Рок-н-рол под Кремлем 6. Шпионы и все остальные.

Она зевнула, села на мягком, принимающем форму тела матрасе, опустила ноги на мягкий, слегка вибрирующий ковер. А под ковром – десять километров пустоты.
Или уже меньше.
Уши закладывало – значит, снижаемся. Надо собираться. Отпила минералки из бутылочки. Огляделась. Место Семена Романовича было пусто и холодно. Он встал что-то около семи, ждал звонка из Нью-Дели. Там проходит какая-то важная сделка.
Пуля встала, подошла к иллюминатору, подняла шторку и зажмурилась. На чистом небе сиял желтый солнечный диск, под ним расстилались бескрайние облачные поля. Интересно, где ощущение радости от погожего утра переходит в ощущение счастья? Есть ли между ними принципиальная разница? И играет ли здесь какую-то роль высота над уровнем моря?
В голове вертелась песня Стинга с вечеринки – что-то о прогулке на Луне. «Уокин он, уокин он зе мун…»
Напевая под нос, Пуля отправилась в душ. Здесь все управляется с сенсорного пульта, а крышка унитаза при твоем приближении торжественно поднимается вверх, как ладонь в приветственном жесте. Доброе утро!
Когда она, свежая, завернутая в халат, вернулась в спальню, в кресле уже сидел Семен Романович. Никаких тебе больше футболок и шорт – деловой костюм, галстук, волосы зачесаны на строгий пробор. Впереди Москва, работа.
– Как ты?
– Как на седьмом небе! – улыбнулась Пуля.
Пол под ними опять накренился, ее повело в сторону, Семен Романович снисходительно улыбнулся.
– Если поторопишься, успеем позавтракать до посадки.
В столовой на стене висит большой плоский монитор, куда проецируется картинка с бортовых камер. Запивая чаем хрустящие оладьи, Пуля видела, как они прошли облачный фронт, а внизу появились поля, дороги, дома и зеркало воды, чем-то напоминающее очертаниями вылетающего из бутылки сказочного джинна.
– Это Можайское водохранилище, – сказал Трепетов. – Через десять минут Москва.
– Тогда я пошла одеваться, – она положила вилку.
– Спокойно завтракай, спешить некуда. Мы никуда не опаздываем. А если и задержимся, нас с удовольствием подождут…
«Нас! – со сладким замиранием сердца отметила Пуля. – Неужели…»
Он протянул руку и легко провел ладонью по ее бедру. Пуля улыбнулась. Пальцы у него были мягкими, как тельце черепахи. Сравнение пришло неожиданно, но показалось очень точным. Действительно – прочный панцирь создают деньги. На них строятся дворцы, покупаются бронированные машины, яхты и самолеты, нанимается многочисленная прислуга и непреодолимая охрана… А если убрать все это, то что останется? Перед тем как лечь в постель, Трепетов незаметно выпивает какую-то таблетку. А Леший обходился без всяких таблеток, но утром у нее всегда ныли тазовые кости и низ живота, а ноги дрожали, будто она всю ночь скакала на необъезженном жеребце… И с чеченскими бандитами Леший разделался без всякой охраны, своими собственными руками.
Впрочем, совершенно неважно, как именно достигается конечная цель.
«Представляешь, Светка, трахалась с миллиардером из „Форбса“ на высоте десяти тысяч метров. Да, с тем самым. В частном „Боинге“ с отдельной спальней. Ну, что тебе сказать… Было забавно, пожалуй».
Звучало неплохо. Бедная Светка.
«…Но на яхте было как-то веселее. Там покачивало, знаешь. Очень приятно. Белая такая яхта, как твой „Мерседес“, только ослепительней. А может, это на фоне солнца и синего моря…»
А это еще лучше.
«Ты такая гламурная на „мерсе“… А я – на „Форбсе“! Ха-ха-ха!..»
Великолепно.
Самолет в очередной раз накренился. Пуля не заметила, как рядом оказался стюард в белой манишке. Он ловко подхватил ее чашку, скользнувшую к краю стола, и улыбнулся с извиняющимся видом.
Всю дорогу из Шереметьева Трепетов говорил об интригах в мировом футболе, о допинге, талисманах, договорных матчах, о спившихся тренерах и болельщиках его клуба, поющих на стадионе русскую «Калинку». Кроме того, он звонил и отвечал на звонки, выслушивал сообщения, давал указания, расспрашивал о делах.
– Марина дома?
Пуля напряглась.
– На Кипр вчера улетела? Нет, правильно сделала, я сам ей посоветовал. Выглядит усталой, давно пора отдохнуть… – И продолжил футбольную тему: – Они благодарны мне, понимаешь. Я ведь вытянул этот клуб из задницы… И я горжусь этим больше, чем другими каким-то вещами. Непатриотично, да, я понимаю. Но это честно хотя бы…
 
Пуля слушала вполуха. Ей это было неинтересно. А интересно было то, где ее высадят. Неужели на первой же стоянке такси? Или спросят: куда вас отвезти? Или «по-джентльменски» пересадят в одну из нескольких дежурных машин?
Она вежливо кивала и смотрела в окно. Нет, на скорую высадку не похоже. Настроение улучшилось.
МКАД проехали с какой-то невероятной скоростью – наверное, впереди неслась какая-то специальная команда, которая расчищала перед ними путь. И вот уже мелькнул указатель на Жаворонки. Почти не притормаживая, машина свернула с шоссе и через несколько минут уже въезжала на территорию усадьбы.
В Жаворонках их ждал чуть ли не торжественный обед. Ждал-ждал, едва дождался. Софья Теодоровна, пожилая горничная, по-матерински выговорила Трепетову за опоздание и остывшее баранье жиго.
– Давно пора, – рассеянно повторил Трепетов. – Мы с Полиной пообедаем в кабинете. Потом, наверное, отдохнем. Лев Николаевич не показывался? Если появится, предупредите меня. Больше никого не пускать.
«Жиго» оказалось обычным жареным окороком. Вино было вкусное. Пуля быстро опьянела.
«Ну вот, – думала она, – и слетали, значит, на Карибы. Отлично. А дальше что? Теперь пообедаем, он меня трахнет, а потом? Отвезет домой? Или к Лешему? Или к маме? Или купит квартиру – „любовное гнездышко“, как в старых американских романах?»
Нет. Хотелось надеяться, что все гораздо серьезнее. Возвращаться к старой жизни Пуля не собиралась. Да это было просто невозможно.
Трепетов надел очки.
Сразу изменился. Стал домашним, семейным, что ли… Пуля подумала, что это круто. Ведь в очках его никто не видит, кроме самых близких людей. Ни на одной фотке, ни в одном сюжете, которые она успела пересмотреть с тех пор, как познакомилась с ним в клубе – нигде его нет в очках. В очках – это как в трусах. Или без трусов. Нет, даже круче…
«Светка, не поверишь: видела „Форбса“ в трусах… То есть в очках. После обеда газету читал…»
Какая чушь. На самом деле «Форбс» всегда остается «Форбсом». Закон природы. Трепетов за обедом почти не разговаривал – надел свои очки и сидел, уткнувшись в компьютер. Почту, наверное, смотрел. Или что там обычно смотрят миллиардеры… Котировки какие-нибудь. За чаем он, наконец, убрал компьютер, но тут же позвонили по внутреннему телефону.
– Да. Хорошо. Будь в библиотеке, я сейчас спущусь.
Трепетов положил трубку и посмотрел на Пулю.
– Срочный доклад, отлучусь буквально на пару минут. Если хочешь, я позову Софью Теодоровну, она проводит тебя в спальню.
– Софья Тео… до… Тьфу. – Пуля потрясла головой. Она даже не ожидала, что так опьянеет. – Я бы, наверное, давно язык сломала, если бы у меня была горничная с таким именем-отчеством.
– Не сломала бы. Он у тебя очень гибкий и проворный. И находчивый. – Трепетов улыбнулся, встал из-за стола. – Так позвать?
– Кого? А-а. Нет, не надо.
Когда он вышел, Пуля подлила себе еще вина, взяла бокал, подошла к окну. На площадке перед домом охранники болтали с водителем «Майбаха», ржали, толкались, как мальчишки.
«Может, надо мной ржут? – подумала Пуля. – Хотя нет, с каких это пряников? Я теперь здесь в статусе официальной любовницы. Вон, Марину свою он отослал подальше на Кипр, теперь я вместо нее. И нечего ржать, понятно? Подойти сейчас и вмазать по мордам. Леший был бы, он бы точно вмазал…»
Она допила вино.
Хотя еще неизвестно, кому бы Леший вмазал.
Нет, известно. Вмазал бы сперва ей, а потом – им.
Ну и плевать. Она свой выбор сделала. Ей здесь нравилось. Она хотела остаться в Жаворонках навсегда. Осталось только узнать, какой выбор сделал Семен Романович.