Мать и Колыбель (СИ)
— Какому ещё жениху? — оторопела Акме.
— Сестрице нашли жениха? — удивился Лорен.
— Никого я ещё не нашёл, — успокоил племянницу дядя. — Но когда-то это должно произойти. Тебе восемнадцать, а ты ещё не замужем.
— Я сама найду себе мужа. Даже если мне перевалит за тридцать.
— Сама или нет, но только с моего согласия, — ответил барон.
После ужина Бейн спросил Акме:
— Родственники из Брока просили тебя показать им искусство танцев Орна, которым ты научилась вопреки моей воле?
— Просили, — холодно произнесла девушка. — Но я не смела нарушить своё обещание, данное тебе. Ты не любишь этого, хотя это очень красивый танец, и я не понимаю, чем он так плох в твоих глазах…
Бейн Фронкс перебил её и сдержанно произнёс:
— Я не желаю, чтобы моя племянница, которую я воспитывал как родную дочь, была диковинной вещью на ярмарке. Ты должна быть такой же скромной и чинной, как твоя матушка, Равенна. А в тебе всё больше проявляются замашки беспокойного… даже, я бы сказал, буйного отца. Нрав у Иллеана был действительно буйный. Как у безумца.
«Такой же скромной и чинной… — подумала Акме, и сердце её сжалось в тиски. — И терпеть побои мужа…».
Она наклонилась, чтобы поцеловать руку дяди и скрыть ярко сверкавшие от недовольства глаза: племянница не стала спорить с дядей — отец Иллеан Рин действительно был очень вспыльчив. Он любил жену… но нередко её поколачивал. А Лорен, тогда ещё совсем мальчишка, заступался.
— Завтра вечером мы устроим праздничный ужин, — сказал Бейн. — Придут мои ближайшие друзья, которые, Акме, тебя толком и не видели с тех пор, как ты полгода назад приехала из Орна. С утра мы с Лореном в больнице, а ты побудь дома.
— Ты ведь редко пускаешь меня в больницу, — без улыбки произнесла девушка. — Даже простой сиделкой.
— Тебе нечего делать среди всех этих больных и умирающих.
— Если я не наберусь опыта, я никогда не получу Лицензию целителя. Зачем тогда я провела столько лет в Орне?
— Я отправил тебя в Орн, Акме, чтобы ты поправила здоровье, вылечилась, а не училась целительству. Но я пошёл у тебя на поводу. Женщина твоего положения не может иметь профессию. Это немыслимо! Что скажет твой будущий супруг, если у тебя будут иные дела, кроме семейного очага?! И, не дай Небо, работа!
— В таком случае я вовсе не выйду замуж, — коротко ответила девушка, поцеловала дядю в щёку и, с трудом сдерживая негодование, унеслась наверх.
[1] Государство на юго-востоке Архея
Глава 2. Призрак на заднем дворе
Утро выдалось ярким и светлым. Весёлые потоки ветра гоняли по небу боязливые пушистые облака, играя с листвой на деревьях, жемчужинами цветков вишни, волосами и платьями горожанок.
Акме, одетая в лёгкое белое платье с короткими рукавами, присборенными у плеч, вышла из лавки бакалейщика. Длинные чёрные волосы были заплетены в тяжёлые реки кос, перевязанные золотыми лентами.
Следом за ней шла пятнадцатилетняя светловолосая и болтливая служанка Эллира, по уши влюблённая в Лорена.
— Всё ли мы заказали к ужину, Эллира? — спросила Акме, перебирая в голове заказы.
— Да, сударыня, — отвечала та, крутя головой по сторонам.
— Во сколько привезут готового барашка?
— К девяти вечера.
— К девяти?! — воскликнула Акме.
— Ох… к восьми, — исправилась Эллира.
— Какая же ты нерасторопная! — проворчала племянница целителя и направилась к цветочнице, чтобы заказать несколько красиво оформленных букетов на вечер.
Дядя Бейн устраивал праздничный ужин в честь ещё одной грамоты, полученной от Беллонского Союза за неоценимый вклад в развитие медицины Архея. В гордом молчании Акме проводила дядю и брата до двери, надеясь, что когда-нибудь и её допустят до полноценной службы в больнице, или же она уедет в другой город и станет трудиться там. Она не была готова к посвящению себя едва знакомому мужу и его дому. Даже спустя десять лет после гибели родителей Акме хорошо помнила жёсткий характер отца, его крики, упрёки, скандалы, нередкое рукоприкладство и молчаливое повиновение красавицы матушки. Если эта жизнь называется браком, она готова была отказаться от семейной жизни.
У цветочницы Акме собрала букет, обговорила оформление, заплатила и направилась в сторону дома. Ветер кружил вокруг неё, гладя лицо и волосы, играл с золотистым поясом, качал серьги, пел ей листвой и невесомым шуршанием.
Вдруг из-за угла вылетел гнедой жеребец. Акме, Эллира и две пожилые горожанки с криками бросились врассыпную. На жеребце — всадник, одетый во всё чёрное.
— Ах ты гад! — выкрикнула Акме, за словом она редко лезла в карман.
Всадник остановил коня и обернулся. Незнакомец спешился, снял капюшон и подошёл к одной из горожанок, не удержавшейся на ногах и угодившей в цветочную клумбу соседнего дома. Молодой мужчина лет двадцати пяти молча помог ей подняться и пробормотал извинения.
На нём был длинный плащ с глубоким капюшоном и колет из дорогой бархатистой ткани, украшенный серебряными нитями. Сапоги, покрытые пылью, с длинным голенищем.
Затем он повернулся к Акме и Эллире. По своему обыкновению, юная служанка застыла при виде привлекательного мужчины и глупо заулыбалась. Племяннице барона же захотелось запустить в его голову светлой бархатистой сумочкой.
Мрачно, без улыбки, в течение нескольких усталых мгновений незнакомец смотрел на девушек. Нос его — крупный, с небольшой горбинкой. Тёмно-каштановые волосы лежали густой непокорной взъерошенной волнистой шапкой. А глаза… Акме ещё никогда не видела таких ярко-зелёных глаз.
Она могла бы назвать этого молодого мужчину очень привлекательным, если бы не мрачное и высокомерное выражение лица. Незнакомец поглядел на Акме внимательно, оценивающе; казалось — отмечал каждую мелочь в её облике. Так рассматривают лошадей на ярмарке. Нутро Акме заклокотало от ярости.
— Вы что, не смотрите на дорогу?! — воскликнула та.
— А вы всегда ходите по проезжей части? — он окатил её злым и насмешливым взглядом.
— Вы, должно быть, не местный. И не знаете, что скорость передвижения в Кибельмиде строго ограничивается! — на ходу выдумывала Акме.
Незнакомец нагло хохотнул и воскликнул:
— Уж точно я не местный.
Голос его был низок и глубок, а какие красивые губы!..
— Мне жаль, что я напугал вас, — заявил он наконец уже без насмешек. — Четвёртые сутки еду в Кибельмиду из Карнеоласа. Засыпаю на ходу. Моё имя — Селѝм.
«Что здесь забыл карнеоласец?» — брови Акме удивлённо приподнялись.
— Не напугали, а едва не покалечили, — фыркнула та и, отвернувшись, направилась в сторону дома.
— Не покалечил же! Куда вы? — удивился мужчина.
— Подальше от вас и вашего бестолкового коня, — последовал ответ.
— Вы не назовёте своё имя?
— Достаточно того, что своё имя назвали вы, сударь, — с гордо поднятой головой ответила Акме. — Градоначальнику Кибельмиды будет доложено, что в город прибыл гость, лихаческие замашки которого представляет опасность для окружающих.
— Прошу вас, сударыня, назовите себя, — он направился за ней следом, в голосе всё ещё слышались отзвуки бесившей её насмешки. — И я принесу извинения вашему отцу лично.
Брови Акме неприязненно изогнулись. Она обернулась и процедила:
— Вы преследуете племянницу эрсавийского дворянина, сударь. Немедленно прекратите. Вам нужны проблемы с кибельмидской стражей? Могу устроить.
Мужчина по имени Селим развёл руками, затянутыми в чёрные кожаные перчатки. Он презрительно хмыкнул, отступил на несколько шагов и сказал:
— Я не прощаюсь.
— Прощайте, — тихо откликнулась Акме, взяла за локоть Эллиру, поторопилась к дому и тихо проворчала: — Вот это хам!
— Но такой красивый, сударыня! — защебетала юная служанка.
«Этого не отнять», — мысленно согласилась племянница целителя.
Вечером Акме уложили волосы в сложную причёску, украшенную нитями красного турмалина. В ушах покачивались длинные золотые серьги. Облачили в длинное платье из красного атласа с глубоким треугольным вырезом. Корсаж, тугой от вышивок, и короткие пышные рукава расшиты узорами из золотистых ниток, шею украсил золотой кулон в форме солнца с Семью Лучами Благодати, перешедший в семью по отцовской линии.