Вертоград Златословный

 
 
Скоморошина
 
 
 
Шерешир-да-шерешир, да-шерешир-резана.
 
Полюбила Кончаковна да и вышла замуж.
 
 
2005
 
 
Апокриф
 
 
 
Как прошла по городу по Мурому
 
Весть, что появилась змея лютая,
 
Из Мещерских из болот вылазила,
 
Да пошла во стольный град прямехонько.
 
А идет-то змея — вся земля дрожит,
 
С куполов кресты наземь падают.
 
Прибежали муромчане на княжой на двор,
 
Возопили со испугу дурным голосом:
 
«Ты спаси нас, князь Петро-Февроние,
 
От проклятой змеи супротивныей!
 
А не то пожрет нас змея лютая,
 
Запустеет Муром-град до скончанья лет!»
 
Отвечал им князь Петр-да-Феврония:
 
«Вы не бойтесь, люди православные,
 
Буду змею бить я боем смертныим,
 
Защищу народу я крещеную!»
 
Как выходит Петр-Февронья за вороты-от.
 
Видит: змей стоит главой до небеси,
 
Из ноздрей пущает пламя синее,
 
Пахнет сильно и зело премерзостно.
 
Как схватил князь Петр тут меч Агриков-от,
 
Только князь-Февронья ему молвила:
 
«Не бери ты меч Агриков-острыий,
 
Ты сымай с себя кушак свой княжеский,
 
Да вяжи ты змее шею поясом!»
 
Да ответил ей князь Петр с сумнением:
 
«Тот кушак порты мне держит накрепко,
 
Если я сыму мой пояс княжеский,
 
Упадут штанцы — сором мне, женушка!»
 
«Ты не бойся, свет, супруг мой ласковый», —
 
Отвечала ему свет-Феврония, —
 
«Те штаны твои заговорила я,
 
И без пояса они удержатся».
 
И тогда схватил Петр алый свой кушак,
 
Подошел ко змее он чешуйчатой,
 
Он к разлапистой да смраднодышащей.
 
Он вязал ей шею своим поясом,
 
Покорилась ему змея лютая,
 
Посрамил он козни злого дьявола.
 
 
 
Как возговорит тогда Феврония,
 
Словно трубонька зарею утренней:
 
«Мы пойдем с тобою, княже Петр, ко Киеву:
 
Пусть послужит змея делу Божьему!
 
Люди в Киеве-то все живут язычники,
 
Православной вере не обучены».
 
Взяли Петр-Февронья змею за пояс,
 
Повели ко городу ко Киеву,
 
Через реки быстрые-глубокие,
 
Чрез леса-чащобы непроезжие,
 
Чрез поля широкие да чистые.
 
 
 
А во Киеве идет-от пированьице:
 
Горожане чтут богов рогатыих,
 
Нечестивых богов-от языческих.
 
Только слышат вдруг они: за воротами
 
Гром гремит, и земля потрясается.
 
Поглядели из-за тына киевляне-от:
 
Там стоит на задних лапах змея лютая,
 
Рядом с ней стоит чета супружеска
 
Во одеждах княжеских узорчатых.
 
Воскричал тут князь-от Петр
 
Он громким голосом:
 
«Вы креститесь, люди злы-язычники,
 
А не то я змею-от спущу на вас!»
 
Змея лютая пыхнула синим пламенем,
 
А Феврония ни слова не промолвила.
 
Испужалися тут киевляне оченно,
 
Пали на колени с сокрушением,
 
Приняли святое все крещение.
 
И пошли тут в Муром град Петр с Февронией,
 
Через реки быстрые-глубокие,
 
Чрез леса-чащобы непроезжие,
 
Чрез поля широкие да чистые.
 
 
 
А что сталося со змеей, змеей лютоей,
 
То молва людская не упомнила:
 
Говорят одни, быдто хитрая
 
Уползла в болото к Неве-реке,
 
Во чухонские хляби погибельны,
 
Ростом-возрастом там она уменьшилась,
 
На Гром-камне, гадюка, поселилася.
 
А иные глаголют противное:
 
Закляла-де змею лютую Феврония
 
Приползти в Москов на Поклон-гору.
 
На Поклон-горе сам Георгий-свят
 
Бил-колол он змею в шею толстую,
 
В колбасу порубил подколодную.
 
 
2005
 
 
Сие сочинение о Петре и Февронии, облеченное пародически в форму народного духовного стиха, и вправду имеет происхождение почти изустное. Таковым образом был (однако же прозою) пересказан сюжет древнерусской Повести о житии Петра и Февронии одной студиозкой на экзаменации, до древнерусской словесности относящейся. Ответ был со изумлением выслушан моею аспиранткой и после экзаменации мне поведан. Смехотворные опасения Петра о портах своих, равно как и гадания о судьбе злополучной змеи после крещения Киева принадлежат, впрочем, всецело моему несдержанному воображению.
  
 
 
Песня молодца
 
 
 
Говорили мне отец со матерью:
 
Не веди жизнь злую-беспутную,
 
Не водись с людьми нехорошими,
 
Не ищи ты счастья беспечного, —
 
Не то Горе с тобою спознается.
 
 
 
Как вели меня друг-приятели
 
На почестей пир да на свадебку.
 
С молодою женой повенчали нас:
 
Вместо свеч горели змеи лютые,
 
В синем пламени извивалися,
 
А священник был в ризах смертныих,
 
Да с одной ногой, друга птичая,
 
И дьячок читал не по-нашенски,
 
Бусурманской речью с книг неправильных.
 
 
 
Целовал я тогда молоду жену:
 
Поцелуи ее — что трава полынь,
 
Прожгли губы мне, сердце выпили.
 
Говорит мне она воздыхаючи:
 
— А я Горе, твое, Горе лютое.
 
Не избыть тебе меня до смерти.
 
Усмехнулся на эту речь бабскую,
 
Начал рвать с себя золото кольцо:
 
Ан не ревется оно, не шелбхнется.
 
Брал тогда я топор с острым лезвием,
 
Отмахнул себе палец венчанный,
 
Тем кольцом золотым изувеченный.
 
Только бил-калечил себя по-напрасному:
 
Палец тот отрос к утру да по-прежнему:
 
А на нем блестит кольцо брачное.
 
И вскричал я тогда, словно Смерть пришла,
 
И бежал в поля-луга-степь широкую.
 
Я пророс травой-чернобыльником,
 
В небеса взвился быстрым соколом,
 
В омуты ушел склизкой рыбою.
 
Только Горе меня не оставило:
 
Подкосило траву косой острою,
 
С тугим свистом меня валило на землю.
 
Прострелило мне крылья стрелой меткою,
 
Ясен сокол пал комком на землю.
 
Паутиною-мрежей опутало,
 
Из глубин речных меня исторгнуло,
 
Рыба пала слюдою на землю,
 
Только рот кричал Речь неслышную…
 
 
2005