Скрипка для дьявола (СИ)

- Какого чёрта?! – от шока потемнело в глазах и я отшатнулся от Париса, чувствуя проходящую неприятную боль в затылке.
- Всего лишь седой волос, – проронил он и разжал пальцы, роняя серебристую нить на мою растерянно распластанную по одеялу ладонь, – Прошу прощения, у вас довольно толстый волос, потому вышло неприятно.
- Д-да... – пробормотал я, ошарашенно глядя на него расширенными глазами, – Я последую вашему совету, сеньор.
- Вот и славно, – улыбнулся Парис и я в очередной раз подивился юному изяществу его лика. Насмешка природы – называть этого юнца взрослым мужчиной, – Также попросил бы вас не забывать о приличиях и этикете. Вы помните уроки, Андре?
- Разумеется, – поспешил заверить его я, опасаясь, что в противном случае меня покинет ещё один волос. – Но когда меня выводят из себя, крайне трудно держать себя в руках.
- Вот он – горячий итальянский темперамент, – рассмеялся Линтон. – В этом вся сложность аристократического поведения, друг мой – держать себя в руках в любые моменты и достойно выходить из затруднительных ситуаций. Вам нужно хорошенько запомнить это и стараться претворить писаные на бумаге правила в жизнь. Я вижу: вам трудно и неуютно среди людей нашего круга – мы вам кажемся лицемерными и холодными, неправда ли? – он остро, но красноречиво взглянул на меня и я смутился: он говорил правду. Я и в самом деле всю жизнь считал аристократов лживыми, набитыми деньгами ханжами. Но в последнее время моя убеждённость в этом ощутимо покачнулась. По крайней мере, в отношении Эйдна и Париса. В них чувствовалась какая-то... правда. Запрещённая, кричащая, ошеломляющая, но – правда. Презрение ко лжи и притворству без крайней необходимости. Словно они презирали презирающее новшества общество. Жизненная тавтология. Морально-социальный лабиринт. Господи, да куда я попал?!!
- Отчасти, сеньор, не стану лгать, – признался я, едва ли решаясь взглянуть в глаза Парису, опасаясь, что он увидит в них что-то лишнее, что я совсем не собирался ему показывать. На краткий миг всё же я украдкой глянул — и совершенно неожиданно аквамариновый взгляд прекратил резать, как стекло, смягчившись:
- И вы правы, Андре.
От неожиданности я так резко вздернул голову вверх, что это, наверное, выглядело комично. То есть, как это понимать?!
- Если ты вращаешься в светском обществе, переполненный правдой до краёв, бросая её каждому в лицо, ты потерян для Света, – по карминным губам скользнула улыбка, в которой была доля горечи, – Вы никогда не задумывались о том, зачем люди врут, и на какие категории можно разделить лжецов?
- Ну... – этот вопрос озадачил меня. – Наверное, люди лгут, потому что хотят избежать неприятностей. А вот категории... даже не знаю...
- Вы верно ответили. Отчасти. Но я начну с категорий, двух самых крупных. Лжецов, по крайней мере, в моем видении, можно разделить на лжецов-защитников и лжецов-воров.
- То есть? – вздёрнул кверху бровь я. – Простите, я не совсем улавливаю ваши метафоры.
- Лжецы-защитники – это люди, которые, совершив ошибку, лгут лишь затем, чтобы уберечься от сцен у фонтана, а после спокойно и мирно исправить шероховатость. Лжецы-воры же – это те, кто лжёт, приписывая себе несуществующие достоинства.
До меня дошло наконец, о чём он мне говорит:
- Получается, ложь бывает разной по... тяжести?
- И да, и нет. Если быть точным: не каждая ложь является таковой, – поправил меня Парис. – Это тонкие грани, и, разумеется, существует множество критериев. Они открываются нам постепенно, в ходе приобретения жизненного опыта. То, что кажется на первый взгляд ложью – всего лишь способ отмахнуться от ненужных и бесполезных по сути скандалов. Правда, бывает ещё благородная ложь – чтобы оградить кого-то от неприятностей или излишней скорби, но это случается реже. А Свет построен на лжи. На лжи и деньгах. Финита ля комедия, друг мой! Научитесь не терять и не растрачивать свою правду, а держать её при себе, как козырь в рукаве, лишь в экстренных случаях пуская её в ход. По будням все мы преступники, все мы носим маски. Вы ведь как итальянец понимаете, о чем я. Это и есть способ выжить в нашем мире. Именно в него вы и попали, Андре. Если не уметь получать от этого хотя бы малейшее удовольствие, не иметь любимого дела или поддержки любимых людей, можно довольно быстро сгореть, как она... – он указал на огарок восковой свечи в подсвечнике на витом столике возле кровати.
 
- Да, сэр, – только и смог выдавить я. Что ж, я догадывался, что будет нелегко, но не знал, что настолько. Фальшивые маски, названные чужими именами; льстивые речи или холодное молчание. Сейчас я понимал, почему Эйдн и Парис выбрали именно её – заиндевевшую тишину уст. Лучше молчать, чем лизоблюдствовать.
Вероятно, видя, что я поник, Парис хлопнул в ладоши и промолвил:
- Надеюсь, вы осознали этот неприятный аспект, Андре, ну а пока...
Потянув за белый рукав моей рубашки, он взял меня за руки, и, подняв с кровати, сказал, задорно сверкая хрусталём глаз на мальчишеском лице:
- ...пойдёмте готовиться. Нас ждет Париж!
[1]Флорин (итал. fiorino) — название золотых монет, которые впервые начали чеканить во Флоренции (лат. Florentia) в 1252 году (отсюда и название монеты) и позже стали выпускать в других странах.
[2] Анто́нио Великий Страдива́ри или Страдива́риус (итал. Antonio Stradivari; 1644 — 18 декабря 1737) — знаменитый мастер струнных инструментов из Кремоны.
[3] Медора – героиня балета «Корсар», один из главных персонажей.
[4] Имеется в виду Государственная Парижская Опера – государственное учреждение во французской столице, занимающееся развитием оперного, балетного и классического музыкального искусства.
[5] Pas de chat (движение кошки) — прыжковое движение, имитирующее грациозный прыжок кошки. Исполняется с подгибанием ног в прыжке. Grand Pas de chat (итальянское) — выбрасывание ног вперед выше 90°, руки открываются из III позиции, корпус прогибается назад.
[6] Давид — мраморная статуя работы Микеланджело.
====== Париж. ======
Дорога до места назначения окончательно вымотала и меня, и моих спутников. И вот когда мы, наконец, въехали в эту столицу своеобразных контрастов, блеска и светских изысков, соседствующих с грязной нищетой, я даже не нашёл в себе сил чему-либо изумляться или ужасаться.
Мы сняли комнаты на Иль-де-ля-Сите. И сейчас, стоя в своём номере, в полутьме, разгоняемой лишь жёлтым светом уличных фонарей, я испытываю неясное чувство: новизна. В мою плоть, в мой разум постепенно входит атмосфера новых мест. Да, пожалуй, я смогу привыкнуть к этому городу. Эйдн и Парис тоже сняли комнаты, как я заметил, отдельные. Это меня немного успокоило, правда, ненадолго: ничто не мешает им встретиться ночью тайно в одной из них...
«Боже, Андре! Ты думаешь не о том!» – мысленно прикрикнул я на себя и швырнул небольшой клетчатый саквояж, который держал в руке, на покрытую тёмно-зелёным бархатным покрывалом кровать, что находилась в спальне. Остальные чемоданы лакеи давно затащили и поставили в дальнем углу, возле двери. «Забудь и успокойся! Забудь о нём!» – да, я признался, давно уже признался себе, что неравнодушен к Парису. Но, разумеется, только как к человеку, которым я восхищаюсь – отчасти кумиру. И не более того. Разве нельзя испытывать восхищение к существу, подобному тебе? Ведь восхищение сродни чувству влюблённости, вернее, это её разновидность...
Встряхнул головой, окончательно загнав себя в своих размышлениях в угол. Я не был уверен, что всё именно так. Был не уверен, что это не творческое благоговение, ошибочно принимаемое мной за чувство.
- Итак: я влюблён в Париса, – мысли, незаметно перешедшие в слова, непроизвольно выскочили и слабо зазвенели в тишине тёмной комнаты на третьем этаже.
«Господи, не верю, что сказал это...», – тут же вздохнул про себя я, решительно, хотя и безнадёжно изгоняя из своей головы досадные, до крайности абсурдные мысли.
Комната, в которой я поселился, была небольшой, но вполне просторной, чтобы не чувствовать себя запертым в чулане. Меня это вполне устраивало, как и то, что каждый предмет в ней, за исключением свежего постельного белья, отдавал ощутимой стариной: не той пыльной старостью, что заставляет морщиться и отчаянно чихать, а той, что носит в себе некий дух изысканной художественности. Примерно то же чувство возникает, когда видишь антиквариат особой категории – почти произведение искусства.