Я за твоей спиной

Марракеш остается позади. Шестьдесят километров до Эмлиля.
Гэри все еще не решил, как он это сделает. Сейчас запоздало понимает, что не подумал ни о каких мерах предосторожности, не сделал ничего, что спасет его от полиции. Значит, от тела нужно избавиться так, чтобы его никто никогда не нашел.
Он не уверен, что сейчас получится провернуть все чисто. В конце концов, убийца из него никакой – единственный раз, когда ему нужно было… Гэри задвигает эти мысли подальше: он предпочитает не вспоминать ту ночь. И без того гадко на душе. И без того эта херня снится ему до сих пор. И без того на руках достаточно чужой крови, чтобы жалеть об этом всю жизнь.
Своей крови не жалко: давно решил, что сделает это, сомневаться нельзя. Понять бы только, как не попасться. Хотя тогда их было четверо, а сейчас он один, и никто не в курсе, зачем он сюда приехал. Гэри даже Джеку не сказал, чтобы не впутывать.
Тридцать километров.
Что, если Фло права, и он сядет? Интересно, где его будут судить – в Марокко, в США, дома? Наверное, здесь, и сядет он лет на двадцать. А может, тут и смертную казнь не отменили, он как-то не интересовался этим вопросом. Гэри прислушивается к себе: боится ли он?
Нет, не боится. Это то, что необходимо сделать, причем уже давно. Чем он занимался двадцать лет? Угонял тачки, разбирал на запчасти, зарабатывал отличные – просто невероятные – для подростка деньги. Потом выживал в новой стране, потом… Последние три года он просто неплохо жил. Все это время мать лежит в земле, пока отец, который ее убил, разгуливает по другой стране в свое удовольствие. Ни дня не отсидел, тварь.
Без Гэри компания выживет. Не то чтобы он бесполезен – просто его можно заменить. Джанин найдет нового операционного директора за месяц, не больше. На рынке полно толковых кандидатов.
Ба… она поймет. Она не меньше Гэри хочет этой смерти, и хоть они никогда не говорили об этом, он знает точно. А еще останется Джек, который ее не бросит. На одного внука меньше, но все-таки не в полном одиночестве. Она все поймет.
Десять километров.
Жалко будет только Фло. Она такое тяжело переживет, начнет еще в героиню играть да передачки в тюрьму носить. Как минимум из-за нее нужно вернуться: херово они вчера утром расходились, неправильно.
Гэри давно не говорил ей о том, что любит. И что сейчас делать? Звонить рано утром, пока она спит? Она же на месте усидеть не сможет, надумает себе всего, что только можно. Половина фантазий, половина додумок, а потом заполирует все это паникой и наделает глупостей. Нет, так не пойдет. Нужно вернуться и как минимум попытаться донести ей, что он чувствует.
По обеим сторонам дороги вырастают покрытые зеленью горы. Какие бы тяжелые мысли ни роились в голове, не залюбоваться видами невозможно. Эд Гилхам прожил здесь больше двадцати лет, и если это и правда его отец, то теперь Гэри ненавидит его еще больше.
Как у него получается? Жить, дышать чистым горным воздухом, гулять по местным лесам, наслаждаться жизнью? После того, как он убил мать? После всего, что он сделал с самим Гэри?
От ярости нога сама собой топит в педаль газа, и «Альфа-Ромео» рычит от такого насилия. Недовольный звук заставляет успокоиться, расслабить мышцы, даже немного прочистить голову. Прости, старушка, ты тут совсем не виновата.
На въезде в Эмлиль сердце будто перестает биться. Он больше не чувствует его стука в грудной клетке. Да и почти не дышит. Сверяется с адресом – дом Эда Гилхама совсем близко. Не больше километра.
Люди на улице не обращают на него никакого внимания, и судя по тому, какие машины припаркованы у домов и магазинов, «Фольксваген» здесь был бы куда заметнее. Это немного успокаивает: хоть он и выглядит здесь чужаком, как минимум старушка вписывается в окружение, как родная.
Гэри останавливается у небольшого, но добротно сложенного домика и замечает двоих подростков, гоняющих мяч во дворе. Они совершенно одинаковые – если бы не одежда, так и не отличил бы одного от другого. Черт, совсем дети. Его дети, судя по всему.
 
И они не выглядят побитыми: обычные здоровые пацаны, вон как бегают. Гэри помнит, как ходил разукрашенный, и рядом с заживавшими желтыми синяками появлялись новые, темные. В горле нарастает горький комок, который не сглотнешь. Он ведь никогда не чувствовал себя жертвой, это херовое чувство, опасное. А сейчас отчего-то обидно, руки сами собой в кулаки сжимаются.
Дети. У него новые, здоровые и не битые дети.
Распахнув дверь, Гэри выходит из машины и сам не замечает, как оказывается у входной двери. Что ему делать? Что сказать, как сделать то, что должен, и при этом без свидетелей? Блядь, если бы он знал.
Стук получается громким, отчетливым. В доме слышится шорох, и уже через минуту дверь открывает высокий худой мужчина с проседью на висках. Совершенно не похож. Не он. Воздух будто выбивают из легких, и Гэри отшатывается. Каковы шансы, что в этой деревне есть еще один белый мужчина подходящего возраста?
Тот оглядывается с опаской и что-то спрашивает на французском. Голос, фигура, лицо… Да даже по росту не он. Отец вроде пониже был, коренастый.
– Мне нужен Эд Гилхам, – выдавливает из себя Гэри, чувствуя, как подкашиваются ноги. Он уже знает ответ.
– Это я, – тут же переходит на английский мужчина. – Чем могу помочь?
Гэри пытается дышать. Просто дышать, и даже это сейчас кажется сложнее, чем все, что он когда-либо делал. Его качает в сторону, и Эд Гилхам подхватывает Гэри под руку и помогает облокотиться на стену.
– Вам нужна помощь? – слышится его голос словно из тумана.
– Двадцатое мая девяносто шестого, Бирмингем, рейс BA 5328, Бирмингем – Малага, – выдавливает из себя Гэри.
– Что не так с этим рейсом?
Вдох. Выдох. Вдох. Взгляд фокусируется на Эде Гилхаме, который теперь выглядит совсем встревоженным. Его можно понять: не каждый день у тебя на пороге появляется хер пойми кто и говорит о том, что произошло больше двадцати лет назад.
– Приятель, – в его голосе прорезается Мерсисайд, и говор становится почти родным, – а ну-ка присядь.
Все чуть проясняется перед глазами, когда Гэри опускается на крыльцо. Вдох. Блядь, как дышать? Нужно выпить, но где он здесь найдет хоть что-то?
– Ты как? – Эд Гилхам отходит. – Джафар, принеси стакан воды из дома! Сейчас. Сейчас, я сказал.
– Я в порядке, – хрипло говорит Гэри. – Простите, я не…
– Сейчас воды выпьешь, полегчает. Объяснишь, что ты здесь делаешь. Сам откуда?
– Манчестер.
– Сити или Юнайтед?
– Сити. – Гэри чувствует, как силы возвращаются. В руку ему суют стакан с водой, и как бы ни хотелось виски, это тоже подходит.
– Голубая кровь, да? – Эд Гилхам опускается рядом.
– Есть такое. – Он делает пару глотков, горло обдает прохладой – то что нужно. – А ты?
– Ливерпуль, Эвертон.
– «Ириски», значит. Неплохо сыграли в прошлом году.
– В этом отыграемся. Ты как, приятель? В себя пришел? Говорить можешь?
– Да. По поводу того рейса… Ты там был?
– Был. Такое не забудешь, опыт на всю жизнь.
– Почему? – Гэри допивает воду и отставляет стакан. Он уже почти в порядке.
– А ты не в курсе? Странно, номер рейса ты помнишь. Мы загорелись на посадке, один из двигателей. До сих пор не знаю, каким чудом сели. Паника в салоне поднялась такая, что слышно было только вой и молитвы. Я даже газеты проверял, думал, будет шумиха, но там ни слова не сказали.
– Все целы остались?
– Да. Двигатель потушили, как только мы сели. Считай, отделались испугом. Хотя я с тех пор и не летаю – не хочу судьбу испытывать. А тебе зачем этот рейс понадобился?
– Отца ищу, – признается Гэри, – он под чужим именем улетел, были там у него… причины.
Он сглатывает мгновенно подступивший комок. Слова нужно подбирать тщательно, не хватало только себя выдать.
– Проблемы с законом, – понятливо кивает Эд Гилхам, – девяносто шестой же.
– Думал, это ты. Вы по возрасту похожи. Вот и приехал.