По завету крови (СИ)
Одежда выдавала в нем путешественника, повидавшего свет: длинный плащ, изъеденный пылью, кожаные чеботы со шпорами, плотная куртка и штаны, выжженные солнцем. Вообще в нем не осталось почти ничего от прежнего Арвина, но все же постоялец был не кто иной, как бывший помощник Рихарта Рейнора.
В дверь постучали. Вошел хозяин постоялого двора, желая убедиться, что гостя все устраивало и выразить ему почтение. Арвина это очень удивило — сколько он не путешествовал, никто не выказывал ему такого уважения.
— Все ли устраивает дорого гостя? — обратился к нему хозяин с низким поклоном.
— Да, все замечательно, — простодушно ответил странник. — Где здесь можно перекусить?
— Сэр, вы остановились достаточно далеко от южного тракта и этим оказали нам великую честь. К сожалению, в нашем скромном селении лишь одна закусочная, и она находится в пределах владений вашего покорного слуги.
Арвин немного опешил от подобного ответа. Среди простых крестьян и управителей малых селений, обычно разговаривавших с ним, редко встречались люди, которые и пару слов могли связать без ошибок. Все же близость столицы давала о себе знать.
— Закуски подадут в самое ближайшее время, — продолжал дородный мужичок, весело блеснув глазками, и положил маленькие ручки на огромный живот. Он так не хотел, чтобы гость чувствовал себя неуютно. — Бабушка Зелла готовит на вечер телятину в особом соусе. Что будет на гарнир, увы, мне неизвестно. Так пусть это будет маленьким сюрпризом для нас обоих.
Несмотря на свои размеры, хозяин легко откланялся и выпорхнул из комнаты. Арвин некоторое время задумчиво смотрел на дверь, поглаживая густую темную бороду.
— Может когда-нибудь я и смогу побороть неприязнь к людям, — подумал он — так ему понравился этот милый управитель. Бросив походную сумку на пол, он решил немного прогуляться, ведь до ужина еще оставалось достаточно времени.
Стоял отличный весенний вечер. Возле яблонь, усыпанных крошечными розовыми бутонами, кружили пчелы и шмели, охмелевшие от обилия нектара. Монотонный гул их жужжания переполнял теплый, сладкий от цветения, воздух. Несмотря на чудную погоду, отпечаток уныния никак не сходил с лица Арвина. Он сжал кулаки и с досадой махнул рукой в сторону беззаботно шмыгнувшего мимо шмеля.
— Сколько можно?! Прошло уже четыре года, а я все никак не могу отделаться от этой проклятой привычки, — выругался он, обнаружив себя, пригнувшимся и тщательно оглядывающим поле. После знаменательных событий в Дейноморе загадочные наблюдатели либо потеряли к нему интерес или так и не отыскали его след.
Таким образом ему удалось избавиться от назойливого хвоста, да вот незадача: причиной тому послужило представление, устроенное тремя мимами все в том же проклятом городке. Кровавый спектакль произвел на Арвина такое глубокое впечатление, что с тех пор он никак не мог избавиться от постоянных приступов паранойи.
Часто случается так, что дети пугаются клоунов. Некоторым взрослым это кажется забавным, потому что они и сами их боятся. Так вот, все эти страхи не шли ни в какое сравнение с ужасом, которым заболел Арвин. Теперь он держался как можно дальше от всяких ярмарок и, боги упаси, — странствующих цирков. Менестрели и скоморохи вызывали у него не веселье, а приступы неописуемой паники. Жонглеров бывший сквайр тоже на всякий случай обходил стороной.
— Четыре года, да? А, кажется, что целая жизнь, — пробурчал он, поднимаясь на ноги и отряхивая штанины от дорожной пыли.
Арвин испытывал смешанные чувства, когда вспоминал обо всем, что случилось с той поры. В лучшем случае это были досадные просчеты и сомнительные победы, в худшем — безвыходные ситуации и болезненные поражения. Все это приправлялось абсурдной несправедливостью, грубостью людей и тяжелыми решениями, в которых оба варианта были заведомо проигрышными.
Иногда Арвин серьезно задумывался о том, что в прошлой жизни кому-то порядком насолил. Судя по последствиям, тогда он был крайне мерзкой личностью; скорее всего, разрушал храмы, поругался с могущественной ведьмой и уничтожал священных животных целыми стадами!
Нет, юноша совсем не верил в ужасную карму, и только немного — в злую судьбу. Зато он испытывал настоящую гордость от того, что смог пережить весь гумус, сыпавшийся ему на голову и плечи. Испытания и лишения были по правде чертовски серьезными. Однако сейчас забывать про них не стоило хотя бы потому, что, однажды битые, они могли не только вернуться, но еще и позвать на помощь своих старших товарищей.
Арвин закрыл глаза, и перед ним замелькали картинки прошедших четырех лет. Похожие на разноцветные диафильмы они длинной линией тянулись от того самого злополучного вечера в Дейноморе. Интересно, как ему вообще удалось сбежать? Тело двигалось само собой, следуя первобытным инстинктам. Вот было бы здорово, умей оно поступать так в некоторых повседневных делах, например, когда нечаянно роняешь чашку или поскальзываешься на мокром полу. С другой стороны, вскакивать из-за стола и вприпрыжку мчаться в свинарник, чтобы спрятаться там среди поросят, после того, как разбил посуду — не самый резонный поступок. Хотя, если это очень дорогой сервис, принадлежащий какой-нибудь важной особе, подобное поведение уже и не кажется таким неразумным.
Утро после ужасных событий не принесло облегчения, а только добавило немало хлопот. Арвин бродил по лесу, вытряхивая свиной навоз из карманов, штанин и рукавов. Спустя некоторое время сквайр решил, что неплохо справился с этим делом. Увы, маленькие подсохшие сувениры еще долго находились в самых неожиданных местах и не прекращали радовать своего владельца, напоминая о веселом ночлеге.
Бывший теперь оруженосец уныло скитался по лесу совершенно потерянный. Это значило не только то, что он заблудился в чащобе, но и в безвыходном кошмаре, не желавшем исчезать даже с приходом солнечного света. За каждым деревом Арвину мерещились белые маски, только и ждавшие того, когда он отвлечется, чтобы набросить на него всем скопом и пронзить длинными острыми мечами.
Глаза слипались прямо на ходу. Прошлой ночью, хоть доброжелательные поросята приняли его как родного, сомкнуть глаз ему так и не удалось. Пробродив по лесу до полудня, насмерть измотанный сквайр выбился из сил и забылся сном прямо на небольшой опушке.
Проснулся он только посреди ночи и вовсе не от холода и сырости, а от горячего дыхания огромного бурого медведя. Хотя если сначала мишка и замышлял что-то дурное, то быстро передумал. Нет, дело было вовсе не в сострадании. Просто зверь достаточно уважал себя и не испытывал столь сильного голода, чтобы есть такого неаппетитного человека.
На следующий день Арвин нашел небольшой пруд посреди чащи. Вода была зеленой холодной и вонючей, но это его не остановило. Во время купания он немного простудился и подобрался двух новых приятелей-пиявок. Последним юноша очень приглянулся, и они совсем не хотели с ним расставаться.
После купания бывший сквайр больше не напоминал ужасного грязевого монстра неизвестной породы и стал походить на обычного болотного поганца. Желудок призывно заныл, пришло время перекусить…
Через несколько дней усердных поисков юноша нашел только пару крохотных грибов на худощавых ножках с подозрительно яркими шляпками и роскошными юбочками; ему впервые встречались такие. Они могли быть ядовиты. Они могли быть опасны. Они могли быть чем-угодно, но в первую очередь они были едой.
За очень короткий срок Арвин усвоил несколько уроков. Первым делом ему пришлось признаться себе, что поздней осенью посреди леса было очень сложно найти еду.
Второй урок научил его тому, что Рихарт Рейнор, если вдуматься, был мужик вполне себе неплохой, даже заботливый. Конечно, у оруженосца имелись к рыцарю некоторые претензии, но за время всех путешествий ему ни разу не приходилось жаловаться на полное отсутствие еды!
Последний урок ему поведал необычный старичок, с которым они случайно пересеклись в непроходимой чащобе. Вместо кожи на лице у него были грубые куски коры, глаза — как у филина и длинная густая седая борода, заплетенная косами. Странный лесник сидел на горбатом пне с широкими корнями, напоминавшими длинные щупальца морского чудовища, и курил длинную трубку. На одном ухе у него висела серьга с небольшим осиным ульем. Насекомые, потревоженные дымом, часто вылетали из своего домика, кружили вокруг его головы и все жужжали и жужжали, жалуясь на жалкое житье.