Владыка морей ч.2 (СИ)
— А ты знаешь, что делать нужно? — нерешительно спросила ее Людмила.
— День и ночь об этом думаю, — жарко зашептала Мария. — Только долго это и сложно очень. И на каждом шагу можно шею себе свернуть. Ну? Твое слово?
— Я с тобой, — решительно кивнула Людмила. — Я за старые обычаи, ты же знаешь. Грех великий — собственных детей в наследстве обделять.
— Тогда я тебе расскажу все, как время придет… Может, и не один, и не два года ждать придется, когда случай удачный представится.
— Я подожду, тут спешки особенной нет, — ответила Людмила, нахмурившись над картами. Ей сегодня категорически не везло. — Наш муж крепок, а мальчики еще очень молоды, много воды утечет.
— Если сболтнешь хоть слово, — остро посмотрела на нее Мария, — нам с тобой конец. Мы в ссылку поедем, а наши покои молодые вертлявые девки займут. Они тут же своих сыновей нарожают, а наших со свету сживут. Вот увидишь!
— Я могила, — кивнула соперница и подруга в одном лице. Людмила сбросила карты. — Без двух. Ты ведь уже присмотрела для Владимира лакомый кусок. Я тебя знаю. Ну-ка, рассказывай давай!
Мария наклонилась к ее уху и что-то шепнула, слышное только им двоим. Людмила округлила в удивлении глаза и едва выдавила из себя.
— А ты, Машка, не мелочишься! Я в деле!
Они посидели еще немного, пока скрупулезная Ада подбивала пулю, как вдруг Улрике подняла голову и прислушалась.
— Кричат, госпожа.
— И впрямь! — повернулась Людмила, звякнув массивными серьгами. — Пойди Улрике, узнай, что там.
А там творилось что-то необычайное, страшное и бедным семьям совершенно незнакомое. Душан, княжеский кравчий, наконец-то обожрался так, что его скрутило всерьез. Колики, которые раздирали жуткой болью его многострадальный живот, вырывали из него стоны и крики, когда прихватывало особенно сильно. В памяти еще была свежа история отравления Батильды, а потому охрана, перекрыв все входы и выходы из дворца, известила о происшествии князя и главного лекаря Илью.
— Не похоже это на отравление, — задумчиво посмотрел на кравчего лекарь. — Тут что-то другое. Рубаху снимите с него! Что ел сегодня?
— Ветчину, соленые грибы, кашу овсяную, — торопливо ответил кравчий, которого ненадолго отпустило. — Еще сало, уху, селедку и яблоки с квашеной капустой. И квас… Ой-ой-ой! Кончаюсь!
— Заворот кишок, — уверенно сказал князь, который когда-то, бесконечно давно наблюдал подобное в приемном покое больницы скорой помощи. У него тогда панкреатит приключился, и он провалялся в хирургии целую неделю. Живот кравчего перекосило, он раздулся с одной стороны, как и у того бедолаги, который лежал тогда на соседней кушетке и орал от боли, ожидая осмотра врача. Увидишь такое один раз, и сроду ни с чем не перепутаешь.
— Как это? — поднял на него глаза лекарь. — Разве кишки могут завернуться?
— У этого могут, — кивнул Самослав. — Ведь жрет целый день, что ни попадя. Очень ответственно к своей работе относится. Яблоко с ветки сорвать не даст, сам сначала испробует.
— Надо припарки на живот положить, — задумчиво сказал лекарь. — Я сейчас распоряжусь…
— Резать надо и кишки распутать, — оборвал его князь. — И поскорее, иначе кишки омертвеют, и он погибнет.
— Как турникетный синдром, про который вы рассказывали, ваша светлость? — глубоко задумался Илья. — Да, такое может быть. Но откуда вы это знаете? Всегда хотел поинтересоваться, откуда у вас такие необычные познания в медицине. Впрочем, я это уже спрашивал… Не раз…
— После операции не забудьте живот потуже стянуть, иначе все ваши нитки разорвет к демонам, — сказал князь и потрепал на прощание Душана по плечу. — Держись, дружище! Ты крещен?
— Старым богам молюсь, ваша светлость! — простонал тот.
— Я за тебя в жертву трех быков принесу, — серьезно посмотрел на него Самослав. — Все будет хорошо. Верь мне!
— Неужто трех? — лицо кравчего просветлело. — Тогда да, поправлюсь непременно. Боги обрадуются такой жертве. Небывалая она!
— Чего смотрите? — удивленно взглянул князь на Илью. — В клинику тащите его. И не затягивайте.
— Сейчас, сейчас, — засуетился Илья. — За мастером Немилом сию минуту пошлем, ваша светлость. Он на службе сегодня, в Тайном приказе. Там, говорят, боярин Тур какую-то банду воров изловил. Допрашивают. Ну, для такого дела отпустят его.
Князь пошел к себе, а лекарь мечтательно улыбался в потолок и повторял.
— Гиппократ, Гален, Цельс… Вы просто жалкие неудачники! Я вас сегодня посрамлю. О вас все забудут, а меня будет помнить и через тысячу лет. Только бы этот боров выжил! Господи боже, помоги мне! Не забыть после операции замотать живот бинтами! Да откуда, в конце концов, его светлость это всё знает? Ведь воин, варвар из леса! Просто удивительно! Наверное, он и, правда, колдун, как говорят.
А Самослав вернулся в свой кабинет, чтобы продолжить прерванный разговор. Там его почтительно дожидался пожилой, изрезанный морщинами китаец с пучком волос на затылке, скрепленном заколкой. Он был главой большой работящей семьи, которую купцы каким-то неведомым образом вывезли из танского Китая. Все-таки коррупция — величайшее изобретение человечества, кто бы и что ни говорил. Китаец нашел великолепную глину рядом с городишком Мишны, что стоял в землях крошечного племени далеминцев, и теперь разложил на княжеском столе целый набор посуды, расписанной яркими цветами и странными человеческими фигурками в длинных одеяниях. Тут лежали тарелки, чашки, блюда и вазы разных размеров. Невестки старого Ли Баня расписывали их с поразительным мастерством. Эта семья обошлась казне просто в немыслимые деньги. Самослав отдал Кубрату триста мечей за полтора десятка человек, и не пожалел об этом ни секунды. Самослав бурчал про себя, крутя в пальцах то одно изделие, то другое.
— Вот, Мейсенский фарфор — звучит красиво. А этот какой — Мишновский? Тьфу! И название какое-то гадостное! Хоть город переименовывай. Кстати! А кто, собственно, мне может запретить…
Китаец стоял недвижим, словно статуя, а его лицо не выражало вообще ничего, похожее на какую-то экзотическую маску.
— Предлагаю тебе те же условия, что и остальным княжеским компаньонам, — сказал князь, легонько щелкая ногтем по краю чашки. Раздался чистый протяжный звук. — Десятая доля от чистой прибыли. Ты станешь очень богат, почтенный Ли Бань. И ты передашь свое богатство детям.
— Мне говорить купец, но я не верить, господин, — с непроницаемым лицом ответил китаец. — Я хорошо жить дома. Мне незачем быть уезжать. Они украсть моих внуков, чтобы я поехать сюда. Меня привезти, как раб.
— Ты свободный человек, Ли Бань. Я могу вернуть тебя назад, — усмехнулся Самослав. — Я дам тебе сто золотых и оплачу места в караване до самого порога твоего дома. Ты научишь за год своему мастерству трех человек, и я сделаю богатыми их вместо тебя. Выбирай!
— Назад? — задумался китаец. — Мы ехать сюда почти год. Не хотеть. Степь война. Тюрки резать друг друга. Тоба резать тюрки. Согдов резать и тот и другой. Опасно. Я оставаться тут.
— Тогда иди, Ли Бань, — кивнул ему Самослав. — Ты будешь благословлять тот день, когда принял это решение.
Китаец склонился почти до земли и задом выкатился из княжеских покоев, пугливо поглядывая на повелителя этих земель. Он так и не поверил в то, что произошло. Разве великие разговаривают вот так вот запросто с простым ремесленником? Разве великие делают их своими компаньонами? Великие либо воюют с врагами на поле боя, либо воюют с такими же великими тайно, пытаясь превозмочь их хитростью и изощренными интригами. Простые люди — пыль у них под ногами. Или этот человек не так велик, как о нем говорят люди? Нет, это не так, ван Само почти что бог в своих землях. Наверное, он, Ли Бань, что-то еще не понимает в этой жизни. Или она, эта самая жизнь, здесь устроена совсем иначе, чем в Поднебесной. Что ж, он попробует. В конце концов, он не раб, и у него всегда есть выбор.
Китаец ушел, а Самослав позвонил в колокольчик. Сегодня был напряженный день. Впрочем, дни были такими всегда, когда он жил в Братиславе. За месяцы его отсутствия накапливались горы вопросов, которые никто, кроме него, решить не мог. Точнее, никому не позволялось их решать. И тот вопрос, который будет обсуждаться сейчас, тоже решить никто не мог. Ведь он касался судьбы миллионов людей.