Язык и философия культуры

Если попытаться вывести заключение из предшествующих рассуждений, то первое положение данного исследования будет таковым: Пусть государство воздержится от всякой заботы о положительном благе граждан и не выходит за пределы, поставленные необходимостью предотвращать опасность, грозящую им как от внутренних, так и от внешних врагов; ни для каких иных целей пусть не ограничивает оно их свободу.
Теперь мне следовало бы обратиться к средствам, с помощью которых осуществляется подобная забота государства; однако поскольку я в соответствии с моими принципами эти средства вообще отвергаю, то могу обойти их молчанием и удовлетвориться утверждением в общей форме: средства, с помощью которых свобода ограничивается в пользу благосостояния, могут быть самыми разнообразными по своему характеру. Они могут быть прямыми; к ним относятся законы, поощрения, награды; они могут быть косвенными, как, например, в том случае, когда верховный правитель является одновременно и крупнейшим землевладельцем и предоставляет отдельным гражданам привилегии: монополии и т. п. — и все эти средства приносят вред, хотя и различный по своей степени и характеру. Если в общем все это и не встречает возражений, то все-таки может показаться странным, что государству возбраняется то, что разрешено каждому отдельному человеку, то есть раздавать награды, предоставлять поддержку, быть собственником. Если бы на практике было возможно, как это делается в теории, чтобы государство выступало в двух лицах, то это не встретило бы возражений. Тогда это было бы равносильно тому, что некое частное лицо обрело могущественное влияние. Однако, даже оставляя в стороне эту разницу между теорией и практикой, следует принять во внимание, что влияние частного лица может быть уничтожено конкуренцией, разделом состояния между многими лицами, даже смертью — все это явления, которые государству угрожать не могут; поэтому принцип, согласно которому государство не должно вмешиваться ни во что иное, кроме того, что связано с безопасностью, остается в силе, тем более, что он подтверждается доказательствами, которые почерпнуты не только в одной природе принуждения. К тому же частное лицо исходит из других оснований, чем государство. Так, если, например, какой-либо гражданин назначает премии, пусть даже они окажутся — чего никогда не бывает — столь же действенны, как государственные премии, то он делает это из личной выгоды. Между тем из-за постоянного общения со всеми остальными гражданами и равенства их положения его выгода находится в прямом соответствии с выгодами и невыгодами других, а следовательно, и с их положением. Цель, к которой стремится частное лицо, в известной мере подготовлена существующими условиями и поэтому оказывает благотворное воздействие. Напротив, основания, которыми руководствуется государство, сводятся к определенным идеям и принципам; при их проведении в жизнь часто обманывает даже самый точный расчет; и если эти основы почерпнуты из особого положения государства как частного лица, то это уже само по себе может оказаться опасным для блага и безопасности граждан; к тому же положение граждан никогда не бывает одинаковым.
Именно это рассуждение, как и все предшествующее ему, исходило лишь из той точки зрения, которая имеет в виду только силу человека как такового и его внутреннее совершенствование. И эту точку зрения можно было бы с полным правом обвинить в односторонности, если бы она полностью пренебрегла результатами, необходимыми для того, чтобы эта сила вообще могла действовать. Возникает, следовательно, вопрос: могут ли отдельные стороны, которые мы предлагаем изъять из ведения государства, процветать без него и сами по себе? Конечно, следовало бы рассмотреть каждую в отдельности — разные отрасли ремесел, земледелия, промышленности, торговли и т. д., — о которых я говорю здесь суммарно, и с полным знанием дела показать, какие выгоды и невыгоды предоставляет им свобода и самостоятельность. Отсутствие необходимых для этого знаний мешает мне это сделать. К тому же я считаю, что для данного рассмотрения это не является необходимым. Конечно, подобное, хорошо проведенное, исторически обоснованное исследование принесло бы большую пользу в том смысле, что оно подвело бы еще более прочный фундамент под эти идеи и вместе с тем позволило бы судить о возможности даже значительно модифицированного их применения — существующее положение вещей едва ли позволило бы осуществить их полностью в каком-либо государстве. Удовлетворюсь несколькими замечаниями общего характера. Каждое дело, каким бы оно ни было, выполняется лучше, когда им занимаются ради него самого, а не ради его результатов. Это настолько свойственно природе человека, что обычно занятие, которое вначале выбирается только ради пользы, которую оно приносит, в конечном итоге само по себе становится привлекательным. Происходит это оттого, что деятельность приносит человеку больше радости, чем обладание чем-то, но только такая деятельность, которая является самодеятельностью. Полный сил, деятельный человек предпочтет в большинстве случаев праздность принудительному труду. Идея собственности развивается только вместе с идеей свободы, и самой энергичной деятельностью мы обязаны именно чувству собственности. Достижение великой цели всегда требует единства управления. Это безусловно. Того же самого требует также и предотвращение и устранение больших бедствий: голода, наводнений и т. д. Однако это единство может быть достигнуто не только с помощью государственных, но и с помощью национальных учреждений. Для этого надо только предоставить отдельным частям нации и нации в целом право свободно объединяться на основе договоров. Между национальным союзом и государственным учреждением, несомненно, существует важное различие. Первый располагает лишь опосредствованной, второе — непосредственной властью. Поэтому первому присуща большая свобода при заключении, расторжении союзов и изменениях связей. Весьма вероятно, что вначале все государственные учреждения были такими национальными союзами. Однако опыт показал, какие возникают пагубные последствия, когда задачи обеспечения безопасности связываются с другими целями. Тот, кто занят делом безопасности, должен обладать для этого абсолютной властью. Но, облеченный ею, он распространяет эту свою власть и на все остальное, и чем больше этот институт отдаляется от своего первоначального назначения, тем больше растет власть и тем слабее становится воспоминание о первоначальном договоре. Между тем всякое учреждение в государстве имеет власть лишь постольку, поскольку оно соблюдает этот договор и сохраняет его значение. Уже одного этого было бы как будто достаточно. Однако даже если бы основной договор строго соблюдался, а государственное образование было бы в полном смысле слова союзом национальным, то воля отдельных индивидов могла бы быть выражена только посредством представительства, а представитель многих людей никак не может быть верным выразителем мнения отдельных людей, которых он представляет. Итак, все перечисленные в предшествующем изложении основания приводят к тому, что согласие каждого члена общества в отдельности необходимо; они же исключают и решение большинством голосов, а между тем в государственном образовании, осуществляющем заботу о положительном благе граждан, никакой иной способ принятия решений невозможен. Тем, кто несогласен с решениями большинства, остается только выйти из общества, освободиться тем самым от его юрисдикции и от необходимости подчиняться мнению большинства. Но это сопряжено с почти непреодолимыми трудностями, поскольку выход из такого общества означал бы выход из государства. Вообще лучше создавать отдельные объединения по отдельным поводам, чем общие союзы для неопределенных случаев в будущем. Наконец, объединения свободных людей внутри нации очень затруднены. Если заключение таких союзов, с одной стороны, оказывает неблагоприятное действие на достижение конечных целей, — хотя следует помнить о том, что возникающее с большим трудом обладает и большей прочностью, так как испытанная сила обретает как бы большее сцепление своих звеньев, — то, с другой стороны, несомненно, что всякий большой союз вообще менее благотворен: чем больше человек действует для себя, тем более он совершенствуется, тогда как в большом союзе он легко превращается в простое орудие. Большие объединения имеют еще и тот недостаток, что благодаря такого рода союзам вещь часто заменяется знаком, а это всегда мешает развитию. Мертвый иероглиф не воодушевляет, подобно живой природе. Не приводя других примеров, напомню только о благотворительных учреждениях. Убивает ли что-либо в такой мере всякое истинное сострадание, всякую преисполненную надежды скромную просьбу, всякое доверие человека к человеку? Разве мы не презираем нищего, который предпочитает провести год в больнице без всяких забот о пропитании, чем, претерпев многие беды, вместо милостыни, отпущенной равнодушной рукой, встретить сочувствующее сердце? Таким образом, я признаю, что мы не достигли бы столь быстрых успехов, если бы человеческий род не действовал в последние столетия как бы в целой массе, но именно только быстрых. Плод зрел бы медленнее, но все-таки созрел бы. И не был ли бы он в таком случае благотворнее? Поэтому я считаю возможным остановиться на этом. Что касается двух других возражений, а именно: возможна ли гарантия безопасности при том невмешательстве, которое здесь предписывается государству, и следует ли считать необходимым разнообразное вмешательство государственного аппарата в жизнь граждан, хотя бы для того, чтобы найти средства, нужные для его деятельности, — то они будут рассмотрены ниже.