Подземелье Иркаллы (СИ)

— Гаральд, Лорен, простите меня! Гаральд, я солгала тебе, я отказала тебе, чтобы освободить от пут своей пагубной любви, которыми я связала тебя! Прости меня, я так сильно люблю тебя, хотя не имею на это никакого права! Умоляю, простите меня и не горюйте обо мне!»
Лорен, обменявшийся с Плио пламенным взором и тайным рукопожатием, долго смотрел, как его возлюбленная и Личная Гвардия кронпринца Густаво растворяются в ночи. Было далеко за полночь. Он устал, но беспокойство отгоняло сон.
В последние дни волнения и предчувствия стали делом обычным, но в эту особенно темную и холодную ночь он вовсе не мог найти покоя. Иркалла волновалась особенно сильно. Он был уверен, что наступало начало конца.
Нагнувшись, Лорен дотронулся до мертвой земли и ощутил легкую дрожь. Он не мог проникнуть в мысли Иркаллы, как делала его сестра, но смекнул, что сегодня-завтра все непременно решится.
«Скорей бы, — подумалось ему, — порою мне кажется, мы ждали этого веками…»
Лорен выпрямился. Он чувствовал, что Акме не спала. Он смутно слышал ее учащённое сердцебиение. Ему казалось, что он слышит её голос и тревожные мысли. И целитель пешком отправился к их шатру, чтобы проведать сестру, успокоить и погрузить ее в сон. А утром он хотел уговорить ее не делать глупостей.
Шатер Его Величества государя Карнеоласа был далеко от шатра Ринов, но Лорен, подгоняемый смутными тревогами, разгоравшимися все ярче, добрался быстро.
Невозмутимая стража приветствовала его и расступилась перед ним, и Лорен, войдя в шатер, побледнел, как мертвец.
В едва освещенном помещении на полу лежали бездыханные служанка Бегония и фавн Цесперий. Рядом валялся пустой кубок, а земля и камень были окрашены пролитым вином, будто кровью.
— Цесперий! — воскликнул Лорен, кинувшись к нему. — Цесперий!
Пульс обоих был слаб. Целитель в ужасе огляделся и увидел на столе небольшой клочок бумаги, исписанный торопливым неровным почерком, а на нем цепочку Акме. Он схватил записку, хотя и без того догадывался, что произошло.
«Мой дорогой братец! Прошу, не беспокойся. Цесперий, Бегония и стражники в скором времени очнутся.
Иркалла проснулась и жаждет поквитаться со мной, и я тороплюсь.
Аштариат говорила об этом с самого начала, но мы не понимали. Увы, такова моя судьба. Должно быть, вы осудите меня и в один голос воскликните, что мы сами делаем свою судьбу. Бесспорно, посему мой выбор сделан. И мне неведомо, кого стоит осуждать за те обстоятельства, которые разлучают нас. Полагаю, меня.
Но, прошу, не судите слишком строго, ибо, как только все закончится, в Архей вернется мир. Вслед за горем придут покой и приятные хлопоты. Лорен, у тебя есть твоя прекрасная Плио! А Гаральд в наследство получил герцогство. От него зависит благополучие стольких людей, он недолжен сожалеть обо мне ни минуты! Полагаю, вы скажете, что я пишу вздор, но позвольте мне в эту минуту говорить откровенно и утешить вас правдой.
Лорен, надеюсь, ты помнишь, что рассказывала я тебе об Августе. Прошу, не откажи мне в этом! Девочка не должна расти в Саарде. Скажи дяде, что я скучаю и люблю его.
И, прошу, не показывай Гаральду этих строк, ибо он не должен знать, что я обманула его. Он не должен знать, как сильно я люблю его. Ему не станет от этого легче.
Возьми Звезду Благодати и подари ее своей дочери, но не называй ее в мою честь. Аштариат утверждала, что те дети, которым дали имена их родственников или предков, могут разделить их судьбу. Твои дети должны прожить иную жизнь. Для этого я и ухожу.
Но, тем не менее, судьба не могла подарить мне лучшего брата. Прошу, простите меня и не горюйте обо мне, ибо я счастлива, что ухожу, чтобы защитить тех, кого люблю больше жизни
Акме Рин».
Закончив читать письмо сестры, он сжал его дрожащими руками и пронзительно закричал. На его крик сбежались стражники и, увидев на полу двоих человек, побледнели.
— Где моя сестра? — завопил он.
 
— Она б-была здесь…
— Когда?! Два часа назад, когда я заходил?..
Сжимая прощальное послание, он стрелой вылетел из шатра и помчался обратно к Его Величеству.
«Какая дуреха! — в отчаянии думал он, сдерживая рыдания. — Да за что же ты так ненавидишь нас, Акме?! За что наказываешь нас?!»
Преодолев приличное расстояние за считанные минуты, Лорен закричал страже срывающимся голосом:
— Пустите меня!
Узнав целителя, который выходил отсюда какие-то четверть часа назад, воины замешкались, но о нем не успевали доложить, посему внутрь его не пускали. За сопротивление он вовсе лишился права войти, но, услышав голос Лорена, король сам вышел из шатра, обругал стражу и втянул его внутрь.
Друзья разошлись, за столом остался лишь как в воду опущенный Гаральд и теребил в руках пустой кубок.
— Акме! — выдохнул целитель, дрожа, на стол бросив измятое письмо. — Сбежала в Кунабулу…
Король и герцог, ошеломленно переглянувшись, подскочили и вылетели из шатра. Через несколько минут лагерь пронзил вопль труб. Карнеолас и Атия трубили тревогу.
Акме продолжала свой неутомимый путь, несмотря на сильный промозглый ветер. В этой шепчущей пустоши не было ни души, а далеко впереди черной зубчатой стеной клубилась горная гряда Кунабулы. Земля дрожала под ногами девушки, демоны были совсем рядом и приближавшийся рассвет оказался весьма кстати.
Она вспоминала все, что знала о своей жизни. Она помнила, как мать расчёсывала её волосы, и они обе гляделись в зеркало, отмечая похожие черты.
«Мои глаза, мои губы, — с удовольствием отмечала Равена Рин, — отцовское упрямство…»
Акме, будучи маленькой девочкой, беззаботно смеялась.
Отец катал ее на лошади и придерживал за ногу. Иллеан Рин пророчил ей славу отменной наездницы, а Акме покрывалась радостным и горделивым румянцем.
Лорен отнял у неё куклу, довёл до слез и получил от неё несколько болезненных ударов за нанесённую обиду. А потом нёс несколько часов на спине до дома, когда она поранила ногу и не могла идти.
Ещё до Кеоса Акме часто снилось, как мама с гордостью говорила ей: «Какая ты стала, доченька!..»
«Погляди на меня, матушка! — в полузабытьи, со страшной болью думала Акме. — Какая я теперь! Тело моё, как и сердце, все в синяках и в ранах. Платье моё изорвано, волосы растрёпаны. Ночь, а я не в своей кибельмидской постели. Я на другом краю Архея. Одна. Я сама пришла сюда и не поверну обратно, ибо я — страж Архея и его Хранитель. Знала ли ты, что так будет? Знал ли отец, даруя мне свою королевскую кровь? Знал ли Лорен, которого я оставила? А знала ли я?»
Но эти мысли придавали ей сил, и она нисколько не желала от них отказываться.
Всадники кунабульского ветра донесли до нее отзвук ясного и высокого воя. Сигнальные трубы из лагеря союзников. Недосягаемо далеко, из другой жизни, оставленной, брошенной.
Эрешкигаль, чувствуя приближение своего несметного войска, рвалась наружу.
Акме остановилась, нагнулась, прижала ладонь к камню и разлила по нему свою силу, вместе с ветром к Кунабуле посылая свой пронзительный крик:
— Я здесь!
Ее услышали. И разодрали холодный воздух криком ненависти.
Она неторопливо пошла вперёд, ибо в спешке более не было нужды. Демоны были совсем близко, а земля стонала все громче и громче.
Акме обернулась и поглядела на темно-синий горизонт. Шамаш невозмутимо поднимался со своей постели.
«Я здесь по твоему зову, Владыка Солнца, — подумала она. — Пусть супруга твоя, божественная Ишмерай развеет тучи, приоткрыв тебе занавеси. Услышь меня. Увидь меня. Не оставляй меня. Сатаро, за тебя!».
Она отвернулась и снова направилась на запад прогулочным шагом, сцепив руки за спиною, низко опустив голову, слушая, как стонет измученная земля, и говоря ей, что она избавит ее от страданий.
«Архея, в древности Элассар, родился из недр этих гор. Пора вернуть этой земле ее первозданную чистоту».