раз я приходил в ступор, видя очередную смену декораций. Он не притворялся – так играть было просто невозможно. Порой казалось, что передо мной стоит вовсе не Лоран, а чужой мне человек. И я не знал его.
Но были и положительные стороны: он стал гораздо лучше играть на Амати, и я порой подолгу засиживался в комнате Лорана, слушая разнообразные этюды и концерты для скрипок. Иногда француз исполнял совершенно незнакомые мне композиции. Те самые. И во всех них было нечто общее, что-то от самого Мореля, словно...
- Кто написал эти мелодии? – спросил я однажды, сидя ночью в его комнате. Было полнолуние и нам не спалось. Глядя на вырисовывающийся на фоне окна изящный силуэт Лорана, я испытывал прилив безумного вдохновения. За короткий период этот хрупкий юноша-скрипач с пышной шевелюрой стал моей тайной музой, воплощённым Орфеем, играющим на ночь созидающие арии.
- Неизвестный композитор. Он умер уже, – ответил Лоран, медленно идя через комнату и начиная играть замысловатую и чувственную, похожую на танго мелодию. Низкие, страстные ноты прорезали ночь, оставляя в воздухе, как мне казалось, тёмно-красный, похожий на призрак пламени след. Внезапно мелодия завершилась, и началась другая композиция – тонкая, чистая и лиричная, словно пели голоса херувимов; неожиданно, вдруг, она сменилась на резко контрастную, быструю, неистовую и чувственную. Почти дьявольская, почти акт любви. Разные переходы, но каждый раз чередования этих атмосфер, словно танец ангела и дьявола.
Сидя на кровати, я вытянул руку и привлек Лорана к себе за талию, приникая губами к скрытому под тонкой сорочкой животу, чувствуя через его тело быструю пульсацию крови в венах и стремительное трение смычка о струны Амати, словно проходящий по всем мышцам электрический разряд. Экстаз вдохновения, равный по своей силе плотскому оргазму... прошивающие слух, почти волшебно уместные игры полутонами... Стоило ли говорить, что в те минуты я готов был преклонить перед тобой колени, мой маленький дьявол?
Острая и пронзительная нота, символизируя конец, ворвалась в мой разум, и я, наклонив за подбородок голову Лорана вниз, жадно впился в разгорячённые приоткрытые губы, сгибая его ноги в коленях и сажая на себя сверху. Маленький соблазнитель. Я был готов разорвать его на части, а если не его, то одежду на нём, это точно. Что я и сделал. Тонкий хлопок легко поддался, и обнажённая кожа Лорана оказалась в полном моём распоряжении. Этот демон разбудил во мне своей музыкой тёмную страсть, которую я всегда старался подавить в себе, дабы не наделать глупостей, за которые после пришлось бы дорого расплачиваться. Да, всякий раз я её подавлял. Но не сейчас. Сейчас я хотел его, как никогда прежде. Моя кровь бурлила и требовала полного обладания им – этим белокожим чудом с соблазнительно раскрасневшимися щеками, жаркое тепло которых я ощущал кончиками пальцев и губами при поцелуе в них.
Не прерывая своих судорожных ласк, я опустил Лорана на покрывало, стягивая вниз остатки одежды и любуясь искусно вылепленными, сумасводящими бёдрами.
- Ты прекрасен... мой Орфей [4]... – очерчивая контур слегка опухших от неосторожных поцелуев губ, прошептал я, склоняясь и пробуя на вкус его восставшую разгорячённую плоть, заставляя Лорана слабо вскрикнуть и рефлекторно выгнуться дугой. Я был не слишком опытен в таких вопросах – ведь до этого не спал с мужчинами, но чувствовал, что юному патикусу [5], что сейчас извивался в моих руках, это нравилось.
После, входя в него – податливого и возбуждённого, задыхаясь от охватывающих меня восхитительных ощущений внутри его пылающего тела, я перестал уже думать или беспокоиться о чём-либо. Лишь эта страсть, лишь эти пересохшие губы и густые волосы, этот прерывающийся стонами, подстегивающий моё желание шёпот: «Ещё!» имели значение. Возможно, наутро ты вновь будешь безутешен, но я обещаю тебе, что осушу твои слёзы и подарю надежду, что ничто не было ошибкой – ни твои, ни мои объятия. А сейчас – дай мне насладиться твоей музыкой, мой возлюбленный Амати...