Гроза над крышами
— Пять годочков тут работаю — ни денька сухим не был.
А случившийся рядом Балур, вкалывавший грузалем дольше всех остальных, насмешливо фыркнул:
— Удивил, Бабий Егерь! Против моих пятнадцати годочков хлипковат будешь...
И ведь вечером, крепко поужинав и одевшись в хорошее, они всегдашней ватагой отправляются в одну из излюбленных грузалями таверн, где просидят до полуночи, а потом (о чем женам благоразумно не говорят) переберутся в один из веселых домов... Но тут уж Фишта по некоторым веским причинам с ними ходит редко, да и таверну частенько по тем же причинам покидает задолго до полуночи, к чему ватага, знающая подноготную друг друга, относится с полным пониманием. Они жалеют только, что развлечься по полной не всегда удается: проще говоря, не случается драк с Матросами. Матросы, что ходят не первый год, от драк с грузалями частенько уклоняются: уж на что они мужики крепкие, а с грузалями связываться — себе дороже. Давненько уж в порту кружит непридуманная история про ватажника Шагама со второго причала, который однажды вывернул из земли уличный фонарь и разогнал им дюжину Матросов. Тарик его не раз видел — а ведь и не подумаешь...
— За что выпьем? — деловито спросил Кори.
Тарик решился:
— А давайте за здоровье навигаре Бельтера!
— Это кто такой?
— Навигаре-трюмный с «Прекрасной рыбачки», у которой недавно котел взорвался возле мысаЯлвакан.
Он знал, что обо всем случившемся на реке в порту узнают быстро. И точно, Кори кивнул:
— Слыхали, как же. Хороший человек?
— Хороший, — твердо сказал Тарик.
— Ну, за здоровье хорошего человека чего ж не выпить, — веско сказал Балур. — Погнали!
Дружно подняв стаканы, грузали проглотили вишневую водочку, как колодезную воду. Тарик не менее браво осушил свой, уже не кашляя. Водочка теплым комком устроилась в брюхе, он старательно крякнул и поморщился, подражая грузалям. Знал, что пьян не будет, просто немного поплывет приветственно.
Прожевал кусок пирога, а грузали — кто здоровенный шмат колбасы, кто изрядный шмат мяса.
— Ежели подумать, зухвалые ребята ходят на пироскафах, — раздумчиво сказал Кори. — Парусников, само собой, ждет в море куча опасностей, но уж на реке-то не в пример уютнее. А пироскаф и на реке может громыхнуть. На реке, по крайней мере, уцелевшие везунчики до берега доплыть могут, а вот в море до ближайшей суши далековато. И шлюпки спустить не получится...
— Судьба и воля Создателя, — сказал чуть захмелевший Тарик. — Вон, даже королевский пироскаф на воздух взлетел так, что никто не спасся...
— Ну да, королевский пироскаф... — сказал Кори с непонятным выражением лица.
И тут же замолчал — как показалось, опасливо. В точности такие лица Тарик уже видел дважды у старых моряков и у студиозусов:
едва заходила речь, пусть мимоходом, о том прошлогоднем крушении — замолкали, переводили разговор на другое. Понемногу начинаешь верить, что вокруг гибели королевского пироскафа витает какая-то загадка из тех, в которые лучше не лезть — проживешь дольше и без жизненных хлопот... Он пожил на свете достаточно, чтобы понимать такие вещи: иногда самое жгучее любопытство следует отбросить...
Чересчур громко и чересчур весело Кори сказал:
— Бабий Егерь, расскажи, что нового на охоте...
Фишта ответил что-то чересчур уж быстро и воодушевленно (точно, переводили разговор):
— Охота движется, как пироскаф по глубине...
Прозвище свое Фишта заработал по заслугам, еще года за три до того, как Тарик обжился в порту. Потому он и редко ходил по веселым девкам, что частенько, приодевшись в лучшее, уходил в Город и охотился там на красную дичь, молодых красоток, причем каким-то волшебным чутьем с ходу угадывал тех, кто в недотрогах не числится. И не простых служанок, растрепок-кухарок, а Приказчиц из богатых лавок, а то и молодых Мастериц. Очень быстро с ними знакомился, чаще всего выдавая себя за третьего помощника навигаре с морского парусника (сухопутные девушки обычно в порту никогда не бывали, морского дела не знали и ведать не ведали, что на самых больших кораблях помощник у навигаре только один, редко-редко два, а третьего не бывало отроду). Самое позднее через три дня красотки соглашались прийти к нему в гости, в уютный домик на Якорной, где холостой Фишта обитал со старой служанкой, давно привычной ему подыгрывать в очередном нехитром лицедействе. И ведь не случалось промахов! Более того: через пару недель, когда очередная дичинка, ставшая постельной подругой, Фиште надоедала (а иные надоедали и быстрее), он ухитрялся с ними расстаться по-доброму, без обид с их стороны и попыток женить на себе (к чему незамужние девушки, особенно после постели, питают лютую склонность)...
Ну, а теперь Фишта превзошел сам себя. Задурил головку молодой незамужней Титорше из женского Школариума с Книгопечатной улицы. Узнав, что онаучит мироописанию, Фишта на это и сделал упор в обычных мастерских побрехушках: живописал, как его однажды едва не сожрали дикари на Жемчужных островах, как их корабль храбро продирался через небывалую бурю у мыса Каберрат (где рискуют ходить только самые отчаянные капитаны), как он видел в Ларотанском море страшенного Морского Ящера (в чье существование не все ученые люди верят), а у Радужного Архипелага — легендарный Корабль-Привид и даже его проклятого Создателем за все грехи капитана.
Титорша слушала завороженно, впервые в жизни столкнувшись с живым воплощением того, о чем она лишь читала и рассказывала школярам. И Фишта ее как следует обмацал, даже залезши под подол, и не где-нибудь на мосту Птицы Инотали или в темном закоулке, а где бы вы думали — в зале зверячьих чучел Музея мироописания, где они оказались единственными посетителями! И всего через пару дней гуляний-провожаний она согласилась прийти к Фиште в гости, прельщенная его собранием морских диковинок...
Хохот потряс стены избушки; Тарик не отставал. Он пару раз бывал у Фишты в гостях и помянутое собрание видел. В самом деле богатое, но в основном из диковинок подобраны те, что касаются одного-единственного. Есть там настоящая кость длиной в пол-локтя — та, что пребывает в мужском причиндале северного клыкача139. Есть дюжины две покрытых искусной резьбой мужских причиндалов из желтого дерева — амулеты, по убеждению дикарей с Сияющих островов повышающие мужскую силу. Дикари там малость пообтесавшиеся, мирные, давно смекнули, что гораздо выгоднее не жрать мореплавателей, а продавать им разнообразные поделки из желтого дерева, которое только там и растет, идет еще на дорогие мебеля. Есть раскрашенные картинки с Едобара, изображающие изощренные и разнообразные способы любви Матросов и тамошних веселых девок (из-за чего к названию Едобара знающие люди в чисто мужской компании добавляют буквицу «л» после заглавной). Да чего там только нет... Убойнее всего, Фишта говорил, на дичину действуют едобарские картинки — добрая половина способов там и придумана и на суше известна мало. Вот и на Титоршу Дорителлу наверняка так и подействуют. Как ни крути, а это прямо относится к мироописанию, верно ведь?
— Чует моя душа, что не придется все три дюжины картинок пересматривать, — со всегдашней уверенностью в себе и обычной скромностью сказал Фишта. — На первой дюжине я ей и заправлю, симпоточке. Титорша — это, сами знаете, на ступенечку повыше Цеховых, и мало кто их раскладывал из портовых ухарей. Этак я и в самом деле заветную мечту обрету...
— Ну, а мы на тебя об заклад побьемся насчет следующего года, — заявил Чорри под общий хохот.
Заветную мечту Фишты все давно знали: заправить блудень дворянке. Само по себе дело нехитрое: известно же, что многие дворянки нестрогих правил (особенно кому достались мужья в годочках) отнюдь не чураются самых что ни на есть простолюдинов. Однако загвоздка в другом: в отличие от тех, кто гербом не обременен, с дворянкой можно познакомиться, только если она сама тебя углядит и положит глаз... Таких случаев больше, чем думают пожилые мужья-дворяне, но это ж надо, чтобы повезло...