После потрясений (ЛП)
Здесь темно. Я медленно моргаю, пытаясь привыкнуть к слабому освещению. Высоко над головой есть яркое пятно, на которое больно смотреть глазам, поэтому я избегаю его и высматриваю рычание. Оно там, рядом со мной. Рух сидит на корточках рядом со мной, переминаясь с ноги на ногу. Он парит так близко, что его хвост касается моего плеча, и я чувствую тепло, исходящее от его тела. Что-то шевелится у меня на груди, и я понимаю, что Рухар лежит на мне сверху.
— Ч-что случилось? — спрашиваю я, еще не совсем готовая встать и встретиться лицом к лицу с болью.
Рух просто издает низкое горловое рычание.
— Хар-лоу. — Это слово гортанное и… дикое.
Меня пронзает страх, не за себя, а за него. Я заставляю свое тело принять сидячее положение, игнорируя протест моих ребер, и прижимаю Рухара к себе. Я протягиваю руку, чтобы нежно коснуться Руха, моя рука гладит его колено.
— Ты в порядке?
Он делает глубокий вдох, но не отвечает. Он прикасается к моему лицу.
— Хар-лоу.
Я начинаю беспокоиться. Его сияющие глаза яркие, но, кажется, в них есть что-то… хрупкое. Как будто у него не все в порядке с головой.
— Рух, — мягко говорю я, проводя большим пальцем по его колену. — Я здесь. У нас все в порядке.
Он ничего не говорит, просто продолжает гладить меня по лицу.
О-о-о. Я провожу рукой по его челюсти, убеждаясь, что он не ранен. Моя пара никогда не был большим любителем поговорить, но это молчание меня беспокоит. Я поднимаю Рухара и предлагаю его Руху.
— Ты можешь подержать его? Я хочу попытаться встать и посмотреть, в чем дело… — и я хочу посмотреть, как он отреагирует на нашего сына. Ясно, что что-то не так, но также ясно, что, где бы мы ни были, мы не можем здесь оставаться. Что-то твердое упирается мне в бедро, и вокруг темно. Это вызывает клаустрофобию. Я не могу точно определить, где я нахожусь, и чувствую, что должна быть в состоянии это сделать. Я чувствую, что мне чего-то не хватает.
Но больше всего я беспокоюсь о Рухе. Он — моя опора. Он — мой мир — он и Рухар. Если с ним что-нибудь случится… Я содрогаюсь, потому что не хочу думать об этом.
Рух забирает у меня ребенка и нежно прижимает его к груди. Он по-прежнему сосредоточен на мне, но все в порядке. Шаг за шагом. Я держу руку на его ноге, пытаясь подняться на ноги — и терплю неудачу. Как только я встаю, у меня кружится голова, и мне приходится снова сесть. Мое тело покрывается холодным потом.
И моя пара снова начинает рычать.
Я снова опускаюсь на землю, прижимаясь лбом к руке Руха.
— Мне жаль. Дай мне всего минутку.
— Хар-лоу, — хрипит он, и мне снова становится больно от боли в его голосе.
— Я в порядке, — говорю я ему, хотя это не так. Колющая боль в моем боку не проходит, и мне хочется плакать, потому что все так сильно болит. В моем мозгу все перемешалось, и мне трудно сосредоточиться. Но мы живы. У меня сохранились смутные воспоминания о том, как я находилась внутри корабля, когда все затряслось, а затем…
Я ахаю, снова садясь прямо и оглядываясь по сторонам. В темноте трудно что-либо разглядеть. Однако я чувствую пол под собой и нащупываю несколько знакомых квадратов, которые на ощупь напоминают клавиши клавиатуры.
О мой Бог. Эта узкая, темная яма? Это наш корабль.
— Что случилось? — спрашиваю я Руха. — Расскажи мне.
Он притягивает Рухара ближе и не обращает внимания на шлепающие кулачки ребенка. Он прижимается губами к макушке Рухара, и на мгновение мне кажется, что он не собирается отвечать. Но потом он заговаривает, медленно, словно пытаясь вспомнить слова.
— Пещера… двигалась.
Корабль сдвинулся с места? Я вглядываюсь вверх, в яркое пятно, от которого режет глаза. Я пытаюсь заставить себя посмотреть, хотя у меня от этого начинает пульсировать в голове. Это проход, через которую мы входим на корабль и выходим из него… и он находится примерно на высоте ста футов.
Корабль лежит боком.
Внезапно мне становится страшно. Если корабль лежит боком, то на чем он стоит? Возможно, мы даже сейчас в опасности.
— Рух, мы должны убираться отсюда.
Он снова рычит, и я надеюсь, что это согласие.
Я смотрю на дверной проем и гадаю, как мы туда доберемся. У нас есть Рухар, и мне трудно сидеть, не говоря уже о том, чтобы вылезти из стены. Наворачиваются горячие слезы, но я смахиваю их. Сейчас не время. Я должна спасти своего ребенка и свою пару.
— Ты можешь нести Рухара? — спрашиваю я его. — Я не думаю, что смогу втащить его на стену.
— Понесу, — хрипло говорит он и касается моей щеки. — Хар-лоу понесу. Рухар понесу.
Он хочет понести меня на руках? Это мило, но я хочу, чтобы они убрались первыми.
— Я справлюсь, — говорю я ему, ползая на четвереньках. Если я буду действовать медленно, может быть, у меня получится это сделать. Черт возьми, у меня нет выбора — я сделаю это. — Все будет хорошо, Рух.
Моя пара прижимает моего сына к груди и укладывает его во что-то похожее на кожаную перевязь. Он встает на ноги, а затем смотрит на меня сверху вниз, ожидая. Ясно, он не уйдет без меня.
Хорошо. Тогда мне нужно встать. Я медленно поднимаюсь на ноги. Оказавшись там, кажется, что все болит еще сильнее, и мне кажется, что мое ребро проделывает дыру в животе. Мне нужно на что-то опереться, и я благодарна, что Рух рядом, прижимая меня к себе.
— Хар-лоу.
Рухар начинает причитать.
— Я знаю, — говорю я, стараясь не вдыхать слишком глубоко. — Я иду. Забери отсюда Рухара, если сможешь. Я буду прямо за тобой.
Он обнимает меня за плечи, игнорируя мою просьбу.
— Нет, — говорю я ему, отталкивая его прикосновение. Мне больно — как физически, так и морально — делать это, но мой маленький Рухар кричит, и я беспокоюсь за него и мою пару. Они нужны мне в целости и сохранности. Находиться в брюхе корабля, когда он перевернут на бок, приводит меня в ужас. Они нужны мне, чтобы я могла сосредоточиться на своем спасении. — Нет, Рух. Мне нужно, чтобы ты отвел его в безопасное место. Уведи его отсюда. Сейчас. — Когда он снова колеблется, я продолжаю. — Если ты любишь меня, ты сделаешь это.
Рух издает страдальческий стон, и я слышу, как его хвост сердито стучит по полу. Он зол на меня — и ему больно, — но мне нужно, чтобы они были в безопасности.
— Я прямо за тобой, — обещаю я ему. Так или иначе.
Разочарованно зарычав, он отшатывается, и я наблюдаю, как он подходит к стене и начинает карабкаться по ней с непринужденностью. Вопли Рухара становятся сильнее, и мое тело вибрирует от беспокойства. Моя потребность быть матерью и защищать его борется с моей потребностью упасть обратно на пол и отдохнуть. Я уже измотана, мои ноги странно ослабли. Но я не могу здесь оставаться.
Я смотрю, как Рух поднимается, и когда он исчезает в солнечном свете наверху, я мельком вижу голую задницу и его мешочек, болтающийся у него между ног, когда он вылезает. Он голый? Интересно, что там произошло? Однако одного этого вида достаточно, чтобы заставить меня улыбнуться, и это подбадривает меня. Я могу это сделать. Мне нужно быть с ними. Рухар отчаянно нуждается во мне… а Рух, возможно, нуждается во мне даже больше.
Я делаю шаркающий шаг вперед. Боль пронзает мое тело, и я сгибаюсь пополам, что причиняет только еще большую боль. Все болит. Всё. Я начинаю беспокоиться, что, возможно, не смогу перелезть через стену.
Рух сделал это, — напоминаю я себе. — Он там с твоим ребенком, ждет тебя. У тебя нет выбора.
А я тут торчу, поэтому я делаю еще один шаг вперед. Потом еще один. Я добираюсь до стены и кладу на нее руки, нащупывая вокруг опору. Там немного, но мне удается просунуть пальцы в щель и подтянуться. Совсем чуть-чуть. Следующая опора находится еще выше, поэтому я подтягиваюсь вперед, чтобы дотянуться до нее.
Все мое тело протестует. У меня кружится голова. И мир погружается во тьму.
Глава 2
ДЖОРДЖИ