Рок-н-рол под Кремлем 6. Шпионы и все остальные.

– Очень приятно!
А потом отпила из бокала и еще сказала:
– Очень вкусно!
Бруно вспотел. И покраснел. Ноги его приросли к полу, время как бы остановилось. Романыч и вице-премьер уже не обращали на него внимания, вполголоса перетирали про упрямого Цыбина и все чаще хмурились… Видно, доиграется, х…о, со своими двадцатью пятью процентами: вышибут мозги – и все дела! Или, в лучшем случае, посадят лет на десять. Хотя можно ли десять лет тюрьмы считать «лучшим случаем», Бруно не знал.
Пока он размышлял над столь непростой диллемой, девушка куда-то смылась, а Бруно стоял как вкопанный, и в голове у него шумело. Он повидал за последнее время немало красивых женщин, причем в разных позах, этим его как бы не удивишь. Но здесь было что-то совершенно особенное. Он сам не понимал, что именно. Может, волосы – светлые, будто выгоревшие, какие бывают у подростков после лета. Или стройные ноги. Или грудь. Или, наоборот – лицо и глаза, из которых как будто искорки вылетают и прожигают насквозь. Короче, непонятно…
И даже когда появилась наконец эта американская актриса и все вокруг сперва зашептались, а потом стали восторженно аплодировать, и какой-то замминистра приволок ей огромную корзину с розами, и подкатили журналисты, и кто-то стал совать ей то ли книжку, то ли диск для автографа… даже тогда Бруно как-то не врубился, а в чем тут, собственно, дело и что тут такого особенного.
Актриса шла по ковровой дорожке к банкетному залу (уже открытому), улыбалась во весь рот, что-то успевала говорить в микрофоны, которые ей подсовывали со всех сторон, и махала ручкой. Официанты катили за ней тележку с огромной бутылкой шампанского… Ну, нормальная тёлка, не страшная, как какая-нибудь Леди Гага. На твердую троечку. Без обид…
– А я бы и троечку не поставила, – услышал он знакомый голос.
Это была Печерская. Стояла рядом, презрительно щурила глаза и покачивалась, как тростинка на ветру.
– А где твой председатель? – спросил Бруно.
– Там! – она махнула рукой в сторону толпы, окружившей актрису. – Там все наше парламентское большинство!
– Ясно. А ты почему не с ними?
Печерская посмотрела на Бруно. Судя по виду, она успела осушить где-то половину из той пирамиды.
– Мой эфир завтра. Эта коза придет на мое ток-шоу, представляешь? – хихикнула Печерская. – Ну, вот скажи, чем я хуже? Почему, блин, она будет дрыхнуть этой ночью в люксе какого-нибудь «Ритц-Карлтона», а я как проклятая буду дописывать сценарий, сушить мозги и все такое? Посмотри – разве я чем-то хуже?
Бруно посмотрел.
– Если по чесноку, ты тоже ничего, – сказал он. – Только много п…шь.
Печерская как-то странно дернула головой.
– По чесноку? – переспросила она.
– Да. По чесноку, – подтвердил Бруно.
– По чесноку, по чесноку, – Печерская смотрела куда-то в сторону. – По чесноку… Слушай, неплохое название для ток-шоу! «По чесноку»… с Софией Печерской!.. Очень даже неплохо! Отлично! Блин! «По чесноку»! Логотип – головка чеснока и… Ха-ха-ха! Надо срочно переговорить с Костиком, будем готовить «пилот». Мать их за ногу, это будет бомба! Хватит сюсюканий! Головку им в одно место!
Она поймала за плечо Бруно, собиравшегося тихо отвалить в сторонку.
– Слушай, а если я тебя приглашу? Ты же такой брендовый, ты мне такой рейтинг забабахаешь!
– Приглашай, рассмотрим, – важно кивнул карлик.
– Какая прелесть! А ты не хочешь слетать на Проксиму Центавра, Брунчик? – Печерская подмигнула и похлопала себя по бедру. Похоже, кокс она хранила в прежнем месте. – У меня и билет есть – на двоих… По чесноку!
Но у Бруно не было никакого настроения лететь на Проксиму Центавра в компании пьяной Соньки Печерской.
– Отвали! – сказал он твердо. И пошел искать своего Романыча.
  
Подозреваемый Синцов
 
Комаров занес данные в протокол и еще раз перевел взгляд с фотографии в паспорте на сидящего перед ним человека.
Вот Синцов Алексей Иванович, так сказать, во плоти: мужчина в районе сорока, без особых примет, жесткое малоподвижное лицо. Наверное, был бы похож на Терминатора, если б не рязанский нос картошкой… А вот его фото девять на двенадцать: то же самое лицо – нос, скулы, лоб, надбровные дуги и так далее. Только более выразительное, возможно (если слово «выразительный» здесь вообще подходит), более молодое и гладкое, и прическа погуще… Лет восемь, а то и десять назад фотографировался. И странное чувство возникло у капитана Комарова: если Синцов во плоти никаких ассоциаций у него не вызывал, то Синцов на фотографии был ему определенно знаком. Да и фамилия. Определенно. Они встречались раньше, профессиональная память осечек не дает. Только где и когда, Комаров никак не мог вспомнить.
 
– Боксом не увлекались? – Он закрыл паспорт и пододвинул его на край стола. – Первенство Москвы и области, год так восемьдесят девятый – девяносто первый?
– Нет, – сказал Синцов.
Голос, кстати… Голос тоже знакомый.
– Может, в угрозыске служили?
– Нет.
– И… не привлекались?
– Не привлекался. Не увлекался. Не служил. А что?
– Ничего. Показалось, наверное. Лицо мне ваше вроде бы знакомо.
Синцов пожал плечами, пошевелился.
– Июль две тысячи второго. Проспект Вернадского. Канализация, – проговорил он медленно, словно нехотя. – Пропавшие студенты. Четверо. Вы тогда в сержантах еще ходили.
И Комаров сразу вспомнил.
– Погоди… Леший? Как это… Диггер, да?
– Он самый, – прогудел Синцов.
– Вот это да! – Комаров прихлопнул себя по лбу. – Точно! Леший! Ракоходы! Библиотека Ивана Грозного! Как это… Замуровка!
Он с видимым удовольствием вспоминал диггерские словечки.
– То-то я смотрю, он – не он… Вроде моложе должен быть! А ведь сколько лет прошло уже… Две тысячи второй, вот оно как!
– Ну да, – согласился Синцов-Леший. Железобетонное лицо его немного оттаяло. – Десять лет. Давненько.
Посмотрели друг на друга, поулыбались.
– И как ты?
– Да нормально.
– Все ползаешь еще там?
– Годы не те, чтобы ползать…
– Работаешь где-то?
– Нет, – коротко сказал Синцов. – А ты уже капитанишь вовсю, смотрю? Помню, был совсем молодым ментом…
– Был мент, стал полицейский! – Комаров хохотнул. – А помнишь, как там каменюки летали в темноте? Вот дела-а! Я вот до сих пор все думаю, кто это мог быть?
– Бомж какой-нибудь, наверное, – сказал Синцов.
– Бомж! – повторил Комаров, покачал головой. – А мне паук тогда померещился! Громадный такой!
– Человек-паук. Спайдермен, – Синцов усмехнулся.
– Ага!
Еще поулыбались.
– По какому делу вызывал-то? – спросил Синцов.
Комаров вспомнил, зашелестел бумагами.
– В общем, дело такое. Мы по золотым скупкам сейчас работаем, отрабатываем некоторые точки, ну и людей тоже, которые там крутятся… Короче, у скупа одного в телефоне нашли твой домашний номер. А скуп этот по делу у нас проходит. Такой вот был повод.
– Ясно, – Синцов уже не улыбался. – И теперь что?
– В разработку теперь пойдешь! – нахмурился капитан Комаров. – Всю подноготную, так сказать, связи, явки и так далее! Колись, Леший, пока не поздно!
Он посмотрел на каменное лицо Синцова, вздохнул.
– Ладно. Шутка. Не парься. Обычная отработка. Ты золото сдавал? Или, может, покупал?
Синцов пожал плечами.
– А что за скуп? Кто он такой?
– Веренеев Степан. На Юго-Западе работает.
– Постой… Это который в универсаме сидит на втором этаже, в стеклянной будочке?
– Точно. Знаешь?
– Я ему как-то пару серебряных монет предлагал.
Комаров кивнул, что-то заполнил в протоколе.
– Или нет, монеты я на Кузнецкий Мост носил. А на Юго-Запад – колечко золотое, – подумав, добавил Синцов. – От родительницы осталось. А может, и наоборот. Не помню точно. Давно это было.
– А колечко что? – не отрываясь от письма, спросил Комаров.
– Продал, наверное, – Синцов посмотрел в окно. – А может, подарил. Или сперли. Не знаю. Сколько лет прошло…