Краткая история семи убийств
– Hola, mi amigo [99].
– Джозеф! Друг мой, сколько лет, сколько зим!
Насчет «зим» – это все же лишнее: в прошлый раз мы с ним виделись всего пару месяцев назад. До бухты Полумесяца ехать отсюда недалеко, но ее еще надо отыскать. Старый причал, который использовали еще испанцы, затем британцы в дни рабства, а одно время даже пираты. Это одно из тех мест, куда прибывают и откуда убывают грузы, до которых никому не должно быть дела. Издали я различаю его на верхотуре. К тому времени как я спускаюсь к берегу, Доктор Лав подбегает ко мне и чмокает в щеку. Ох уж эта привычка латиносов целовать всех подряд!.. Я на это смотрю сквозь пальцы, хотя если б меня чмокнул кое-кто другой, с попой и сисями, это было бы другое дело. В отдалении на пустыре мыкается Луис Джонсон, пытаясь с грехом пополам скрыть от глаз свой «Форд Кортину». Или от ушей, потому как мотор у него не заглушен. Хорошо, что он не вылезает из машины наружу. А то как бы Лав не сболтнул при нем лишку. Я уже смекнул, что этот hermano грешен слабостью поболтать.
– Вот что скажу, mi amigo, – озабоченно говорит он. – Дела у нас жарче и туже, чем анус у толстухи.
– Что, на Барбадосе все серьезно?
– Серьезнее только Madre de Dios [100]. Хотя технически это были уже нейтральные воды. Как видишь, chicо, борьба за освобождение не может обходиться без жертв.
– Задача была впечатлить Медельин?
– Одна бомба – впечатлить Медельин, другая – впечатлить себя. Хотя что я могу знать? Я ведь в это время, ха-ха, находился в Венесуэле.
– Сила волшебства.
– И теперь то же самое должен осуществить ты, hermano.
– Взорвать самолет, что ли?
– Я тебе сказал, повторяю еще раз: ни о каких взрывах самолетов я слыхом не слыхивал.
– Так что мне нужно делать?
– Ты должен сделать это так, чтобы не ты их позвал, а они тебя. Не давай мне повода в тебе усомниться, Джозеф.
– После нынешнего вечера никто во мне не усомнится.
– Впечатли их, hermano.
– Братуха, да я хоть весь мир готов впечатлить. Ты сюда к нам надолго?
– До той самой поры, Джозеф, пока существует и ширится угроза коммунизма.
– А у нас говорят, он социал-демократ.
– Социализм – это теория, а коммунизм – практика. Тебе нужно сделать кое-какие «бабахи». Короче, громыхнуть от души. Большие люди смотрят.
– Что ж мне, всю Хоуп-роуд снести с помощью…
– Знать ничего не желаю. У меня, кстати, в машине кое-какие подарки: три или четыре Си-4. Как с ними действовать, я тебе уже показывал.
– Ну их к бомбоклату, эти бомбы. Ей-богу, Луис. Сколько раз тебе это говорить?
– Джозеф, я просто выкладываю перед тобой все карты. А ты…
– А он знает, что у него в машине взрывалки?
– Этот кретин не знает даже, откуда ссать, а откуда срать: из хера или из жопы.
– И все-таки я предпочитаю работать один на один. А то ведь этот мандюк, стоит мне при нем зашевелиться, догадается, откуда дует ветер.
– Да чего нам тихушничать… В общем, я остаюсь здесь, а ты берешься за дело. Верши то, чего от тебя ждут, брат мой. Завтра я тебе позвоню. Будем с тобой пить мохито и плевать на портрет импотентского школяра-католика.
– Звони лучше послезавтра. А то завтра дел невпроворот.
Барри Дифлорио
Я понятия не имел, что хренов Кубинец находится на Ямайке. После того, что он сотворил два месяца назад на Барбадосе, я вынужден признать, что крепости нутра этого ублюдка можно позавидовать. Держу пари, что это была затея Луиса Джонсона. С той самой поры, как он покинул Чили, чтобы примкнуть ко мне в Эквадоре, Джонсон как-то деликатно забывает, что работает на меня.
От дома Певца до парикмахерской в Моне всего двадцать минут езды, но благодаря моей благоверной они показались мне парой часов. Сейчас я сижу в своем кабинете при посольстве и жду, когда произойдут события 3 декабря 1976 года. Как раз сегодня, в этот самый день, мы аннулируем визу Певцу, поскольку он подозревается в контрабандном провозе наркотиков в Соединенные Штаты Америки. Доказать это совсем несложно – достаточно сунуть руку ему в задний карман. Из этого нужно раздуть большую шумиху, доподлинное шоу в знак того, что мы, как истинные друзья Ямайки, не намерены сидеть сложа руки и мириться с тем, чтобы в нашей верной стране-союзнице воцарялось беззаконие. Пресс-релиз я уже написал, начальство его завизировало. Есть у нас и доказательство того, что он состоял в сговоре с известными наркодилерами из Майами и Нью-Йорка, а также водил шашни с людьми сомнительной репутации на Ямайке и за ее пределами, включая как минимум двоих террористов из местных. Это уже задокументировано. Один из них, по кличке Шотта Шериф, дважды судим за убийство и еще теснее связан с нынешней властной верхушкой.
Документы в порядке, директивы даны, по большей части мной самим, особенно после того, как этот сукин сын Адлер соскочил с корабля и принялся петь нашим-вашим своим двуликим анусом. Но я не об этом, а о крутости нрава этого гада. В самом деле. Ведь это фактически дезавуирует то, что мы успели в свое время сделать, и выставляет нас ушастыми олухами, что подписались на нечто, оказавшееся нам не по плечу. Только не надо корчить мину, будто добрая половина того, о чем тебе приходится со стыдом вспоминать, не вызвана самим тобой. Слава богу, что я хоть не перенял его гребаную методу прослушки. Возможно, он все еще пошучивает в каких-нибудь странах, что дают ему у себя приткнуться, над той своей непрухой в Эквадоре, когда горничные отеля «Вилла Хильда», войдя в номер, застукали его за попыткой подслушать Мануэля Арайю [101]. Или над эпизодом, когда он пытался убедить индийцев-охранников в чехословацком посольстве, что да, hombres, ремонтники в самом деле являются на работу в пять утра, даже в Латинской Америке. Шутки шутками, но из-за его кидалова и экстренного вывода из игры десяти полевых агентов пришлось в экстренном порядке вводить семь новых. У нас не было даже времени для полной апробации, иначе я ни за что не одобрил бы кандидатуру Луиса Джонсона – во всяком случае, поступления с ним еще и Кубинца как части пакетной сделки. Этот остров так и кишит гребаными кубинцами, о коммуняках уж и говорить нечего.
Да, я могу себе представить, зачем он здесь, даже по собственному почину. Чего я не могу уяснить, так это того, зачем он делает из этого такое публичное представление – публичное во всяком случае для нас, в отличие от Карлоса Шакала, который хотя тоже торчит здесь, но лежит на дне, почесывая пузо, пока бляди у него отсасывают. У этих двоих есть история. Мне платят за то, чтобы я был насчет нее в курсе. Ходит слух, что Эрнан Родриго де лас Касас научил Карлоса применять С-4. Динамит тоже, но Касас всегда испытывал слабость именно к этим зарядным устройствам. В этом году на Ямайку он приезжает уже не в первый раз. И в обоих случаях, как только он сюда приезжал, здесь начинались подрывы.
У моего кабинета четыре стены и одно окно с видом на площадку через дорогу, где толкутся ямайцы, с шести утра занимающие очередь за визой. Мэнли сказал им, что в Майами летает шесть рейсов в неделю; кто хочет улететь – скатертью дорога. После того как «Пан Американ» объявляет о приостановке сообщения между Кингстоном и материком, очередь начинает растягиваться на целый квартал. Жест слабый, примерно из той же оперы, что зарок ямайских женщин не предоставлять сексуальные услуги до тех пор, пока правительство не начнет проведение конкретных реформ. Но приходится учить людей хотя бы маленьким жестам – в надежде, что из них вызреют большие.
Досье Луиса Эрнана Родриго де лас Касаса, что лежит передо мной, достаточно короткое. Короткое, понятное дело, в фигуральном смысле. Для того чтобы иметь о Касасе реальное представление, нужно ознакомиться с пятью папками, а не с одной. Одну из них я беру со стола (запросил ее у Сэлли, как только увидел его гуляющим в паре с Луисом Джонсоном). Эта папка синего цвета. Я раскрываю ее и узнаю в ней множество имен. Фредди Луго, Эрнан Рикардо Лозано из «Альфа-66»; Орландо Бош, верткий венесуэльский змей немелкого пошиба; двое, известных исключительно как Гаэль и Фредди (по всей видимости, из «Омега-7»), и де лас Касас. Все из «Объединенных революционных бригад», все агенты «Амблад», и все, как один, ветераны Залива Свиней. Год у них выдался хлопотный, начиная со сходки в Доминиканской Республике для создания их пресловутого Совета – совещательного органа, о котором Контора, можно подумать, не имеет понятия.