Застава

– Мне кажется, ему что-то от нас нужно, – сказал я. – Потому и не убил. Потому и прячется.
– Слушайте, а ведь он… – Ведьма вздохнула и поправилась, – или она. Он или она – с Земли. Потому что та осведомленность, с которой о нас говорил этот французский полковник, не может быть из досье, собранных на Центруме. Они знают, кто мы в земной жизни. Наши имена, наши адреса… Мы все – земляне! Даже если кто-то из нас работает на Очаг.
– Слушайте, ну чего мы сейчас рассуждаем? – взмолился Ромка. – Давайте откроем порталы и вернемся. Кто не сможет открыть сам – уйдет с другими! А то мы сидим в вагоне и приближаемся к тюрьме!
– Нет, Рома, – сказала Ведьма. – Нельзя нам возвращаться. Если штаб взялся за нас так серьезно, то и точки, откуда мы открывали свои порталы на Земле, им известны. И там сейчас ждут засады. Возьмут тепленьких, пискнуть не успеешь.
– Я каждый раз ухожу из разных мест, – упрямо сказал Ромка.
– Насколько разных? – уточнила Ведьма. – В пределах своего интерната, очевидно? То из одного сортира, то из другого? Уверена, у них хватит сил и влияния на Земле, чтобы весь твой интернат эвакуировать под благовидным предлогом. К примеру – сказать, что кто-то из детей разлил ртуть в жилых помещениях. Или что там пожарная опасность. И ждать тебя будут во всех местах, откуда ты привык уходить.
Она помолчала, потом добавила:
– А я всегда уходила из своей квартиры. Из одного и того же кресла. Садилась с книжечкой, ставила рядом кружку чая, читала…
– Я тоже только из квартиры уходил, – сообщил я. – Мне вообще нужен душ для перехода…
– Ребята, а может… может, тот, кто это все сделал… может, он нам признается? – спросила Калька. Обвела всех молящим взглядом. – Ребята, ну мы же друзья! Я вовсе не считаю, что Очаг – зло. Вдруг он вынужден так поступать? К примеру – когда видит, что цивилизация готова сама себя уничтожить, в атомной войне или еще как-то… Сразу – раз, и запускает в этот мир пластиковую чуму! Спасает. Вы скажите! Мы же друзья!
– То-то во время Карибского кризиса никто не вмешивался, – презрительно сказал Старик. – Да уж, добряки! Довели один мир до ручки, теперь хотят… – он смутился. – Нет, ты права, Калька. Могут быть разумные объяснения! Никто не хочет сознаться?
Мы уставились друг на друга. Несколько секунд жадно всматривались в лица. Лично я смотрел в первую очередь на Ведьму, а та – на предложившую раскрыться Кальку. Роман почему-то насуплено уставился на меня. Хмель играл в гляделки со Скрипачом.
– Фигня, – сказал наконец Старик. – Не сознается. Давайте решать, что будем делать.
– Открываем порталы и пытаемся понять, если на другом конце засада? – предложила Калька. – Ну и рискнем…
– Дело не только в засаде, – Старик покачал головой. – Давайте честно – то, что среди нас предатель, можно считать фактом. Вы готовы позволить ему вернуться на Землю? Уйти, затеряться на Земле, прыгнуть в другое место Центрума, выйти на связь со своими хозяевами? Нет, ребята. Можете смеяться над словом «патриотизм», если угодно, но я сейчас выступаю как патриот всего человечества. От Японии до Португалии. От Канады до Бразилии. Мы пограничники. Мы играли в пограничников, будто не доигравшие в детстве оболтусы. Но игра стала правдой. Мы думали, что защищаем Центрум, который стал для нас вторым домом. Но на самом деле мы защищаем свой мир. Свою Землю. Да, дурацкую, недобрую, с массой проблем, но нашу Землю! И я лично – не пущу на нее предателя. Если кто-то попытается открыть портал – я лично его убью. Голыми руками.
Наступила тишина. Никто такого пафоса от Старика не ожидал. Будь у него чуть другой тон – мы бы рассмеялись. Но он был очень серьезен.
– Предлагаю всем совершить самоубийство, – внезапно сказал Хмель. – Так мы гарантируем, что предатель на Землю не вернется.
Потребовалось несколько секунд, чтобы мы поняли, что он так шутит.
– Тьфу на тебя, – сказал Старик. – Нет, ребята. Мы сделаем по-другому. Мы доедем до Марине. Мы потребуем, чтобы нас судили, чтобы предателя нашли! Кто за?
И он поднял руку.
Следом за ним подняла руку Ведьма.
Потом, поколебавшись, Калька.
Скрипач пожал плечами и тоже поднял руку.
Хмель вздохнул и сообщил:
– Я программист, и в одной онлайн-игре – главный боевой маг нашего клана. Мне без компьютеров никак… ну ее, эту пластиковую чуму…
Он тоже поднял руку.
– Как все, так и я, – сказал Роман. Обиженно добавил, поднимая руку: – Только я им, гадам, не прощу, что джинсы испортил.
Все уставились на меня.
– Мне кажется, – сказал я, – что мы недооцениваем этого… предателя. И сейчас делаем ровно то, чего он хочет. Но… как сказал Ромка – я как все.
Я встал и пошел к Эйжел – проверить повязки. Она так и не пришла в себя но, похоже, хуже ей не становилось.
Поезд долго маневрировал на путях.
Мы не могли этого видеть, но слышали и гудки других паровозов, и голоса людей, и весь тот набор звуков, что сопровождает жизнь города – даже ночью. Забранные мелкой решеткой вентиляционные отверстия под потолком не позволяли осмотреться, но хотя бы давали представление о времени суток.
Мы так и сидели посреди вагона, в окружении мертвых тел, пока поезд тащился по Марине, миновал городской вокзал, ушел на какой-то одиночный путь и наконец остановился. Я слышал, что в огромное, расползшееся на треть города здание Штаба Корпуса – и не здание даже, а конгломерат зданий, крепость, казарму и бюрократический офис, сросшиеся воедино, – входит своя железнодорожная ветка. Видимо мы и въехали в крытый пограничный вокзал.
Потом в дверь снаружи постучали.
Мы сидели. Молча и не шевелясь. Мы все обговорили заранее.
Можно было, конечно, разойтись по камерам, заново приковать себя наручниками, а последний из нас выбросил бы ключи – чтобы уж у наших конвоиров совсем ум зашел за разум. Но мы решили вести себя максимально честно.
В дверь стучали снова и снова. Звали конвоиров – двое из которых так и сидели за столом, уже окоченев, а третий, бедолага Марек, еще в пути при каком-то толчке свалился на окровавленный пол.
– Давай, – сказала Ведьма Старику. – Пора.
– Помогите! – закричал Старик. Вздохнул и подбавил трагизма в голосе, впрочем, это было несложно… – Помогите! Спасите нас! Выпустите! У нас раненый!
Дверь стали выбивать. Закрыта она была на совесть, но и били хорошо. Когда дверь чуть подалась, в щель под ней просунули ломы. Тут же послышалась ругань – видимо, заметили кровь. Через несколько мгновений дверь слетела – засов выстоял, но не выдержали петли. В вагон ударили слепящие лучи прожекторов.
– Помогите! Помогите! Не стреляйте! – крикнул Старик. – Мы в вагоне, мы не вооружены!
Это был самый опасный момент. И не только потому, что у ворвавшихся в вагон и увидевших своих убитых товарищей пограничников могли сдать нервы. Среди нас был Ашот, адреналиновый проводник, открывавший портал в момент испуга.
А любой открытый портал охрана расценила бы как попытку бегства.
Поэтому Ашота мы усадили лицом к глухой стене. Если он и откроет портал, тот будет достаточно далеко, вне вагона, и меньше шансов, что у кого-то дрогнет рука на спусковом крючке.
– Стоять! Не двигаться! Руки вверх! Не открывать порталы! – орали на нас через решетку, пока кто-то гремел ключами.
– Помогите! Мы свои! Мы никуда не бежим! Мы не вооружены! У нас тяжелораненая девушка! – продолжал кричать Старик. – Спасите нас! Выпустите отсюда!
Разумеется, мы понимали, что никто нас выпускать не собирается. Но человек, просящий помощи, вызывает меньше опасений.
Стрелять в нас не стали. Даже почти не били, когда ворвались внутрь тюремного отсека. Уложили лицами в пол, сковали руки за спиной – на этот раз жестко, даже помимо обычных наручников надели еще и пальцевые, сделав любую попытку освободиться совершенно безнадежной. Потом подняли, тщательно, срывая одежду и не брезгуя ничем, обыскали.
И только потом повели наружу – по полу, покрытому засохшей, но еще липкой кровью.