Ребенок из прошлого. Шанс на семью

Понимаю, моя ситуация со стороны выглядит не самым лучшим образом, ведь сейчас идут пары, а я вместо них нахожусь в приемном отделении частной больницы. И Кирилл прекрасно знает, что я приехала сюда не для себя.
У меня банально нет денег на такое дорогостоящее лечение! Все, что есть, я откладываю и мечтаю накопить хоть на какое–то жилье.
После выпуска мне будет некуда вернуться, я это знаю. Мачеха ни за что не примет обратно, а отец… Его дома–то не бывает. Он не в курсе реальной ситуации, увы.
Как бы плохо мне не было из–за пропуска после, не приехать сюда я не могла. Вся проблема в том, что Евочку не с кем оставить. Татьяна Ивановна попала в больницу, а Светлане дочь нафиг не нужна.
– Знаю, – отвечаю, упрямо поджав губы. – С учебой сама разберусь, не переживай.
Я прекрасно знаю, что в универ поступила не просто так. Без помощи Игнатова здесь не обошлось, и я очень благодарна ему за это! Только вот все скрывают от меня эту информацию, и я тоже держу язык за зубами. Делаю вид, что не знаю.
Зачем признаваться в том, что я в курсе? Они так старались эту информацию скрыть.
– Ты будешь оперировать Еву? – спрашиваю, не удержавшись, и тут же жалею об этом. После моего вопроса Кирилл моментально меняется в лице.
Атмосфера вокруг нас замораживается моментально. Игнатов резко становится отстраненным и чужим.
– Марин, возвращайся на пары, – отрезает сурово. – Пока я твоему брату о твоих прогулах ничего не рассказал.
За его спиной раскрываются двери лифта, и из него выходит бабуля.
– Кирилл Александрович, едете? – С тёплой улыбкой спрашивает у него.
– Да, – кивает ей. Снова поворачивается ко мне. – Марина, с учёбой не шутят. Езжай на пары, – давит на меня.
Кидает быстрый взгляд на часы, задумывается на пару секунд.
– Чтобы через двадцать минут прислала мне селфи из университетской аудитории, – говорит строго. И я понимаю, что не могу ему отказать.
Его жесткий тон показывает всю категоричность мужчины к пропускам лекций. Не удивлюсь, если он еще долго будет припоминать мне эту встречу.
– Я не могу, Кир… – шепчу с мольбой в голосе. – Пойми меня…
Как же ему объяснить?.. Ведь иначе он все не верно поймет, а я так не хочу, чтобы он думал обо мне плохо.
Кирилл многое значит для меня, его мнение очень важно. В конце концов, без его поддержки, где бы я была? Работала официанткой на фудкорте?
Блин! Что же делать–то? А?
Мысли разбегаются в разные стороны, сердце бьётся так быстро, что вот–вот выскочит из груди, ком застревает в горле.
– Пожалуйста, просто поверь мне, – прошу его. – Не могу.
– Фразы «Не могу» нет, – отрезает сурово. – Ты всё можешь! Если захочешь, – добавляет уже значительно тише в конце.
От последней фразы становится не по себе… Кровь стынет в жилах от осознания истинного смысла этих слов.
У меня пробегают мурашки по коже…
Я понимаю, она предназначена не мне. Ему!
Он решился на операцию.
– Кир, – говорю, но не успеваю продолжить. Створки лифта закрываются, и мужчина уезжает от меня.
Я остаюсь одна в фойе.
 
Глава 6. Кирилл
 
– Операционная готова? – Спрашиваю, выходя из лифта.
– Да, – кивает медсестра.
Вижу, что она хочет что–то сказать, но у меня нет времени на разговоры. Поэтому не даю ей ни единого шанса.
– Какая? – требую номер. У нас нет ни единой лишней секунды!
– Третья, – показывает рукой направление, и я тут же срываюсь с места.
Прохожу до конца коридора, заворачиваю за угол, захожу в предоперационное помещение и вдруг понимаю, что в самой операционной пострадавшей малышки нет.
– Где девочка? – ловлю выходящую из помещения медсестру.
– Ждем. Пока не привозили, – признается.
Та–а–ак. И что это за фигня?
Да я сейчас разнесу к чертям всю эту гребанную клинику!
– Тогда, где она? – спрашиваю у нее, с трудом сдерживая нарастающее раздражение.
У меня операция скоро, я должен быть максимально спокоен и сосредоточен. А вместо этого мне предлагают бегать по больнице и разыскивать пациентку? Они серьезно вообще?
 
– Я… – Тут же тушуется. – Я не знаю.
– Зашибись! – кидаю в сердцах.
Достаю телефон и набираю Ланского. Слушая длинные гудки, выхожу в коридор.
Стоит мне сделать пару шагов, как вижу друга. Сбрасываю вызов и со всех ног мчусь к нему.
– Дим, где девочка? – Без предисловий задаю ему самый важный вопрос.
– Здесь она, – хмуро показывает на дверь в палату.
– Как показатели? Анализы в норме? – спрашиваю, заходя в небольшое помещение. На малышку пока стараюсь не смотреть.
В моей голове не укладывается, что эта девочка – мой ребенок. Сейчас я даже мысли такой стараюсь не допустить!
От моего состояния конкретно сейчас зависит вся дальнейшая жизнь маленькой девочки, и я не имею никакого права ей рисковать.
Беру со стола историю болезни, открываю, пробегаюсь по анализам и проведенным обследованиям.
– Чем же она так? – недоумеваю. Состояние слизистой – просто жесть.
– У меня есть пара вариантов, но я пока их оставлю при себе, – произносит серьезно.
– Ну с вариантами ты не одинок, – говорю, хмурясь. – Банально бытовая химия.
– Я тоже склоняюсь именно к ней, – кивает, соглашаясь со мной.
К сожалению, родители очень часто слишком легкомысленно относятся к хранящимся в квартире моющим средствам и прочей химии, которой они пользуются для уборки или ухода за собой. И эта халатность порой приводит к самым ужасным последствиям для детей.
Не даром на каждой упаковке пишут о необходимости убрать средство подальше от ребенка. Хранить в недоступном месте и никогда, ни при каких обстоятельствах открытое средство рядом с ребенком не оставлять.
Света, видимо, как всегда, забила на правила. И теперь за ее наплевательское отношение к безопасности расплачивается наша дочь.
– Забирайте в операционную, – даю указание медсестрам. На девочку принципиально не смотрю.
Не могу.
Боюсь, что сорвусь.
– Погнали! – кидаю другу.
– Она подписала документы? – подлавливает меня Димка перед самым выходом.
– Нет, – честно признаюсь. Смысла скрывать от него правду нет.
– В смысле, не подписала? – резко останавливается и, охреневая, смотрит на меня. – Ты же сказал, что все сделаешь.
– Сказал, – хмуро киваю.
– И? – заводится друг.
– Не сделал, – произношу сурово.
Ланской психует. Он понимает возможные последствия не хуже меня.
– Кир, ты не можешь оперировать ребенка без согласия, – пытается до меня достучаться. Друг не разделяет со мной решение и не скрывает этого. Я же едва сдерживаюсь, чтобы не высказать все, что думаю по возникшей ситуации.
Меня не хило бомбит от одной мысль о возможном отцовстве, и я никак не могу взять под контроль эти чувства.
Если Светка солгала, то я уничтожу ее! А если нет…
То она тогда больше нашу дочь никогда не увидит.
– Могу, – огрызаюсь.
Сейчас у девочки есть единственный шанс выжить. Это я!
Больше ее никто не в состоянии вытащить.
– Нет, Кир, – отрезает Ланской. Он встает на выходе из кабинета и не пропускает меня дальше.
– Дим, уйди, – рычу.
– Нет! – заявляет упрямо. Взгляд друга пылает праведным гневом.
– Я все равно ее прооперирую! – напираю. – Дим, я не хочу причинять тебе вред, – предупреждаю.
Каждый из нас двоих знает, что я сильнее его.
– Не ломай себе жизнь и карьеру, – стоит на своем Димка. – Мать этой девочки засудит любого, кто хоть пальцем тронет ее дочь.
– Да пофиг! – отмахиваюсь от угрозы, как от назойливой мухи. – Задолбается со мной воевать!
– Нет, Кир, – не поддается на мои уговоры друг. – Я не позволю тебе совершить роковую ошибку.
– Ты собираешься меня остановить? – спрашиваю с вызовом.
– Кир! Да, блин! – снова психует. – Услышь меня! Нельзя оперировать без согласия! – говорит на повышенных тонах.
Вижу, что Ланскому самому хреново от сложившейся ситуации, но он, в отличие от меня, не поддается эмоциям. Димка думает наперед.