Алые небеса Сеула

  
Глава 21
 
Ким Соджин
 
Рассветы в Корее прекрасны. Ни одному даже самому искусному художнику никогда не запечатлеть потрясающее явление в подлинных красках. Солнце восходит: небеса окрашиваются сотнями оттенков ванильного, розового и даже пурпурного. Я никогда не устану восхищаться красотой раннего утра. Меня завораживает палитра природы, нависающая заревом нового дня над еще крепко спящим городом. Но сегодня все иначе. Сегодня мне нет дела до простирающегося за панорамными окнами горизонта. Сегодня я смотрю в лицо девушки, умиротворенно сопящей на соседней подушке.
За последние полчаса созерцания этой воистину трогательной красоты в голове проносится сотня мыслей, и, к сожалению, не все они радостные. Жалею ли я, что мы с Марией перешли черту? Нет! Наверное, впервые в жизни меня переполняет абсолютная уверенность в собственных чувствах, но имею ли я на них право – вот в чем вопрос. Как быть дальше? Рассказать девушке свою историю? Объяснить, почему ей стоит отказаться от работы в «Пак-Индастриал»? Попросить вернуться на время домой? Она – моя слабость. Определенно.
Если пойду до конца, чем ответит председатель Пак? Безопасно ли Маше быть рядом со мной? Готов ли я рисковать?
Огненный диск солнца поднимается выше, озаряя девушку, ослепляя взор. Маша становится темным пятном на фоне ярко-оранжевых зарниц. Прикрываю глаза, но черты миловидного лица не исчезают – отныне они запечатлены в моем сердце. Приятное тепло утягивает сознание в дремоту. Сил противиться нет. Посплю немного. Может, тогда грузные мысли отступят и решение найдется?
Из уютных облаков сна меня выдергивает пронзительный женский визг, чередой одного и того же слова, повторяющегося на русском. Веки разлепляются неохотно.
Надо же – так крепко уснул… Обычно пробуждаюсь как по щелчку пальцев, но сегодня утром никак не получается, даже несмотря на творящийся вокруг хаос, причины которого мне пока неясны.
Стоп. А что вообще происходит?
Тру глаза в попытке вернуть зрению четкость, а мозгу – концентрацию. Смотрю прямо перед собой, постепенно различая очертания женской фигуры в мужской рубашке, моей, кстати говоря, и довольно улыбаюсь.
– Мы проспали! – сообщает Мария, растерянно моргает и тотчас начинает тараторить – девушка мечется по комнате, точно карп во время кормежки, а в довершение всего трагически всхлипывает: – Господи, идти в помятой, вчерашней одежде!.. Боже, как унизительно!
Аргумент, надо заметить, весомый, учитывая, что меня ожидает первый рабочий день – я же руководитель проектов. И стоило бы поддаться панике, ведь на кону не просто престижная должность, однако если и я начну нервничать, мы окажемся в… короче, на дне. Значит, кому-то нужно оставаться в трезвом уме. Пусть этим человеком буду я.
Предельно расслабленно отнимаю спину от подушек, сажусь и, со стоном потянувшись, пытаюсь погасить полыхающий пожар по имени Мария Соколова.
– Да перестань ты паниковать! Уверен, на фоне моей окровавленной рубашки на тебя никто и внимания не обратит, – говорю с усмешкой, хотя внутри неспокойно.
Интересно, если выйти прямо сейчас, успею ли я купить сорочку в торговом центре? Он ведь, считай, по пути. Ах, черт… и открывается в десять утра – не вариант.
– Прости, мне очень жаль, – тем временем виновато щебечет Маша, ковыряя испачканную манжету ногтем.
Взгляд бесстыдно скользит по ее точеной фигурке к самому краю рубахи. Голова неосознанно наклоняется набок, становится тяжелой, тянет все тело к матрацу.
Ниже… еще чуть-чуть… Ее стройные ноги сводят с ума! Будь Соколова поближе, уже давно схватил бы за руку и затащил обратно в кровать. Пусть горит синим пламенем «Пак-Индастриал», совет директоров, да хоть целый мир!
И я почти готов избрать именно этот план, как единственно возможный, но Маша вмиг распугивает мои – надо признаться – крайне неприличные фантазии, озадаченно интересуясь:
 
– Подожди, тебя тоже взяли?
Сообразительная. Я сразу отметил, девчонка не только красавица, но и умница, правда, чрезмерно доверчива к людям. Слышал, это одна из главных отличительных черт русского менталитета – широта души или как-то так.
Киваю, чуть заносчиво отвечая: «Ага». Вздрагиваю от поздравительного возгласа. В награду получаю поцелуй, увы, слишком краткий, чтобы успеть насладиться. Разочарованно вздыхаю, плюхаюсь обратно на подушки, тоскливо наблюдая, как Соколова покидает спальню.
И почему сегодня не воскресенье?..
Некоторое время бездумно разглядываю глянцевый потолок. Не хочу ни о чем думать. Надо вернуться к насущным проблемам, ведь на обычные человеческие радости – такие, как суетливость Маши, ее по-детски наивные «чмоки», смущенная улыбка, моя рубашка, едва прикрывающая стройные ноги, – времени не останется. Но хочется растянуть волшебный момент, погрузиться в него, вдруг в будущем возможности не представится?
С этой мыслью поднимаюсь с кровати. Иду к уборной, обнаруженной накануне рядом с гостиной. В коридоре хаос: продукты мы не собрали. Распихиваю, что выпало, по пакетам, отношу на кухню и быстренько отчаливаю в душ.
Хорошо, здесь имеется все необходимое для водных процедур. Немного странно, но сочтем за везение. После, не озадачиваясь поиском рубашки, поскольку Маша утащила ее на себе, надеваю брюки и отправляюсь в кухню.
Теперь нужно по-быстрому приготовить завтрак и кофе. Начинать день и к тому же рабочий на пустой желудок – самая огромная ошибка из всех возможных: вот что всегда говорила омма.
И давнее теплое воспоминание пробуждает во мне желание, пусть лишь на одно утро, но стать тем Соджином, каким я был когда-то: беззаботным, веселым, живущим моментом.
Легкую поступь Маши слышу, едва девушка появляется в гостиной. Выжидаю, будто ничего не замечаю, продолжая прибираться после готовки. Оборачиваюсь лишь в ту секунду, когда Соколова направляется к стойке. Мария уже во все оружии: классический брючный костюм подчеркивает деловитость, убранные назад волосы придают образу строгости, взгляд прицельный, даже чересчур.
Но для меня Мария – все та же милашка, скачущая по спальне очаровательным, а главное, безобидным торнадо.
Жестом приглашаю к столу. Сегодня завтрак до неприличия прост: глазунья, тосты, тушеные овощи, рамён. Однако вместо того чтобы устроиться на стуле, Маша огибает стойку, приближается и, удерживая за ворот почти реанимированную рубашку, настойчиво набрасывает ее на мои плечи. Тонкие пальчики подрагивают, впиваясь в белоснежную ткань. Неужели я так сильно ее будоражу?..
Внезапно грудь пронзает умиление: даже если захочу притвориться, что не вижу девичьего смущения, не смогу продержаться ни минуты. Да и зачем отказывать себе в удовольствии? Мне нравится наблюдать за стеснительной Машей. То, как она теряется, отводит глаза, как губы неосознанно открываются для очередного томного вздоха – бессовестно сексуально…
Мария до умопомрачения обольстительна! Все в ней заставляет меня закипать, каждый жест, каждый взгляд… Вот и сейчас сердце начинает биться чаще, мысли путаются, а тело реагирует, как ни пытайся его усмирить. Боже! Кажется, теперь я начинаю задыхаться… В голове снова и снова проносится мысль: а может, к черту работу?
Эх, Соджин, стратег из тебя – никудышный… Намерение ясное, четкое: взволновать своим совершенством Соколову, ведь я действительно и швец, и жнец, и на дуде игрец. А в итоге? Стою, не зная, куда деваться, хоть опять в душ ныряй, да похолоднее, чтобы челюсть сводило!
С этим срочно нужно что-то делать. Сперва надо перестать пялиться на девушку, как на кусок сладкого пирога.
Глаза! Буду смотреть прямо в них, а не блуждать взглядом по аппетитным формам.
Черт… Какие же красивые у Маши глаза…
В конечном счете в надежде не свихнуться окончательно и не разложить русскую на стойке вместо завтрака решаю пойти путем наименьшего сопротивления – в любой непонятной ситуации пори чушь. С дураков же взятки гладки? А еще лучше – удиви, выкини то, что оппонент никак не ожидает.