Ларс III (СИ)

— Ты хочешь объединить мир под своей властью, — сказал я, — навязать всем свои порядки. Ты хочешь придумать правила, которые сам же потом будешь менять, если они тебя не устроят. Знаю, проходили… Но ты забываешь, что люди не стадо овец. Они будут сопротивляться. Они будут бороться.
— Пусть сопротивляются, — холодно ответил Филипп, — я готов к этому. У нас есть сила, у нас есть ресурсы, у нас есть даже вера. И мы победим.
— Филипп, — я хмыкнул, — рано или поздно твоя империя рухнет, как рухнули все империи до нее. Уж Риму это должно быть известно, — и да, Рим — мой. Держи Буллу Лотаря, — заявил я, передавая письмо франкского соимператора.
Филипп на мгновение замолчал. Он взял письмо и разорвал, не читая. Его скулы напряглись. Он сделал знак одному из своих спутников.
Рогволд. Тварь подколодная с улыбкой гиены, растянувшейся в лопатообразной бороде. Он вынес вперед небольшой сверток из ткани. Развернув его, Филипп показал мне что-то знакомое. Деревянный протез Радомысла!
— Ты знаешь, что это? — спросил он с ледяным спокойствием.
— Протез Радомысла, — прохрипел я, чувствуя, как гнев и боль сдавливают мое горло.
— Верно, — кивнул Филипп, — твой дядя, верный друг и советник слишком мешал. Он стал… обузой.
Я сжал кулаки, пытаясь сдержать ярость.
— Ты заплатишь за это, Филипп! — прорычал я.
— Возможно, — ответил он, не дрогнув, — но сначала тебе придется пройти через меня. И через нее.
Он снова сделал знак, уже другой рукой, и над воротами Рима показалась женщина. Молодая, красивая, с большим животом. Милена… моя жена! Ее держали за руки с двух сторон. Рот был закрыт кляпом.
— Милена! — воскликнул я.
Я непроизвольно схватил близнецов. Омуртаг и Метик сдержали меня.
— Не волнуйся, с ней все в порядке, — усмехнулся Филипп, — пока что. Она в надежных руках. И будет оставаться в них до тех пор, пока ты не примешь правильное решение.
— Какое решение? — прорычал я, чувствуя, как холодный пот выступает на моем лбу.
— Решение присоединиться ко мне, Ларс, — сказал Филипп, — вместе мы можем изменить мир. Вместе мы можем создать новый порядок. Подумай о своей жене, о своем ребенке. Подумай о будущем.
Я смотрел на Милену, на ее испуганные глаза, и понимал, что попал в ловушку. Филипп держит в руках все карты. Он знает мои слабые места и готов использовать их против меня. Если Радомысл убит, то и Эстрид мертва? Я слишком многих близких мне людей потерял. Сокол. Гостомысл. Руяна. А теперь — Радомысл и Эса?
— Я… мне нужно время подумать, — сказал я, не в силах отвести взгляд от Милены.
— У тебя есть время до заката, — сказал Филипп. — А потом… потом будет поздно.
Тяжесть принимаемого решения навалилась на меня, словно каменная плита. Я развернул коня и медленно побрел к своему войску, находящемуся в оцепенении от увиденного. Омуртаг с Метиком молча ехали рядом, понимая, что сейчас любые слова будут лишними.
Лагерь был разбит в спешке, на низком холме в нескольких километрах от городских стен. Сотники расставляли воинов, организовывали дозоры и оборонительные сооружения. Гардарцы, привыкшие к суровой жизни и дисциплине, быстро разбили лагерь и приводили его в боевую готовность, но в их глазах читалось беспокойство и недоумение.
Я, спустившись с коня, сел на землю, опираясь спиной о ствол старой оливы. Достав из сумки карту, я расстелил ее перед собой, пытаясь найти выход из сложившейся ситуации. Мысли путались, а сердце разрывалось от боли и гнева. Филипп оказался куда более коварным и опасным противником, чем я предполагал.
— Что будем делать, Ларс? — спросил Метик, присаживаясь рядом.
— Я не знаю, — честно ответил я, — Филипп держит все козыри. Он знает, что я не могу рисковать жизнью Милены и ребенка.
— Но и сдаваться ему нельзя, — сказал Омуртаг, — он же просто использует нас в своих целях.
— Я понимаю, — кивнул я, — но что мы можем сделать? Штурмовать Рим без осадных орудий — безумие.
— Время у нас есть, — сказал Метик, — до заката. Может, что-то придумаем.
— Да, — согласился я, — нужно что-то придумать.
 
В этот момент к нам подбежал один из разведчиков:
— Царь! Со стороны моря приближается большое войско!
Ларс вскочил на ноги.
— Кто это? — спросил он.
— Неизвестно, — ответил разведчик, — но, судя по одежке, это не римляне.
— Нужно встретить их, — сказал я, — Омуртаг, отправь воинов, пусть разведают, кто это.
Болгарин кивнул и сам собрал отряд. Он поскакал навстречу неизвестному войску, а я с Метиком остались ждать.
Время тянулось мучительно медленно. Солнце клонилось к закату, а от Омуртага все не было вестей. Напряжение нарастало с каждой минутой.
И вот, наконец, на горизонте показались всадники. Болгарин скакал во главе отряда, а за ним — несколько человек в богатых одеждах.
— Ларс! — крикнул болгарин, подъезжая ближе, — это князь Ходот!
Я не поверил своим ушам. Я смотрел на приближающегося вятичского князя, не в силах сдержать удивления и радости.
Ходот спешился и подошел к нам.
— Здравствуй, зять, — сказал он, обнимая меня, — извини, что задержался.
— Ходот! — воскликнул я, — я уж думал, что с тобой что-то случилось! Где ты был?
Тесть рассказал о том, что его флоту, которым руководил Золтан, пришлось принять бой возле Сицилии. Местный царек с подачи римлян атаковал флотилию, пришлось принять бой. Битва серьезно потрепала драккары, пришлось пристать к берегу и провести ремонтные работы. Из-за этого не получилось и известить мою армию в Венеции. Слишком поздно было.
Первая армия воссоединилась со второй. Боевые осадные орудия приплыли и начали собирать. Вечный город взят в кольцо. Гардарцы ликовали, вновь воссоединившись в единую армию.
А срок ультиматума подходил к концу.
 Глава 27 
 Осень 827 г., Рим.
Солнце, словно кровавый глаз, медленно тонуло за горизонтом, окрашивая небо в багровые тона. Время ультиматума истекало, и с каждой минутой напряжение в лагере гардарцев нарастало. Я стоял на вершине холма, вглядываясь в далекие стены Рима, словно пытаясь проникнуть взглядом сквозь камень и увидеть Милену.
В моей душе бушевала буря противоречивых чувств. Любовь к жене боролась с долгом перед своим народом, отеческая любовь к нерожденному ребенку — с жаждой мести Филиппу. И я ведь знал, что будет такой выбор и мог предполагать шантаж. Но все равно оказался не готов к этому.
На стене появился Филипп. Возле него стояла Милена с мешком на голове.
— Время вышло, Ларс, — сказал глава Триумвирата хриплым голосом, — что ты решил?
Ходот, с мрачным лицом и сжатыми кулаками, подошел ко мне. Я ему уже рассказал о предложении Филиппа.
Я молчал, не в силах вымолвить ни слова. Мое сердце разрывалось от боли. Я вскочил на Дастана и направился в сторону Рима, приказав сопровождающим остаться. На Агу пришлось нарычать, он не хотел отпускать меня одного.
— Я согласен, — прокричал я.
Из меня словно вынули стержень. Да, я согласен на предложение Понтифика. Это было спонтанное решение. Главное сейчас обезопасить Милену, а потом разберемся на что я согласился.
Филипп рассмеялся. Он взмахнул рукой и на голову Милены накинули петлю. Я словно завороженный застыл в бессилии. Я же согласился! Что происходит?
Девушку толкнули со стены. Ее тело билось в конвульсиях. Мой нечеловеческий рев огласил окрестности. Мое тело словно парализовало. Мир вокруг меня померк. Я видел только безжизненное тело Милены, раскачивающееся на фоне багрового заката. Время остановилось. Звуки исчезли. Осталась лишь пустота и леденящая душу боль.
Ходот, с искаженным от ярости лицом, ринулся ко мне, стащил с лошади, схватил меня за грудки и прорычал:
— Ты видел⁈ Видел, что он сделал⁈
Я, словно очнувшись от кошмара, оттолкнул Ходота. Во мне что-то надломилось. И, кажется, это было милосердие. Оно исчезло из моей системы координат.