Рок-н-рол под Кремлем 6. Шпионы и все остальные.
Раздались громкие аплодисменты. Нет, это не музыкантам, песня еще продолжалась. Вошла очередная молодая пара. На мужчину Пуля не обратила внимания, а на девушке было что-то вроде пестрого сари, и она… Точно. Она играла Пенни в «Теории Большого Взрыва». Наверное, аплодировали им. Пара остановилась перед Пулей и Трепетовым. Мужчина произнес длинную фразу на английском, из которой Пуля поняла только «we are very glad» – «мы очень рады», или что-то в этом роде. Черт, здесь не было даже переводчика. Это ведь дружеская вечеринка, а не официальный прием, блин, здесь все друзья и все друг друга понимают!
Пуля оскалила зубы в улыбке и сказала:
– Э-э… Велкам!
До этого она говорила еще «хелло», «ит из вери гуд» и «велкам плиз». Весь ее нехитрый багаж знаний английского на этом окончательно растаял.
– Не напрягайся. Легче, легче, – шепнул ей Трепетов.
Он был в обычной футболке и шортах. Гости тоже одеты легко, по-пляжному. Вечером на побережье плюс двадцать девять. Одна Пуля красовалась в вечернем наряде. Полы платья липли к мокрым от пота ногам. Перед глазами стояла Мерилин Монро в знаменитой сцене, когда воздух из вентиляционной решетки задрал ей юбку, обнажив трусики. А еще сцена бала в «Мастере и Маргарите» – там хозяйка бала и вовсе была абсолютно голой.
– Пошли выпьем, Полли. Главные гости уже на месте. Остальные нам до лампы.
Среди главных гостей – люди со странно знакомыми лицами. Постепенно Пуля вспоминает: мамочки, это же Джордж Лукас, который снимал «Звездные войны»! Старенький какой!.. А этот красавчик – ну точно! Это ведь сам Надаль, испанский теннисист! Такое впечатление, что она попала по ту сторону телевизионного экрана. Как Алиса в Зазеркалье. И горячий пот течет между лопаток, и ниже, и собирается в районе резинки от трусов. Не таких консервативных, как у Мэрилин Монро – два шнурочка и крохотный треугольник: время другое!
Здесь, как и в Жаворонках, стеклянные стены, только не такие толстые. Кажется, что стен вообще нет. Кажется, будто сидишь прямо на берегу: ночь, пальмы, песок и темное море. Мама, Леший, Москва – все это отсюда выглядит нереальным. Как кино про российскую чернуху. Даже Светка с ее белым «мерсом» – смешная какая-то, жалкая.
– Тебе здесь нравится? – заботливо интересуется Трепетов.
– Йес, оф коз… Тьфу, то есть да! – Пуля рассмеялась.
Они сели за плетеный столик в углу.
– Я люблю это место, – сказал он. – Здесь все самого высшего уровня. Даже песок – лучший в мире. Восемьсот местных жителей работают в обслуге. Других людей нет. Никаких туристов. Ни русских, ни американских.
– Почему? – спросила Пуля.
– Потому что короткая взлетная полоса. Только для небольших частных самолетов.
– Но мы ведь приплыли на яхте…
– Потому что мой самолет слишком большой. И потому что кроме самолета у меня еще есть и яхта. – Трепетов улыбнулся и потрепал ее по щеке.
Пуля хотела отвернуться, ей не нравилось, когда ее треплют по щеке. Но она не отвернулась. Она какая-то обалдевшая. С той самой ночи, когда Семен Романович подвез ее к дому на своем «Майбахе»… Правда, по дороге они заехали в ресторан, и там же был отель, и номер в японском стиле с кроватью под балдахином из рисовой бумаги, и букет влажных орхидей…
Какие-то люди время от времени подходили к ним, перекидывались с Трепетовым парой фраз на английском, смеялись, чокались – кто бокалом, кто бутылкой с пивом или вообще минералкой. Этот, из «Горбатой горы», который играл ковбоя. Наоми Уоттс из «Кинг-Конга». Кошмар… Пуля не понимала, о чем они говорят. Внутренне сжималась: только бы у нее ничего не спросили, не попытались втянуть в разговор.
– Что она сказала? – спросила Пуля.
– Кто?
– Она. Ну… Уоттс.
– А-а. Сказала, что ты отлично смотришься, – сказал Трепетов.
– Почему они все здесь? Вы что, друзья?
– Не-а, – Трепетов поморщился. – У кого-то тоже участок на острове. Это как соседи по даче. Кто-то с любовником или любовницей сюда удрал на пару дней. Вот как мы с тобой. Остров маленький, заняться особо нечем, мы тут все друг к другу в гости ходим…
Она узнала голос музыканта на сцене. Это был Стинг. Она слушала его в школе, у нее над столом висел его постер.
– Обалдеть, – сказала она.
Многие вышли из дома на берег. Устраивались на песке – парами и группами, а кто-то пил в гордом одиночестве. В полумраке сновали официанты в белых рубашках, расставляли в песке толстые свечи.
– А Маруська твоя где? – послышалась рядом русская речь.
К Трепетову подошел немолодой человек в смешных желтых шортах. Пуля подумала, что это, наверное, единственный гость, чье лицо не кажется ей знакомым. И единственный русский. Он был изрядно навеселе.
– Журнал свой сдает в типографию, – нехотя отозвался Трепетов. – Решила заняться делом.
– А-а.
Человек в желтых шортах уставился на Пулю.
– Эта цыпа посимпатичнее будет, – сказал он.
– Иди спать, – сказал Трепетов.
– Маруська мне никогда не нравилась! – заявил человек тоном правдоруба. – Пора менять!
Что-то произошло на берегу. Крики. Пуля повернула голову и увидела, что вода в бухте светится ярким светом, будто там вспыхнул голубой пожар. Наверное, какие-то светильники на дне…
– Слава «Газпрому»! Слава России! – выкрикнул человек в желтых шортах и, шаркая ногами, направился к выходу.
Многие из гостей – кто-то прямо в одежде – бросились в воду. В голубой дымке воды мелькали тени купальщиков.
– А Маруся – это кто? – спросила Пуля.
– Марина, – поправил Трепетов. – Мы с ней дружим. Дружили какое-то время. Она неплохая девушка, редактирует модный журнал. Но тебе не стоит волноваться по этому поводу.
– Я не волнуюсь, – сказала Пуля. – Она сейчас в Москве?
– Когда мы вернемся туда, ее там не будет. Она тоже собиралась сгонять куда-нибудь на море.
Пуля хотела спросить еще что-то, но Трепетов положил ей палец на губы.
– Расскажи мне лучше о своих парнях, – сказал он.
– В смысле?
– Кто у тебя был до меня. Любовники, мужья. Кто там еще… – Он усмехнулся. – Или друзья.
– У меня был Рыба, однокурсник, – сказала Пуля. – Но ему ровным счетом ничего не обломилось.
– А где ты училась?
– В архитектурном.
– Ого.
– Да. Я хотела сама спроектировать свой дом. В стиле Корбюзье.
Трепетов взял в пальцы локон ее волос:
– Ты серьезная девушка. Ну а кто у тебя еще был, кроме этого твоего Рыбы… и Корбюзье?
– Леший был. Мы даже чуть не поженились.
– Леший? – Трепетов поднял брови.
– Это прозвище. Он диггер. Точнее, раньше был диггером…
– Что-то знакомое, – сказал он.
– Ну, вряд ли вы знакомы, – усмехнулась Пуля. – Он не любитель модных вечеринок и всего такого. Обычный мужик без понтов. Думаю, он не вписался бы в вашу компанию.
– Полли, детка, а что у тебя общего с обычным мужиком? – переключился Трепетов. – Мне даже интересно… Вот честное слово.
– Не называй меня Полли, – сказала Пуля. – Мне не нравится. Почти как Долли, клонированная овца…
Трепетов рассмеялся.
– А как Леша твой тебя называл?
– Кто?!
– Алексей Синцов.
– Откуда ты знаешь его фамилию?!
– Читал в «Вечерней Москве», как он спас заблудившихся в коллекторе студентов. Я же сказал – что-то знакомое.
– Странно. Вообще-то он многих спасал.
– Так как он тебя называл?
– Пуля.
– Хм. Отлично. Пуля. Тебе подходит. Я тоже тебя буду называть Пулей, ладно?
Она пожала плечами:
– Называй как хочешь.
Музыканты перестали играть. Стинг что-то крикнул со сцены Трепетову. Тот сказал: «О’кей, тэнкс! Релакс!» Пуля смотрела на плавающих в светящейся воде людей.
– А акулы не могут приплыть сюда на свет? – обеспокоенно спросила она.
– Они боятся света и шума, – сказал Трепетов. Он поднялся и взял ее за руку. – Пошли поплаваем на сон грядущий?
Предвыборная кампания
До этой поездки Поляк даже не представлял себе, кто сейчас Бруно Аллегро, что он за фигура, что за величина. И как он вообще изменился в последнее время. Но Поляк – это одно дело. Он-то с ним еще общался в последнее время, в шашлычной у Захара сидели и тому подобное. А про Краюху и говорить нечего. Краюха года два не видел Бруно, а то и больше – с тех самых пор, как пошел ишачить на какого-то азера в бригаду…