Числа. Трилогия (сборник)

— Чай готов! — Голос Карен заметался под сводами.
Я вернулась в ризницу, твердо решив повидаться с Жуком, чего бы это ни стоило. Я всю жизнь плыла, куда волны понесут, меня швыряло из дома в дом, меня никто не спрашивал, чего я сама хочу. Пора брать жизнь в свои руки.
Мы выпили чая и готовы были ложиться спать. Карен продолжала болтать — старалась развеселить меня. Но я так устала, что прямо падала с ног. Поэтому позволила ей уложить себя, подоткнуть одеяло, а потом слушала, как она, пыхтя и кряхтя, залезает под свое.
— Ничего, удобно, да? — сказала она бодрым, неунывающим голосом.
— Гм… не очень. Но лучше, чем спать под забором.
— А ты спала под забором?
— Мм.
— Ладно, ты покемарь, а завтра решим, как отвезти тебя домой, чтобы ты наконец нормально выспалась в своей постели. — Послышался шорох одеяла, Карен ворочалась. — Да, Джем, похоже, ты права, вряд ли я смогу проспать здесь и вторую ночь, больно уж пол жесткий…
Ага, только не прошло и пяти минут, как она начала похрапывать. Провалилась в сон.
Может, будь я одна, я бы и заснула, но ее мерное хриплое дыхание, вдох-выдох, словно заполняло комнату. И жутко меня раздражало. Кроме того, мне было завидно. Хорошо этой тетке: вот так вот взяла и вырубилась. А у меня голова лопалась от последних событий, а сверху еще громоздились события предстоящие. Примерно через полчаса я поняла, что лучше мне встать или я просто ее убью. Убийство, даже на мой взгляд, было уж слишком крутой мерой, так что я потихоньку откинула одеяло и поднялась.
Вспомнила слова, которые Саймон прошептал Карен перед уходом, подобралась на цыпочках к столу, бесшумно вытянула один из ящиков. Вот они ключи — здоровенная, тяжелая связка. Я потянула их на себя, они звякнули — резкий металлический лязг. Я натянула полу «кенгурушки», обернула их тканью, глуша предательский звук. А потом крадучись вышла из ризницы в темный провал церкви.
  
32
 
Темнота в главном зале была не совсем непроглядной. Сквозь витражные стекла с улицы проникал свет фонарей. Как глаза попривыкнут, можно различить контуры предметов: скамьи, статуи, колонны — всё в сером цвете. Я знала, что двери сбоку и в дальнем конце ведут наружу, но решила не выходить, понимала, что, оставаясь внутри, сохраняю свои козыри в переговорах. Но осмотреться мне хотелось. Я отыскала в углу, сбоку от алтаря, какую-то дверь и стала пробовать ключи, не подойдет ли какой.
Подошел третий. Я открыла дверь и попала в комнатенку, забитую всяким хламом, вернее, мне показалось, что хламом: какими-то старыми каменюками и досками. Тут было совсем темно, но мне удалось различить еще одну дверь в дальнем конце. К ней тоже подошел один из ключей. За этой дверью было еще темнее, свет лишь смутно обрисовывал нижние ступени лестницы, спиралью вившейся вокруг толстого столба. Я помедлила. Накатывала жуть. Я подумала, что вряд ли смогу подняться наверх в темноте. Шагнула внутрь, положила ладонь на холодную каменную стену. Там обнаружился какой-то выступ: выключатель. Я щелкнула им, лестница осветилась — она уходила кругами куда-то вверх.
— Ну давай, — попыталась я подначить саму себя. Слова отскочили от каменных плит. И в лучшие-то времена человек, который говорит сам с собой, выглядит психом. А уж в церкви и подавно.
Я начала подниматься. Ноги были ватными, колено по-прежнему болело, но я понемногу карабкалась, ступень за ступенью. Видно было лишь на несколько шагов вперед, и, когда низ скрылся из виду, стало казаться, что эта лестница бесконечна. Все тут было холодным: камень под ногами — я ведь пошла в одних носках, — стены, даже воздух был студенее. Я уже подумывала, не вернуться ли за курткой и кроссовками или не вернуться ли вообще, и тут лестница кончилась. Я просто оказалась на последней ступеньке, уткнулась в глухую стену; впрочем, сбоку я увидела дверь. Снова пригодились ключи. Я распахнула дверь, в лицо ударил порыв холодного воздуха. Я перешагнула порог и не удержалась от улыбки: я стояла на крыше.
 
Высоты я совсем не боюсь, по счастью, но когда я вышла на крышу, меня замутило, закружилась голова. Дышала я тяжело — сказывался подъем. Я села, свесила голову. Морозный воздух ножом резал легкие. Я попыталась дышать через нос, чтобы воздух успевал немного согреться. Это помогло. Медленно, очень медленно я очухалась. По обеим сторонам крыши шло невысокое каменное ограждение. Как и всё в этом здании, оно было покрыто узором — здоровенными дырками. Даже сидя я видела сквозь них другие крыши, всюду вокруг. Держась за камень, я встала на ноги.
Господи, какая красотища! Даже мне это было ясно. Совсем другой город. Отсюда не различаешь грязи на улицах, сплошные крыши, трубы, шпили, площади и арки. В оранжевом свете уличных фонарей бледный камень казался теплым, здания только что не светились, хотя снаружи стояла холодрыга, было видно перекрестья светящихся гирлянд на маленьких улицах. Во дворе рядом с аббатством собралась порядочная толпа: некоторые сидели на скамейках или прямо на земле, некоторые стояли под деревом, тут и там мелькали полицейские в форме. Да уж, эти туристы полные идиоты, вольно же торчать на улице в такую ночь.
На другом конце крыши возвышалась башня. Не поднимая головы я стала подбираться к ней ближе и скоро обнаружила еще одну дверь. И на сей раз связка ключей не подвела, я вошла внутрь, нашарила выключатель. Еще одна лестница, но с этой можно попасть в разные комнаты. В первой, в которую я попала, оказались сплошные канаты, свисавшие с потолка. Все их концы были связаны в одном углу. Я не просекла, что это такое, пока не увидела на стене фотографию с подписью: «Звонари аббатства, 1954». Это колокольные веревки — у меня аж пальцы задрожали, так захотелось их отвязать и как следует дернуть.
Из этой комнаты вели еще какие-то двери.
Я выбрала ту, за которой начиналась еще одна лестница. Выше, выше, открывая все двери на пути. Одна комната оказалась не похожей на остальные. Посередине лежал деревянный настил, приподнятый над уровнем каменного пола, в настиле повсюду торчали какие-то странные выступы. Я не сразу сообразила, почему он похож на негатив потолка главного зала. Собственно, так оно и было, это обратная сторона узора, похожего на вентиляторы, в потолке аббатства. Волосы у меня на загривке встали дыбом — я будто попала в какой-то колдовской мир.
В конце коридора еще одна дверь. За ней крошечная комнатушка, тупик. На дальней стене я увидела большой белый диск, подсвеченный уличными фонарями. По краю его шли метки, а еще я увидела две палки — стрелки часов. Я оказалась рядом с башенными часами, с обратной стороны. Вдоль боковых стен шли каменные выступы. Я присела на один из них, не отводя глаз от часов — помимо воли, я улыбнулась, я в жизни не была в таком странном месте. Будто сидишь на внутренней стороне луны. И тут одна из прикрепленных к часам металлических тяг щелкнула, минутная стрелка сдвинулась. Прошла еще одна минута, внутри у меня все скрутило, мысли вернулись к Жуку.
По всему миру часы отсчитывают секунды, минуты, часы. Ход их необратим. Тысячи, может, даже миллионы часовых механизмов. Будь у меня под рукой кирпич, я запустила бы им в круглый белый циферблат так, чтобы осколки стекла хлынули в ночь. Я сейчас готова была расколотить все часы в мире. Только какой толк? Гонца убивать бесполезно, так, кажется, говорят.
И вот, сидя там, я поняла: я не туда сваливаю вину. Я смотрю изнутри наружу, а всем остальным прекрасно видно, в чем корень проблемы. Во мне. Я ведь — единственная, кто видит числа. Я вижу то, чего не видит никто другой. Это мои глаза, мой разум. Я. Не важно, реальность они или выдумка, числа — это я, а я это они.
Не будет меня — не станет и их?
Металлическая штанга у стены снова дрогнула, минутная стрелка качнулась вперед. Я поняла, что нужно немедленно бежать. Мне душно в этой комнате, останусь еще на миг — и умру. Я вскочила и бросилась обратно — по настилу, к лестнице, вперед, вслепую, на самый верх.