Краткая история семи убийств
И вот я покидаю офис и еду прямиком на Оксфорд-роуд, где на солнцепеке стоит нескончаемая очередь из желающих получить визы. Отсюда направляюсь на запад. На пересечении Оксфорд-роуд и бульвара Натсфорд поворачиваю направо и беру курс на север. Охранник у ворот при виде белого человека в машине вопросов не задает. Знакомая зеленая «Кортина» стоит на краю парковки. Я паркуюсь на другом конце, хотя Луис, скорее всего, не знает, на каком автомобиле я езжу. Обеденный зал внутри заполнен белыми в деловых костюмах, пришедшими сюда на обеденный перерыв, а также шоколадными красавицами в теннисках, попивающими ром с колой. Тех, кого ищу, я услышал раньше, чем увидел. Луис, откинув голову, на моих глазах радушно хлопнул де лас Касаса по плечу. Конечно, это он. Первую минуту мне хотелось без обиняков подойти и резко спросить Луиса, что вся эта хрень означает, причем сделать это непосредственно перед де лас Касасом. Видит Бог, этого типа я ненавижу. Есть в нем нечто, что можно наблюдать разве что в королевах красоты и политиках: на лбу у них начертано что-то вроде «из всех маменькиных сынков я больше всех обожаю себя». Себя он считает революционером, хотя на самом деле он не более чем оппортунист. Луис и Луис – ну чем не рабочее название комедии, сюжет которой разворачивается у тебя на глазах.
Я устраиваюсь в дальнем конце бара, стараясь не смотреться так, будто я кого-то высматриваю. Не исключено, что в эту самую минуту кто-то где-то пишет пародию на шпионский детектив, где я – кретин в баре, разыгрывающий из себя Джеймса Бонда. Что ж, если оно так, то, может, заказать себе мартини? В эту секунду те двое неожиданно поднимаются, а до меня доходит, что на пути к выходу они запросто могут пройти в двух шагах от меня. Но Джонсон направляется к открытому арочному проходу в нескольких футах от своего столика, а Кубинец шагает следом. Зеленая «Кортина» выезжает со стоянки. Я вылетаю из бара в считаные секунды и стартую за ними, так что от их машины меня отделяют каких-нибудь двести футов. Слава богу, что час пик существует во всех концах мира. Выслеживать авто мне не приходилось со времен Эквадора, когда я работал в команде Адлера. Для адреналина я, понятное дело, староват, но все равно какое-то ощущение есть. И мне оно нравится, ну просто реально нравится. Эх, вот так бы взять, направить этот выплеск энергии в свое причинное место и кому-нибудь засадить, даже не принципиально кому…
С Трафальгар-роуд Луис делает поворот налево, в очередное скопление транспорта, затем делает еще один левый поворот. Сотню ярдов мы проезжаем по незнакомому мне отрезку дороги, вслед за чем Луис поворачивает на юг, срезает по Хафуэй-Три-роуд и на скорости вмахивает в гетто. Во всяком случае, дома вокруг становятся мельче, дорога – у́же, а крыши все больше представляют собой оцинковку, придавленную сверху кирпичами. Цементную облицовку стен тоже подменяет цинк в росписях граффити типа «ННП говно», «Расты педерасты», а также слоганы типа «Власть черным». Если фокусироваться на них и на зеленой «Кортине», то в голову хотя бы нейдут мысли о собственной долбанутости: белый человек по своей воле въезжает в самое чернушное гетто Кингстона. Хафуэй-Три тоже не подарок, но такого я еще не видел. Мелькает опасливая мысль, что здесь можно и заблудиться, но я от нее отмахиваюсь. «Кортина» летит на скорости, и меня тоже тянет дать по газам, но на дорогу здесь в любую минуту может выскочить какая-нибудь девчушка-малолетка.
Луис, чувствуется, дороги здесь знает: видно, что бывал в этих местах не раз. И не просто не раз, а много-много раз. Я только сейчас обнаруживаю, что непроизвольно давлю на газ, но свой «Вольво» я чувствую хорошо; ощущаю, как трясом трясутся руки на руле, а машину на виражах мотает то влево, то вправо (один раз пришлось даже перемахнуть через открытый канализационный люк). Колеса со стуком скачут по выбоинам, поминутно скрежещут тормоза. Зеленая «Кортина» то появляется, то исчезает из виду, уныривает за углы, возникая вновь, когда из-за них с интервалом в три-четыре машины выныриваю я. Не пытается ли он, чего доброго, скинуть меня с хвоста? Разок-другой я уже чуть было в сердцах не брякнул «Ну и черт с тобой», но сдержался.
Сейчас мы едем по какому-то шоссе – еще один отрезок, которого я раньше в глаза не видел. Жилища здесь еще мельче, оцинкованней, убоже, а люди снаружи направляются примерно в ту сторону, куда едет зеленая «Кортина». Местность напоминает холмы по обе стороны дороги. Что это за холмы, я начинаю различать лишь на приближении. Они представляют собой горы мусора – точнее, не горы, а дюны и барханы, как если б Сахара вдруг взяла и сменила свой песок на дымящийся мусор. Дым здесь густ и кисловато-горек, с привонью жареного, как будто здесь горят еще и останки животных. По всем этим барханам, даже тлеющим, лазают люди, роют все эти отбросы и запихивают что-то в черные пластиковые мешки. О зеленой «Кортине» я почти забываю. Одна за другой идут минуты. Барханы из мусора тянутся без конца и края, а цепочки людей на них все набивают и набивают свои мешки. «Кортины» уже не видно, она исчезла. Я в нерешительности останавливаю машину: куда дальше ехать, что делать? Непосредственно передо мной дорогу перебегают двое мальчишек, и рука у меня тянется к приборной доске. Может, мне следует вынуть «Глок» и по крайней мере сунуть его за пазуху? Сердце колотится предательски часто. Какого хрена я вообще здесь делаю? Мимо проходят еще двое пацанов, затем женщина, следом стая мужчин и женщин, мальчишек и девчонок – спереди и сзади автомобиля; взрослые идут шаркая, а ребятня прискоком и вприпрыжку, и каждый несет с собой черный пакет, а то и два. Кто-то задевает машину, и я на сиденье подпрыгиваю, тычком открывая бардачок, чтобы тот был открыт и я мог в любой момент выхватить «Глок». Одному Богу известно, сколько еще проходит времени, прежде чем я наконец снова давлю на газ. На дороге по-прежнему ни единой машины, хотя это шоссе; с одной стороны здесь скалы, а с другой море. Мимо проезжает лишь белый «Датсун», водитель которого – негритос с азиатски раскосыми глазами – высовывает из окна голову и оглядывает меня. Кажется, он угрюмо хмурится, что вообще-то странно: мы с ним отродясь не знакомы. Едва я успеваю приблизиться к повороту налево, как оттуда стремглав, словно из ниоткуда, выносится зеленая «Кортина» и лупит меня в бок. Я жестко бьюсь головой об руль, а затем отлетаю шеей на подголовник. Первым из «Кортины» выскакивает Кубинец (во всяком случае, мне кажется, что это он). К машине он подбегает с пистолетом наготове и упирает мне под челюсть ствол.
– Погоди-ка, – спустя секунду говорит он, – я его, похоже, знаю. Это один из ваших. Разве нет?
– Что? Ёксель-моксель, что за херь… Дифлорио? Это что еще за гонки с преследованием?
Они оба громогласно настаивают на том, чтобы отвезти меня к врачу, хотя со мной ничего такого не произошло. В районной больнице Кингстона доктор накладывает мне на лоб швы, а я пытаюсь не обращать внимания на толковищу в коридорах, а также на следы крови и еще чего-то на полу. Врач за процедурой даже не озаботился снять с себя хирургическую маску. Я хочу одного – уехать отсюда, да вот беда: я утратил память, как сюда попал. Не могу толком вспомнить даже после того, как вижу в коридоре Луиса Джонсона, невозмутимо читающего газету напротив какой-то толстухи негритянки.
– Где моя машина?
– Милок, тебя подлатали? Ляле полегчало?
– Моя машина, Джонсон, – где она?
– Откуда ж я знаю… Где-то в гетто. Сейчас ее, наверное, уже полностью разобрали на винтики.
– Смешно, Джонсон. Очень смешно.
– За мной ехал Лас Касас, он и отогнал ее к посольству. Все прекрасно. Правда, тебе теперь не избежать объяснений с женой, но отремонтировать твою тачку все же можно.
– Джонсон, какого хера?
– А что я могу сказать, милок… У меня кто-то подвисает на хвосте, и я решаю, что надо бы от него избавиться. В следующий раз, если решишь действовать в том же духе, то хоть делай это осмотрительней. Учти, не так уж много «вольвят» рассекают по гетто. Ты хоть знаешь, куда заехал?..